658 зенитно-ракетный полк особого назначения

Глава 26. Солдаты

В 50-е годы, когда только комплектовалась 1 Армия ПВО, отношение с срочной службе в армии было очень уважительным. Проводы в армию отмечались с такой же торжественностью, как день рождения или свадьба. А военный билет с отметкой о срочной службе был хорошей рекомендацией при приёме на работу или при поступлении в ВУЗ. Это даже сказывалось на отношениях с девушками – не служившие в армии парни не пользовались успехом. Объяснений было несколько: не взяли в армию – что-то со здоровьем; отслужил в армии – человек уже взрослый и солидный, жизнь знает.

Срочная служба тогда длилась три года, на флоте – четыре года. Уровень военной техники был существенно выше того, что можно было увидеть на гражданке. Самые передовые разработки шли в первую очередь на нужды обороны. После войны бытовые условия на гражданке были непростыми, и нередки были случаи, когда молодые люди только в армии впервые сталкивались с элементарными бытовыми удобствами – постельными принадлежностями, водопроводом, а иногда и просто впервые получали возможность поесть досыта. Солдатская форма тоже воспринималась как очень неплохая одежда, да к тому же бесплатная. На гражданке тогда форменная одежда тоже была широко распространена – в форме ходили железнодорожники, моряки гражданского флота, служащие почты, и даже школьная форма напоминала солдатскую – сходство подчёркивали ремень и фуражка.

Поэтому, попадая в армию, призывник оказывался в привычной среде, а часто даже более организованной, продуманной и комфортной, чем в мирной жизни. А уважительное отношение к военным существенно повышало социальный статус. Сложная боевая техника требовала обучения, и за время службы солдат получал одну или несколько профессий. А поскольку гражданская техника в то время была весьма примитивная, то знаний, полученных в армии, с избытком хватало, чтобы после службы работать на престижной должности. В интенсивно развивающейся в те годы советской промышленности была острая нехватка квалифицированных специалистов. Поэтому демобилизовавшийся солдат – с хорошим здоровьем, имеющий профессию, приученный к порядку и дисциплине, – имел серьёзные преимущества перед неслужившими ровесниками.

Была ещё одна причина популярности срочной службы – сельские жители в те годы не имели паспортов, и поэтому не могли свободно уехать из села, где жизнь была довольно тяжёлой. Служба в армии позволяла вырваться в большой мир. А армейские знакомства этому только способствовали. Был и ещё один путь для солдата, обдумывающего жизнь после демобилизации – остаться на сверхсрочную службу. При всех тяготах и лишениях армейской службы это имело и свои преимущества – налаженный распорядок, уверенность в завтрашнем дне, социальные гарантии. Неприятным сюрпризом оказалось хрущёвское сокращение армии в 1960-м году, но 1-й Армии ПВО оно почти не коснулось.

Ещё одним немаловажным фактором, определяющим отношение к службе в армии, была партийно-политическая работа. Победа в Великой Отечественной войне, восстановление народного хозяйства, достижения науки и техники – всё это подтверждало правильность действий руководства страны, политического курса. В армии партийно-политической работе традиционно уделялось много внимания, и, несмотря на иногда скептическое отношение, она давала свои результаты. Хотя военные комиссары в армии были упразднены ещё в 1942 году, их место заняли заместители командиров по полит. части.

В те годы Коммунистическая партия влияла практически на все стороны жизни. В армии это было заметно особенно сильно. В каждой войсковой части существовали партийная и комсомольская организации, их возглавляли секретари, освобождённые от других обязанностей. Это были офицеры, но в их должностные обязанности входили только партийные или комсомольские дела. Таким образом, существовало своеобразное двуначалие. С одной стороны, была безраздельная власть командира. С другой – командир части, как и другие члены партии, должен был подчиняться решениям партийного собрания. В партийной организации все члены партии были равны независимо от звания и должности, по крайней мере, так было записано в уставе Коммунистической партии. Поэтому на партийном собрании части обсуждались в том числе действия командира и других офицеров.

В 60-е годы Советский Союз динамично развивался. Улучшались бытовые условия, повышался образовательный и культурный уровень населения. По мере развития советского общества постепенно менялось отношение и к срочной службе. Она уже не выглядела столь привлекательна. Жизнь на гражданке давала больше возможностей, а главное – больше свободы. Требования к призывникам снизились – сказалась демографическая яма, вызванная потерями в войне.

В 1968 году срок срочной службы сократили до двух лет, на флоте – до трёх. Были и другие моменты, делавшие срочную службу привлекательной – например, льготы при поступлении в ВУЗы. С учёбой в ВУЗах связано и другое обстоятельство, повлиявшее на отношение к срочной службе – в 1967 году в Законе о всеобщей воинской обязанности было закреплено право призывника на отсрочку от призыва на время получения высшего образования. Призывники с высшим образованием служили только один год. А в ВУЗах с военной кафедрой после прохождения офицерских сборов студенты получали звание лейтенанта, и выборочно призывались уже в качестве офицера на два года. Таким образом, обучение в ВУЗе превращалось в полное или частичное освобождение от призыва на срочную службу.

Примерно в это время появились поговорки «Армия – школа жизни, но лучше пройти её заочно» и «Учись лучше, а то в армию заберут». В результате это вызвало снижение образовательного уровня призывников. Ситуация усугубилась снижением рождаемости в европейской части страны, что пришлось компенсировать призывниками из Закавказья и Средней Азии. Это не только создавало дополнительные трудности для командиров, но и снижало привлекательность срочной службы в глазах призывников и их родителей.

В результате армия становилась всё более рабоче-крестьянской в прямом смысле этих слов – выходцы из образованных слоёв населения предпочитали избежать срочной службы, поступив в ВУЗ. Определённый консерватизм, всегда свойственный армии, уже воспринимался как ограниченность и косность. В обществе начал падать престиж армейской службы. Связано это было в том числе и с негативными явлениями в самом обществе – взяточничество, блат, приписки. Но в армейской среде это выглядело более неприкрыто и вызывающе, чем на гражданке. Договорные результаты учений, протекционизм при продвижении на должности «своих» людей или детей «нужных» людей, просто воровство – всё это подрывало авторитет армии. Но армия – это слепок всего общества, и тенденции, имеющие место в обществе, в армии проявляются более ярко.

Такому печальному развитию событий способствовал и застой в идеологической сфере, что ещё больше усугублялось идеологическим противостоянием с противником по холодной войне. Сокрытие чрезвычайных происшествий в армии, портивших хорошие показатели, пытались оправдать соблюдением военной тайны. Официальную пропаганду губила топорность работы, которая иногда воспринималась как явная нелепость и даже неуважение к военнослужащим. Замалчивалось участие наших военнослужащих в вооружённых конфликтах – на Ближнем Востоке, в Юго-Восточной Азии, в Африке. Официальное освещение событий в Афганистане, особенно на начальном этапе, вызывало только недоверие и даже озлобление.

Объявленные руководством страны перестройка и гласность должны были искоренить негативные явления, в том числе и в армейской среде. Но инерция деструктивных изменений, происходивших в обществе, уже докатилась до армии. Апофеозом этого стала пресловутая посадка Руста на Красной площади. После этого авторитет Советской армии в глазах населения упал настолько, что иногда офицеры шли на службу в гражданской одежде, и только там переодевались в форму. Разумеется, это сказалось и на отношении к призыву. Стали популярными выражения «косить от армии», «тюрьмой и армией гордятся только дураки», а проводы в армию превратились в безудержные пьянки, напоминающие поминки.

События последних лет существования Советского Союза – вывод наших войск из Восточной Европы, больше напоминавший бегство; события в Тбилиси и Вильнюсе; а затем и захваты войсковых частей в национальных республиках, которые проводили местные националисты, – уничтожили остатки уважения к армии. Когда начались боевые действия в Чечне в 1994 году, выяснилось, что почти все части находятся в небоеспособном состоянии.

Из этого следует, что ситуация в армии отражает ситуацию в обществе, причём более ярко и неприкрыто. И изменить обстановку в армии и отношение к армии можно, только изменив само общество.

За всё время существования 25-й системы маршрут, который проходили солдаты срочной службы, оставался почти неизменным. Из призывников на местном сборном пункте формировалась команда, которая под присмотром командированных из частей офицеров и сержантов на общественном транспорте следовала к месту службы. Но будущие солдаты не сразу попадали в часть, где будут служить. Сначала они какое-то время находились на сборном пункте. В 1-й Армии ПВО такие сборные пункты для призывников были оборудованы на территории городков технических баз, в частности, в 10 корпусе ПВО ОН призывники попадали в городок технической базы в Трудовой.

Здесь их разбирали «покупатели» – представители полков. При этом преимущество в отборе будущих солдат имели те офицеры, которые сопровождали призывников от места призыва. Разумеется, каждый офицер был заинтересован в том, чтобы именно в его часть пришли лучшие призывники. Предпочтение отдавалось парням без проблем со здоровьем; с техническим образованием, а ещё лучше – с высшим образованием или окончившим курсы ДОСААФ; при этом также учитывался общий культурный и образовательный уровень. Конечно же, не все призывники отвечали таким высоким требованиям, и поэтому представителям части в придачу к отобранным призывникам давали ещё и других – в «нагрузку».

Уже после этого будущие солдаты в сопровождении представителя части следовали в тот полк, где им предстояло служить. Как правило – тоже общественным транспортом. После прибытия в часть будущие солдаты попадали в так называемый карантин – они жили отдельно от других военнослужащих, при этом подчинялись общему распорядку части, но при этом службу не несли. Это связано с тем, что юридически человек, не принявший присягу, не является военнослужащим. Поэтому во время нахождения в карантине новобранцы проходили курс молодого бойца (КМБ) – привыкали к солдатскому быту, изучали уставы, занимались физподготовкой, выполняли какие-то хозяйственные работы. В конце КМБ новобранцы выполняли стрельбы из личного стрелкового оружия. В 1-й Армии ПВО в 50-е годы это был автомат ППШ, затем его сменил карабин СКС, и только в конце 80-х ему на смену пришёл автомат Калашникова. Когда срок службы составлял 3 года, карантин продолжался 3 месяца, затем этот срок уменьшили.

После карантина солдаты принимали воинскую присягу. Это проходило в торжественной обстановке либо в части, либо в каком-то значимом месте. Например, в в/ч 92598 солдаты принимали присягу на ритуальной площадке на территории РТЦ рядом с братской могилой, где похоронены бойцы Красной Армии, погибшие в 1941 году. Солдаты в/ч 71548 принимали присягу на площадке у монумента на Перемиловской высоте рядом с городом Яхрома, откуда в декабре 1941 года началось наступление советских войск под Москвой. На принятие присяги приглашались родители и близкие солдат.

После принятия присяги молодые солдаты распределялись по подразделениям. Приоритет в отборе имел радиотехнический центр – сюда отбирали наиболее квалифицированных солдат: с высшим или незаконченным высшим образованием, со специальным радиотехническим образованием, просто эрудированных. Служить на дивизион попадали менее образованные – там не требовались какие-то специальные познания. Наименее подготовленные солдаты – без образования, с плохим знанием русского языка, – служили во вспомогательных подразделениях: хозвзводе, в охране и т. п.

В связи с призывом жителей национальных республик вопрос знания солдатами русского языка стоял довольно остро. Эта проблема решалась на уровне Министерства Обороны Советского Союза – централизованно выпускались учебники русского языка для солдат и другие учебные пособия. В обязательном порядке такие учебники были в библиотеках каждой части 1-й Армии ПВО.

Кроме непосредственной службы по воинской специальности солдаты выполняли и общевойсковые обязанности – ходили в наряд по кухне, дневальным по роте, в караул, участвовали в парко-хозяйственном дне и других хозяйственных работах. Один из самых экзотических нарядов – дежурный по водоёму. Рядом с прудом в городке для него было отведено специальное место, куда был проведён телефон. В обязанности дежурного по водоёму входило оказание первой помощи в случае необходимости и вызов подмоги по телефону.

Командиры старались, чтобы солдаты были постоянно чем-то заняты, причём смысл большинства из этих занятий гражданским лицам не всегда понятен. Например, ежедневное подшивание свежего подворотничка к гимнастёрке, или постоянная чистка сапог. На самом деле это имеет глубокий смысл – солдаты постоянно двигаются, выполняют физическую работу, потеют, а возможность постирать обмундирование существует не всегда. Воротник гимнастёрки при этом засаливается и натирает шею, что может привести к образованию язв, фурункулов и заражению крови. Чтобы этого не произошло, необходимо ежедневно менять подворотничок. А начищенные сапоги не только придают солдату бравый вид, но и не пропускают воду.

Но иногда занятия, поручаемые солдатам, на первый взгляд не имеют смысла, например, делание «квадратного снега» – придание сугробам строго квадратной формы, выравнивание бордюров в городке, выщипывание травы на плацу. В процессе службы солдат постигает многие странные вещи – умение копать, не копать, носить круглое, катать квадратное, делать квадратный снег, красить, косить траву лопатой, одеваться за 40 секунд, копать отсюда и до обеда, пока командир узнаёт – где надо… Да, это армейский принцип, который кратко формулируется так: «Ничем не занятый солдат – потенциальный преступник». Потому что собранные вместе десятки молодых, полных сил и задора парней при наличии излишнего свободного времени начинают маяться от безделья – конфликтовать друг с другом вплоть до травм различной степени тяжести; пить всё, что напоминает алкоголь; самовольно покидать часть; воровать всё что можно и нельзя; курочить всё что можно и нельзя, включая боевую технику и боеприпасы. Как правило, безделье в армии заканчивается плохо, поэтому солдат всегда стараются чем-то занять – желательно простым и требующим физических усилий. При этом командир должен постоянно контролировать ситуацию, потому что, как говорится – «Армия – тот же детский сад, только письки длиннее и автоматы настоящие".

Но не следует это путать с «дедовщиной», и тем более с неуставными отношениями. «Дедовщина» и неуставные отношения – это разные явления, хотя на первый взгляд чем-то схожие. Неуставные отношения – это ритуалы, унижения, издевательства, вымогательство вещей и денег. Участниками неуставных отношений могут быть и офицеры. Другой вариант неуставных отношений – землячество. Это когда солдаты делятся по национальности или месту жительства до призыва, срок службы и профессиональная подготовка солдата не имеют значения.

«Дедовщина» – это власть старослужащих, которая в некоторых случаях может переходить в неуставные отношения. Но дедовщина имеет и другую сторону – широко распространена практика, когда солдат, прежде чем уволиться, обязан подготовить себе замену из младшего призыва. Таким образом передаются знания и опыт, сохраняется преемственность, а главное – необходимый уровень боевой подготовки. То есть общение старослужащих и новобранцев не только нельзя ограничивать, оно при должной организации приносит огромную пользу.

Разделение на старослужащих и новобранцев было во все времена и во всех армиях. Каким бы продвинутым и подготовленным не был призывник, всё равно, попав в незнакомую армейскую среду, он теряется, не умея делать элементарные для прослужившего хотя бы полгода вещи. Понятно, что старослужащий имеет перед ним неоспоримые преимущества. А бестолковый первое время призывник будет объектом шуток. А вот беззлобных или граничащих с издевательством – это уже зависит от морального климата в армейском коллективе, который, в свою очередь, зависит от позиции командира.

Другой момент – обучение армейским премудростям в грубоватом солдатском коллективе может проходить по-разному. Бывают случаи, когда молодой солдат по неопытности или по другим причинам не желает выполнять свои обязанности. В этом случае не исключено, что товарищи объяснят ему его неправоту не совсем деликатными методами. Неумение налаживать отношения, нежелание учитывать чужие интересы, инфантилизм, неопрятность – всё это существенно осложняет жизнь в армейском коллективе. В армии существует и активно используется принцип коллективной ответственности – за проступок одного солдата следует наказание всего подразделения. Возможно, это не самый справедливый принцип, но действует он довольно эффективно.

Следует учитывать, что армейские отношения всегда построены на безоговорочном подчинении старшему по званию. От соблюдения этого правила часто зависит не только выполнение поставленной задачи, но и жизнь, и здоровье военнослужащих. Поэтому одной из основных задач является приучение солдат к безоговорочному выполнению приказов командира. Разумеется, при этом невозможно обойтись без определённого ограничения свободы и даже некоторого подавления личности солдата. Но в этом заключается суть армейской службы, и это необходимо, так как разгильдяйство одного солдата может привести к тяжёлым последствиям даже в мирное время. А ПВО является коллективным видом войск, то есть успех подразделения зависит от добросовестного выполнения своих обязанностей каждым.

Главным в службе было освоение воинской специальности. Для подтверждения уровня подготовки существовала система солдатской классности из четырёх градаций:

– Специалист 3 класса;

– Специалист 2 класса;

– Специалист 1 класса;

– Мастер.

Для получения и подтверждения уровня подготовки распоряжениями командиров создавались специальные комиссии, которые занимались организацией и проведением испытаний. В них входили специалисты, имеющие необходимую подготовку для оценки знаний и навыков, проверяемых в ходе испытаний. Присвоенная квалификация отмечалась нагрудным знаком "Специалист N класса" и соответствующим удостоверением.

Подтвердить уровень классности было непросто. Например, номер стартового расчета мог получить 3-й класс, только уложившись в довольно жесткий норматив. Это достигалось месяцами упорных тренировок в любую погоду зимой и летом, в ОЗК и без. 2-й класс можно получить, дополнительно освоив работу другого номера расчёта. На 1-й класс мог сдать только стартовый расчёт в полном составе. За время службы на стартовом дивизионе 1-й класс получали единицы. Уровень квалификации «Мастер» присваивался только сверхсрочникам, так как сдача на мастера требовала стажа работы 2 года, и звание «Мастер» присваивалось приказом командующего округом. Солдатская классность – это еще и дополнительные деньги. Размер денежного довольствия рядового составлял 3 рубля 80 копеек в месяц, а солдат, имеющий уровень квалификации «Специалист 1-го класса», получал 25 рублей.

Другим немаловажным стимулом к боевой учёбе было чувство гордости от участия в важном деле государственной важности – защиты воздушного пространства столицы нашей Родины города-героя Москвы. Конечно же, этому немало способствовала целенаправленно проводимая партийно-политическая работа. Но вчерашних мальчишек приводил в восторг сам факт прикосновения к секретной боевой технике, по сложности превосходящей всё, что они видели на гражданке. Особо сильные чувства вызывала поездка на полигон Капустин Яр, где полк проводил стрельбы по реальным целям боевыми ракетами. На полигон отправлялся не весь личный состав, и солдаты хозвзвода и других подразделений, оставшиеся в городке, очень завидовали тем, кому довелось участвовать в боевых стрельбах.

За всё время существования 25-й системы бытовые условия жизни солдат почти не изменились. Казармы для личного состава оставались всё те же – построенные в середине 50-х годов. Это были одноэтажные деревянные щитовые сооружения барачного типа, с централизованным отоплением от угольной котельной, многоочковым туалетом и умывальником с холодной водой. На объектах – РТЦ и дивизионе, – дежурные смены жили в условиях попроще – без централизованного водоснабжения и туалетами типа «сортир». Перемены, произошедшие за десятилетия, были чисто внешними – например, в Ленинской комнате появился телевизор. Новые панельные 2-этажные казармы построили только в 80-е годы при перевооружении на С-300, да и то не во всех полках. Но это было не страшно – большую часть времени солдаты проводили вне казармы.

Главным бытовым удобством для солдат была баня. Банный день был один раз в неделю, в этот же день меняли постельное бельё. В армии быстро привыкали к ценности самых обыденных для гражданской жизни вещей. Посещение бани было одной из них. Другой ценностью во время службы была еда. Даже есть поговорка: настоящий солдат всегда хочет есть и спать. Это не означает, что солдаты голодали. Просто постоянное пребывание на свежем воздухе и физические нагрузки вызывают у молодого, всё ещё растущего организма здоровый аппетит. Обычно первое время солдат худел, привыкая к новой обстановке и физическим нагрузкам, но потом набирал вес, крепчал и матерел. Но возможности поесть дополнительно всё равно не упускал. Особенно ценились сладости. Их можно был купить в солдатской чайной, но, во-первых, не всегда было свободное время, а во-вторых – финансовые возможности солдат были ограничены размером денежного довольствия, которое зависело от звания и должности. В 70-е годы рядовой ежемесячно получал 3 рубля 80 копеек, командир отделения в звании сержанта – 10 рублей с копейками, а сержант – начальник электросиловых устройств – более 20 рублей.

Таким образом, солдаты могли купить себе какие-то сладости, сигареты, письменные принадлежности и другие мелочи. Единственное, что запрещалось продавать солдатам – это алкогольные напитки. Но, как известно, запретный плод сладок. Спиртное добывалось всеми возможными способами – просили привезти или прислать друзей, просили купить местных жителей (продавщицы не всегда продавали солдатам в форме), пили спиртосодержащие жидкости, пытались делать брагу. После добычи спиртного другой, не менее важной задачей становилась проблема – как спрятать? Тут солдатская смекалка тоже не знала границ. Бутылки с алкоголем прятались на территории городка и объектов, водка переливалась в посуду из-под газированной воды, алкоголь заливался вместо технологических жидкостей, например, в систему охлаждения автомобиля.

И если ничем не занятый солдат – потенциальный преступник, то пьяный солдат превращался в преступника реального. Алкоголь толкал на самые невероятные поступки вроде поездки за водкой на боевой технике, что иногда заканчивалось очень печально. В том числе и в связи с этим среди офицеров была в ходу поговорка: «Куда солдата не целуй – всюду жопа». Расшифровывается это примерно так – любые поблажки, заслуженные и не очень, солдат использует, чтобы нарушить дисциплину, набедокурить, накосячить и т. д. и т. п. Поэтому опытные офицеры при общении с солдатами всегда настороже. Следует ли из этого, что все солдаты – неблагодарные обманщики? Вовсе нет, эта же поговорка вполне применима, например, и к студентам. А такое отношение вызвано, на мой взгляд, самим положением солдата, когда только строгая дисциплина может уберечь его от шагов, вызванных его же глупостью и неопытностью.

В целом же в солдатской среде существовала целая субкультура – со своими традициями и ритуалами, которые передавались от призыва к призыву. Требования устава – солдат должен выглядеть опрятно и подтянуто, – выполнялись с необыкновенной тщательностью. Когда солдат осваивался в армейской среде, и у него появлялось свободное время, он начинал уделять особое внимание своей форме. А форменной одежды рядовому полагалось два комплекта – повседневное х/б и парадная п/ш. Прежде всего, форма подгонялась по фигуре. Также существовало ещё масса хитростей, как придать бравый вид, и при этом не выйти за рамки устава. Например, под погоны вставлялись кусочки целлулоида – что они всегда были ровными. Особое внимание уделялось пряжке солдатского ремня. В зависимости от традиций конкретной части, пряжка старослужащего должна быть абсолютно плоской, либо напротив – выгнутой полукругом. И, разумеется, начищенной до зеркального блеска. Тут тоже существовала масса солдатских хитростей. Банальный асидол убирал тёмный налёт, но не позволял достичь ровной поверхности. Тогда в ход шла паста ГОИ и кусок шинельного сукна. Иногда использовался ракетный окислитель – азотная кислота. А в полевых условиях обходились обычной иголкой, которая должна обязательно находится в пилотке. Кончиком иглы под углом солдат в свободные минуты трудолюбиво шлифовал бронзовую пряжку.

Времени для таких занятий у солдата всегда было в достатке, например, в карауле. Конечно, по уставу часовой не должен отвлекаться от несения службы, но надо же как-то коротать долгие часы. Другим традиционным солдатским занятием было оставление автографов в самых неожиданных местах. В 50-е годы типичный солдатский автограф выглядел так – первые буквы фамилии, имени и отчества и год. В конце 60-х, вероятно в связи с переходом на двухлетний срок службы, вид надписи изменился – годы службы и место призыва. По этим надписям можно было изучать географию Советского Союза. К 80-м надпись упростилась – буквы «ДМБ» и год.

Другой неизменной традицией было изготовление дембельских альбомов. Туда записывались разные армейские афоризмы и вклеивались фотографии сослужвцев. Особой ценностью считались фотографии на фоне боевой техники. Но такие художества строго пресекались, вплоть до того, что особист изымал и уничтожал альбомы. Да и владеть фотоаппаратом обычному солдату было не положено. Но выход всегда находился. Например, на РТЦ фотоаппарат штатно использовался для фотоконтроля – снимки индикаторов прикладывались к отчётам об учениях. Разумеется, фототехника использовалась и для изготовления карточек для дембельских альбомов.

Вспоминает житель деревни Василёво, ветеран в/ч 92598 Владимир Егорович Старовойтов:

«Я призывался в августе 55-го, демобилизовался в октябре 58-го. Нас из Сибири сюда 50 человек привезли. Но только в эту часть попали 12 человек, а остальных по другим частям раскидали. Сначала нас привезли на сортировочную, а там уже были покупатели. Сортировочная была в Москве. Нас эшелоном до Москвы везли 16 суток. В Новосибирске погрузили в пятьсот весёлый эшелон, нас 60 человек в вагоне было, в пульмане. Это было 27 августа, в 7 часов 10 минут вечера, я до сих пор помню. До Тайги доехали пассажирским, там пересадка до Новосибирска. В Новосибирск приехали – сутки на пересыльном, потом в пятьсот весёлый посадили, и вот где-то в числа 15 или 16 сентября нас в часть привезли.

Три месяца, в карантине были, потом присяга, а потом распределяли – кто в Подвязново, кто сюда, на дивизион. Я служил рядовым, номером в расчёте, в 10-м взводе, во второй батарее. К тому времени уже всё боевое оборудование было на месте.

Что было в городке? Сразу как в КПП входишь, налево тут была санчасть, гауптвахта, вторым был штаб, третьим зданием казарма была – половину солдаты РТЦ занимали, вторая половина – там клуб был, потом офицерская столовая. Туда дальше, в сторону Рогачёва, были солдатская столовая и две деревянные казармы дивизиона. А дальше стадион.

Служба нормально проходила. Она тогда засекречена была, в то время. Тогда подписку давали на 50 лет. Вот в 56-м году было, когда в Венгрии была забастовка. Ночью подняли, кто как мог – бежали на точки. Недолго это длилось, потом сообщили – всё, отбой. Ну а на все точки ракеты не развозили, только на те, которые взвода дежурили. Только на них, а на других точках не было никаких ракет. А как доставляли, чего доставляли – не знаю этого ничего. Я всё время на своём месте был – у пустого ящика, у шкафа управления подъёмником.

А так мы стрельбище всё строили, дерном выкладывали, выкапывали, делали.

Это на объекте, в том углу, где пятый и десятый взвод. Прямо по центральной дороге и в угол. Там на левой стороне стоял склад, сначала ЗИП был, потом караульную сделали. А правее, в самый конец, к проволоке ближе, стрельбище было».

Вспоминает ветеран в/ч 92598 майор Павел Степанович Андреев:

«При Лаптеве в городке вырыли пруд. Ну раз пруд есть – должна быть и рыба. Узнали, что в посёлке Рыбное есть институт рыбного хозяйства. Договорились с ними, я поехал с ребятами, поработали, и нам дали мальков карпа. И вот запустили их в наш пруд. Следили специально, как мальки приживаются, ночью даже пруд охраняли, дневальные были. И вот я как-то иду из своего финского домика, я мимо пруда всегда ходил. А он солдат сидит на подмостке, и нога у него в воде. Их два брата у нас было с Мордовии, они в хозяйственном взводе служили. Я смотрю – что-то у него нога дёргается. А он к пальцу леску привязал, корку в воду кинул, и к нему карп вот такой подошёл. И вот я подхожу, он сидит – а у него нога дёргается, карп за леску тянет. Я ему говорю: «Вытаскивай, и я тебя сейчас на гауптвахту посажу! Ты что творишь?! Кто тебе задание дал?!»

Я старшим военным дознавателем был в полку. Вот когда как-то залезли в офицерскую столовую, ну я сразу определил – кто. У них три бутылки коньяка пропали. А я захожу в гараж – запах коньяка! Ганеев командиром полка был, вызывает: «Пал Степаныч, надо разобраться». Я говорю: «Я разобрался. Я могу даже сейчас доложить. Сейчас в гараж зашёл – коньяком пахнет. И притом армянским». Сразу раз – к начальнику гаража, старшина Докин был. Я говорю: «Так и так, дорогой мой! Давай с тобой пройдём и посмотрим. Вот открой-ка шкаф, где у них спецовка лежит». Открываем – бутылка отпита наполовину, ещё две бутылки стоят, и там закуска. Они только выпили, водители. «Вот, – говорю, – твои сегодня свистнули». Построил – сразу нашёл. Два человека. Ну командиру доложил, говорю – писать что-нибудь? Ганеев: «Не надо! Я сам разберусь». По десять суток гауптвахты им сунул.

Солдаты сразу – раз: «Ты смотри-ка, сразу нашёл!» Ну и уже по-другому начали смотреть на меня. Ну некоторые приходили: «Товарищ капитан, или товарищ майор – уже майором когда был! Девушка приехала с Новосибирска. Как мне сделать?» Я говорю: «Сейчас вызовем Семёновну, она общежитием заведовала, и поселим. А тут уж ты решай с командиром батареи, с командиром взвода». Поселил её. Ганеев шёл как раз караулы проверять, а он навстречу идёт. «Вы куда?» «Меня командир батареи, Никишин тогда был, отпустил. Вот девушка приехала с Новосибирска, и вот дежурный её устроил в общежитие». Я дежурным по части был. Он пошёл в караульную. Начальник караула звонит – «Командир пришёл». Я говорю: «Хорошо». Пришёл, проверил, вводную дал: «Ну чего, правильно ты сделал. А то ж ведь как некоторые дежурные – звонят командиру, будят его ночью». «А я, – говорю, – знаю, что в ночное время я хозяин в городке». «Правильно, молодец!» И вот то же самое, когда приходили рогачёвские девочки. При мне откровенно говоря, редко кто ходил в самоволку, лучше придут отпросятся. Я на КПП отпущу. Потому что меня обвести было трудно.

Вспоминает ветеран в/ч 92598 подполковник Анатолий Григорьевич Буров:

Вот тут на фото мы в Днепропетровске, когда за пополнением ездили.

Ну это как прогулка для нас была – за пополнением съездить. Я и в Кемерово ездил, в Сибирь. В военкомате собирали всю эту команду – до тысячи призывников, потом на вокзал, и в товарный состав. В товарных вагонах возили. Я как представитель все документы проверю, потом воочию посмотрю – что это за парень. Этого беру, этого беру, этого не беру.

Вспоминает ветеран в/ч 92598 майор Юрий Фёдорович Сорочкин:

«Вот он, мой взвод (показывает фото). Это мой первый взвод, на котором я отработал. Собственно, в первый год с этого взвода у меня никто не уволился. Вот я с ними отработал два года, и потом пошло увольнение. Вот они – мой зам. ком. взвода, командир 1-го отделения, командир 2-го отделения. Взвод – 4 расчёта, это 12 человек. 3 сержанта – это уже 15, и электрик – шестнадцатый. Вот электрик и я – мы с ним ровесники, все остальные старше меня. В армию-то раньше призывали с 19 лет, а я в училище в 17 лет ушёл. В Горьковском училище три года, вот я в 20 лет пришёл в часть. И через полгода я получил 6-й взвод.

Весной река Яхрома разливалась, и весь 6-й взвод заливало, над водой были только дороги, пусковые и взводный бункер. Я электрика туда поселял и он там чуть ли не месяц жил. Его задача была выкачивать воду из кабельного колодца, чтобы кабели не намокли, туда же 6 киловольт подходит. Ему привозили туда еду, днём периодически подменяли – ну там помыться, а так жил в бункере.

А когда основная вода спадает, мои бойцы, когда регламентные работы проводили, рыбу ловили. Там на территории взвода были ямы, где, когда вода сходила, оставалась рыба. Периодически приходят: «Товарищ лейтенант, это вам, а это нам». Они себе чего-то там сварят до обеда, а это я приносил в городок, в столовую отдавал, и на ужин рыба была.

Когда дежурили на 9-м взводе – грибы собирали. Там ещё были посадки каких-то полудиких фруктовых деревьев. У меня во взводе в основном были сибиряки, они в этом специалисты, пойдут, наберут – и компотик был, и грибы. На 205-м ЦИАТИМе жарили грибочки, картошку. Подлезали под проволоку, на пойму туда, и картошку там воровали с совхозных полей. Это было святое дело летом.

На 9-м дежурном взводе там прудик небольшой. Даже не прудик, а болотистая местность. Когда лёд замерзал, выстригали все эти камыши, вычищался лёд, вырезались клюшки из деревьев – и в хоккей! Там такие баталии были – однажды одному парню даже ногу сломали. Комбат с зампотехом приехали, с Тарасом, отобрали и перерубили все клюшки, лёд порубали. Через какое-то время они уехали, солдаты лёд подмели, водичкой залили, выровняли, клюшек нарезали – и дальше играли. А летом волейбол был постоянно, играли на масло и на сахар. Команда командира и команда замкомвзвода. Кто проиграл – без всякого отдаёт масло, всё это было чётко. Не было такого, чтобы командиру подыграли. Проиграл – всё, без масла, это было святое. А больше нечего делать было. На станции хорошо ребятам было – там группа большая. А тут ты один и бойцы – и сидишь. Ну ладно там неделя – а когда по две, по три сидеть приходилось. Тяжко. И такое было.

Вот эти мои ребята, что на фото, на полигон ездили. И хорошо отработали – у них видишь значков сколько. А вот этот был у меня кандидат в члены партии, ефрейтор. Он уже потом, перед дембелем, засранец… У него девица замуж вышла, в Твери, ему прислала письмо: «Ты меня извини…» Ну как обычно. Как раз мы дежурили. Он с боевого дежурства сбежал. Ну чего – я кипеж поднял, давай искать. Нашли у него в кармане шинели обрывки письма, прочитали – где, чего, адрес. Короче говоря – позвонили туда в комендатуру, там его нашли. Привезли его через два или три дня. Судить его собирались, но мы отстояли его, чтобы не судили. Отсидел он у меня десять суток и из кандидатов в члены партии выгнали. Но судить его не дали, я всё что мог, сделал, и комбат молодец – сказали, что он на полигоне был, что так случилось. Хотя особист и пытался, но мы – ни хрена, не дадим! Отстояли парня, ему оставалось месяца три до дембеля. Вот такое было.

У нас как было – если нормально отдежурили, то я мог брать с собой десять человек, и в Москву. А что мне было делать, я холостяк, в пятницу сменились… У меня во взводе в основном были сибиряки, для них Москва – это было что-то. Я с ними почти со всеми прошёл через Москву. Я вот их возил в мавзолей, хотя в то время сам понимаешь, как было попасть. Я там был, когда Сталин ещё лежал. Так я как делал – я заходил не с той стороны, с Александровского сада, а с этой стороны – от Исторического музея, вот где у них там камеры хранения и оцепление милиции. Я подходил и представлялся – лейтенант Сорочкин оттуда-то, вот у меня десять бойцов, мы вот из Сибири. Милиция – сейчас пойдём, нас в очередь тут же вставляли, где подъём на горку, получалось ещё минут 30–40 постоишь – и пошли. После этого мои бойцы говорили – да, что ты, сходили посмотрели Ленина! А потом проходили вдоль стены Кремлёвской. И вот все мои парни прошли это. В то время был проезд бесплатный, у меня не помню – ну копеечный, а для них бесплатно всё. Тогда автобус из Рогачёво ходил прямо до Белорусского вокзала. Очень хороший автобус был, удобный, а потом почему-то его убрали. А с ними мы не автобусом, а электричкой ездили. Потому что народу много, всё-таки со мной ещё десять бойцов. А так я с ними до Дмитрова добирался, а там электричкой уже проще. Вот такие вот делишки».

Вспоминает ветеран в/ч 92598 майор Георгий Алексеевич Потапов:

«С солдатами было, конечно, тяжеловато. В каком смысле? Потому что в первую очередь отбирали на станцию. Во вторую очередь отбирали в группу технического обеспечения, потому что там проверка ракет. Дальше шёл отбор шоферов. А уже в последнюю очередь – дивизион и хозвзвод. Ну сержанты приходили к нам со школы сержантов. Но потом уже мы начали готовить сами, потому что там не очень качественно готовили. Они там больше занимались строевой, по караулам ходили и так далее, технику-то не очень изучали. Оттуда к нам приходили нормальные ребята, но сами мы готовили лучше. Со старшего номера расчёта брали и готовили на командира отделения.

Но понимаешь, в чём ещё дело? Приходили не то, что неграмотные – были и с семью классами, и с десятью классами. Но обычно приходили разных национальностей – казахи, узбеки, вот эти вот. А всех русских или хорошо по-русски говорящих брали на станцию, на группу технического обеспечения, на пункт проверки ракет. А к нам на дивизион – всё, что останется. Отбор в последнюю очередь был на дивизион.

За призывниками ездили сами. Свозили сюда – сборный пункт был на Трудовой. Я сам ездил за пополнением много раз. Ездили на Украину, ездили в Грузию – по всему Советскому Союзу ездили.

Нас называли – «покупатели». Командир полка говорил – надо столько-то человек. Отбирали, нам был заказ – набрать столько-то шоферов, или там киномеханика, набрать с таким-то образованием. Вот отбирали и привозили сюда. А здесь уже по полкам распределяли – сколько, кому и чего. Вот так вот пополнение было. Но если вот я еду за пополнением – я уже прямо со сборного пункта, например с Трудовой, забирал на полк тех, кого сам выбрал. Я имел право выбрать. Вот я привёз, например, 200 человек, а мне нужно, например, 15 на полк. Эти 15 человек я уже брал себе – никто мне ничего не говорил, потом документы отдавали, потому что я их привёз. Вот в этом деле везло.

А так на дивизионе было – кто достанется. У нас даже шутка была, когда номеров расчётов подбирали: «Первый умный, второй – дурак, а третий большой». Потому что третьему номеру там штык надо вставлять, и он должен быть высокий. Но ничего, учили.

Когда я служил на 25-й системе, у нас такой дедовщины, как в газетах потом писали – избивали, туда-сюда, – не было. Ну могли заставить постирать обмундирование за себя. Бывало, что в столовой старик возьмёт первый черпак себе, с мясом. Бывало, что горбушки с батона старику давали обязательно, их так и называли – горбушечник. Вот это было. Ведь раньше как было – за столом в столовой сидело десять человек. И ставили тарелочки, стоял бачок с первым, бачок со вторым, и там уже старший стола или командир отделения уже всем накладывает. Потом, когда увидели, что старики это делают, сделали по-другому – как в обычных столовых, с подносами заходили и раздавали первое, второе, компот, хлеб, масло и так далее. Вот зашёл с подносом, кушал и поднос относил. Вот уже эта проблема была решена.

У меня был один случай – смотрю, стирает молодой. Я говорю:

– Ты чего делаешь?

– Да вот, меня попросили.

– Кто попросил? Иди-ка сюда! Почему он твоё стирает?

– Да вот тут…попросил.

А рядом бочка с хлоркой стояла, я беру его обмундирование – и в хлорку! Он вынул – она у него вся белая! Всё! А вот так, чтобы избивали… Это уже потом началось.

Когда меня на Комитет перевели, там обстановка такая же была. Но там я был командиром батареи, и поначалу было, конечно, потяжелее. Там командир батареи ушёл, он уже не хотел служить, распустил дисциплину. И пришлось мне… И в казарме ночевал, и так далее. Вот из 12 лет у меня ушло года 3, чтобы привести всё в порядок, а потом уже восемь лет отличная батарея была. Понимаешь, как поставишь порядок, так оно и идёт. И солдаты передавали это друг другу. И тоже было наставничество. И тоже офицеры говорили расчёту – ага, я вас не уволю, пока вы не подготовите себе смену. И они сами – ну-ка пошли быстренько, да? Командир отделения уже имел право тренировать на учебных ракетах. Они там занимаются часа по три в день, пока не подготовят. Потом ко мне подходят:

– Товарищ майор! Мы подготовили, проверяйте.

– Хорошо, ладно.

Пишешь рапорт командиру, чтобы уволили.

Потом создавались строительные бригады из тех, кто увольняется, из дембелей. Вот они ремонтировали дома вот здесь, фасады, крыши. Котельную готовили к зимнему периоду. Специально создавали дембельские команды: «Вот сделаете этот объём работы – тогда уедете». В них набирали кого? Разгильдяев, тех, кто плохо служил. И вот они сделают работу – тогда их увольняли. Но чтобы не раньше, чем хорошие солдаты уволились. Там зам. по тылу ходил, проверял всё. Вот такие были стройкоманды специальные».

Вспоминает ветеран в/ч 92598 подполковник Вадим Павлович Воскресенский:

«В 1972 году меня назначили начальником радиотехнического центра. До этого я был командиром 3-й группы. И первое, с чего я начал – это организация боевой учёбы и дисциплины. Я побеседовал со многими – со всеми сержантами, со старослужащими, с молодыми солдатами, и выяснил обстановку, что в казарме после отбоя происходят не очень приятные вещи. Там старослужащие могут, понимаете… Там не доходило до рукоприкладства, но, в общем-то, заставляли молодых на себя пахать. Там и отбирали у них, и заставляли делать за себя и тому подобное. Тогда это стариковство начало развиваться. Я ночевал в казарме с месяц, раза два в неделю неожиданно приходил после отбоя, и прямо там спал, в казарме, вместе с ними. И второе – я с сержантами сумел найти общий язык. Ну разными методами. В каждой группе был свой сержант – командир отделения. Таких сержантов было пять, или больше – сейчас уже не помню, потому что в 5-й группе было два или три сержанта. Я с каждым из них периодически беседовал, выяснял. Короче говоря, я нашёл с ними общий язык, и они мне стали докладывать обо всём – что творится, какие неприятности. И что я вам хочу сказать – что всё, после этого никаких у нас проблем с этим не возникало. И солдаты поверили, что их там никто не обидит, и у меня душа была в этом плане спокойна. Я потом казарму периодически посещал, в любое время ночи мог придти. Но с этим мы порядок навели.

Вот как раз сержанты сфотографированы, беседа с сержантами.

Как раз у меня было раз в неделю официальное совещание с ними. Это фотография, где сержанты сидят в самом помещении станции.

Потом что ещё. Когда я ещё ходил в дежурную смену, а у нас командиры группы начальниками дежурной смены ходили, я всегда обращал внимание – солдаты мучились, в грязном обмундировании ходили. Потому что в дежурной смене многие сидели безвылазно, особенно хорошие специалисты. Только сходят в баню в субботу, и снова возвращаются. Там они и жили на РТЦ практически многие месяцы. И у Шпорта, это наш старшина, не всегда руки доходили, чтобы всех обстирать. Ну и я думаю: дай-ка я сделаю так – просто взял стиральную машину у себя дома, вон у супруги отобрал. Ей сказал: «Найдём – новую купим, а там без этого невозможно». Тем более что начали порядок наводить, и я начал требовать от солдат, чтобы они были аккуратные и чистые. Привёз им стиральную машину, и они, как только им понадобится, сразу обмундирование кладут в стиральную машину, стиральными порошками их снабжал Шпорт, мылом снабжал. И они стали ходить все чистенькие – это им тоже очень понравилось. Это я знаю по тому, что сержанты мне рассказывали.

Короче говоря, постепенно доверие начало налаживаться. И я смотрю – и солдаты начали как-то по-другому к службе относиться. О них немножко побольше позаботишься, и они прекрасно это понимают. Я это почему понял – потому что был такой случай. Это было в городке. Через два года, как я стал начальником РТЦ, меня вызвали на КПП. Доложил кто-то из командиров группы, говорит – к какому-то солдату, к Кормилину, приехал отец. А мы им разрешали встречаться на КПП, там была комната свиданий. Я говорю: «Сделай всё, как положено. Определите время, когда они там встретятся». «Отец хочет повидаться с вами». Ну раз хочет повидаться – я пошёл. Это было уже вечером. Я прихожу – он солидный такой мужчина, и с сыном там они уже сидят. Он поздоровался, поговорили, впечатления свои рассказал о сыне, меня спросил – как там? Ну хорошо солдат служил, всё нормально. И он мне говорит: «Товарищ подполковник, вы знаете, я просто хочу вас отблагодарить. Я хочу вам сделать подарок». И он достаёт такую коробку, открывает её, и в коробке бутылка коньяка армянского, несколько пачек чая. «Это вам в подарок!» Но у нас тогда были другие принципы-то. Тем более я никогда вообще никаких подарков от людей зависимых старался не принимать. И тогда я сказал: «Спасибо, но я не могу это взять, потому что у меня просто такие принципы. Я за то, что если человеку здесь хорошо служится, почему надо кого-то благодарить? Это так и должно быть». Короче, я отказался. Он, правда, немножко обиделся. Но я отказался, и это, по-моему, тоже очень сильно повлияло, потому что этот солдат там рассказал, его это поразило – как это так, от подарка отказывается. И это солдатам тоже понравилось.

А ещё было момент, когда мы очень серьёзно начали заниматься физической подготовкой. Я сам всё время спортом занимался, и я начал с солдатами… Я сам выходил первые года два. На подъём приходил к ним, у них физзарядка, и я вместе с ними на физзарядку. Когда позволяла служба, я приходил и вместе с ними занимался. Но и сержантов заставлял, чтобы они на физподготовку обращали внимание, чтобы физическая подготовка солдат была на самом высоком уровне. Надо добиться, чтобы все могли нормы ГТО сдать. И мы этого добились, примерно через год. У нас в этом плане очень хорошие результаты были. У нас каждую осень присылали молодёжь в войсковой приёмник, и там мы их обучали. Там они проходили двухмесячный курс обучения, а потом мы разбирали по подразделениям. Под приёмник, как правило, часть казармы отводилась. И там с молодыми солдатами два месяца отдельно занимались.

Выделяли офицеров специально для их обучения, шли занятия с ними ежедневные. А потом, через месяц, начинали работать мы, командиры подразделений, с ними знакомиться и отбирать – по результатам кого выбрать в подразделение. Это был особый разговор между командирами подразделений, там доходило в общем-то до ругани – почему ему того отдаёте, а мне этого солдата, почему туда, а не сюда? Как правило, в РТЦ давали наиболее подготовленных, потому что там электротехника, радиотехника. Но в нагрузку всегда подсовывали кого-нибудь ещё там, несколько человек.

И к нам в РТЦ попал солдат, он до армии был официант в каком-то московском ресторане. Крупный парень, здоровенный, толстый. Старшина Шпорт стал его одевать, говорит – он разорвал мне форму, у него ляжки ни в одно галифе не входят. Я специально пошёл посмотрел – действительно, сапоги не налазят. Разрезали голенища, специально для него форму подшили, в общем – одели его. Ну и когда начали заниматься-то, я стал смотреть ещё в войсковом приёмнике – он по физической подготовке был абсолютный ноль. Он ни подтянуться, ни пробежать – ничего не мог.

И я тогда с сержантами своими поговорил. С удовольствием их вспоминаю, ребята были боевые, когда мы нашли с ними общий язык, они начали работать по-настоящему, не так числиться, а по-настоящему. Вот поверили, что я их всегда защищу, когда нужно, что они могут потребовать, и они начали работать по-настоящему. И солдаты тоже поняли, что спуска не будет, если какие-то возникнут проблемы с их стороны. Я говорю одному сержанту, особенно подготовленный парень был:

– Вот тебе задание!

Это, по-моему, осенью было, он осенью пришёл. Я сказал:

– Чтобы к следующей осени при подведении итогов с физической подготовкой у него было всё в порядке!

Что этот сержант делал – это мне потом уже рассказывали. Он каждое утро персонально физзарядку проводил с этим солдатом, начал его понемножечку – бег, постепенно увеличивал дистанции, турник. Занимался он с ним ежедневно. После обеда, после отдыха выводил его специально и ещё с ним занимался 2–3 раза в день, в казарме отжиматься заставлял. Парень там и плакал даже. Но зато результат был ошеломляющий! До сих пор у меня стоит перед глазами эта картина. Я иду через КПП, а к нему приехали родители. Из Москвы к нам часто приезжали родители. Войсковой приёмник, первый год – им некогда было особенно, и они приехали летом. Ну первые полгода мы тогда не позволяли встречаться с родителями, потому что нечего было солдат расслаблять.

В общем, летом к этому солдату приехала девушка и родители. Я знаю почему – я был свидетелем этого поразительного факта. А у него к этому времени уже вся полнота спала, он лишнего веса сбросил пару десятков килограммов. Он сам крупный парень такой, сильный, уже норматив по подтягиванию начал выполнять, и по отжиманию, и в беге – всё. Почему я был на КПП – не знаю, но этот момент помню, я был свидетелем этой сцены. Заходит молодой человек совсем другой – красивый, симпатичный. Он заходит – они сидят там, и вот девчонка его: «Серёж, это ты?!» Она смотрит на него вот такими глазами. Он был такой рохля, а тут такой подтянутый, и уже нет этой болезненной полноты. Она так удивилась! И родители тоже: «Ах, ах, ах! Серёжа, что с тобой тут? Как ты преобразился!» Я был так доволен, что … И он тоже, когда уезжал, говорил: «Я совсем другим человеком здесь стал». Ну, в общем, наладили мы боевую учёбу, поэтому потом пошли результаты. Вот уже где-то в 74–75 году эти грамоты пошли.

Была ещё история, что солдат самовольно оставил часть. Ганеев, командир полка, не стал никуда сообщать, а сказал – чтобы солдат до утра был здесь. А солдат был с РТЦ. Вот я с чего начинал службу-то начальником станции! Когда мы узнали от его солдат-товарищей, что он из Москвы хочет уехать в Ленинград, Мы с Мельниковым, начальником штаба РТЦ, взяли машину и решили перехватить его в Клину. Мы знали, на какой поезд он сел. Доскочили на «Газоне» до Клина, я пришёл к начальнику станции, говорю – так и так, у нас солдат в этом скором поезде. Он отвечает:

– Я ничего не могу сделать, этот поезд не останавливается в Клину.

Я говорю:

– Вы понимаете…

В общем, я сумел его убедить. Он говорит:

– Ладно, что смогу – сделаю. Я дам команду уменьшить скорость, чтобы он на малой скорости прошёл станцию. Вы туда зайдёте и проверите.

Мы встали в начале перрона на станции и зашли в поезд. Не помню, почему, но мы знали, в каком он вагоне. Мы заскочили в этот вагон, он там. Поезд действительно еле шёл, мы заскочили, быстренько его раз – упаковали, и успели выскочить из поезда прямо в Клину. И привезли его в часть, никто об этом не знал. Показали Ганееву, тот доволен остался.

Потом выяснили, в чём дело – были неприятности, парень интеллигентный, парень очень хороший, прекрасно служил. Кто-то очень едко пошутил над ним, или оскорбил его – я подробностей не помню. И он решил таким образом. Но всё без последствий обошлось. Прекрасно закончил службу, интеллигентный парень, чуть ли не писатель. И такие вещи были».

Вспоминает ветеран в/ч 92598 майор Евгений Васильевич Мельников:

«Я бы обязательно такой момент упомянул. Была такая государственная программа подготовки воинов, отслуживших срочную службу, к поступлению в ВУЗы. Сейчас это уже забыли, а многие об этом и не знают. Это не только в нашем полку, это по всем Вооружённым Силам было. Были организованы курсы подготовки воинов, увольняющихся в запас. Нанимали преподавателей, на это выделялись определённые деньги. Я думаю, что супруга Воскресенского, Елена Владимировна, тоже принимала в них участие. И, более того, позднее стало так – тем, кто отлично служил, мы просто оформляли рекомендации, с которыми воин ехал в учебное заведение и без всяких экзаменов, а просто по собеседованию, зачислялся в ВУЗ. Я занимался этим вопросом лично, и порядка трёх-четырёх человек с каждого призыва мы отправляли в высшие учебные заведения.

Вот такой у меня случай был – со мной на уборку урожая ездил ефрейтор один, не вспомню фамилию. Хороший такой хлопец был. Он у меня был как оформитель, и как киномеханик – все мои задания выполнял. Я ему оформил рекомендации, а в конце службы мы его приняли кандидатом в члены партии, и он поехал в МГУ. В этот же день возвратился радостный – он был без всяких экзаменов принят на факультет журналистики. А в то время там конкурс был свыше двадцати человек на место.

К нам приезжали с милиции, с ГАИ, с других организаций, и просили дать возможность побеседовать с воинами, увольняющимися в запас. К нам обращались, как правило, в период увольнения. Но мы ставили одно условие – не приглашать туда воинов, которые не показали себя в службе. И это приносило результат. Кто думал учиться – тот и служил неплохо».

Вспоминает ветеран в/ч 92598 майор Алексей Викторович Разов:

«У нас РСовцы были подготовлены – будь здоров! Был полигон, я не помню – в каком году. Там нам условие поставили – одну цель уничтожить в РСе. И когда стрельба закончилась, полигонщики приходят, говорят:

– Почему в АСе-то стреляли?

– Нет, в РСе, – отвечаю.

Наши РСовцы тогда навели прямо на самолёт. Как раз мой расчёт, оператор РС Долматов был. Он так сопровождал, что ракетой попал в самолёт. Не осколками, а прямо ракетой прошил его. Представляешь? Такая точность наведения возможна только в автоматическом режиме. На самом деле РСовцы настолько были натренированы, что сопровождали как в АСе.

Были соревнования у нас здесь в полку – этот Долматов 205 раз подъём переворотом сделал на турнике. 205 раз! Подряд, не слезая! Комиссия замучилась ждать и считать. А на дивизионе был ефрейтор, я не помню, как его фамилия – он сделал 198 раз. После, когда спрыгнул, ему говорят:

– А вот Долматов сделал 205 раз.

Он расстроился:

– А что же вы мне не сказали?! Я бы ещё сделал!»

Вспоминает ветеран в/ч 92598 старшина Назар Кондратьевич Шпорт:

"Я призывался в августе 1959-го, потом остался на сверхсрочную, и уволился в декабре 1986-го. Сначала служил в группе технического обеспечения. В ППР было два потока. И туда, и туда загоняли – там было два отсека. Со стороны гаража загоняли задом. У нас специалист был очень хороший – Жора, водитель. С первого раза всегда полуприцеп загонял, только чик – и ракета стоит там, где и положено. А были и такие, которые по шесть, по семь раз сдавали взад-назад для того, чтобы ровно поставить. Тягач отсоединялся, выезжал, мы закрывали двери и начинали проверку ракеты.

Был случай – один солдатик залез в машину, в тягач, и уснул. Тягач на площадке у ППРа стоял, перед гаражом. Что-то там дёргал-дёргал ногами во сне, но как-то с тормозов тягач спустил и покатился на гараж. Ворота были открыты, тягач проскочил в эти ворота и задом как дал в стенку, и выворотил кирпичи с тыльной стороны. И хвост тягача стоит на улице, а тягач в гараже. Ой! Быстренько вытащили всё это дело, ну солдаты есть солдаты. Кирпичи какие-то нашли, что только где взяли. Заложили эту дыру и фанерой заставили всё. А потом приходит командир группы: «Чего это фанера здесь стоит? Уберите её отсюда!» Ну кто не знал, быстренько эту фанеру убрали, а там просело всё, вот такая дырка, как тягач задом выдавил. Ну разобрались правда, никому ничего не докладывали."

Вспоминает майор Николай Степанович Гнилобоков:

«Когда я в Ковригино служил, командир полка Гусев, он сейчас в Балашихе живёт, любил меня посылать за призывниками. В Грузию ездил, в Баку… И карантином я командовал 3 месяца. Легче всего было с призывниками из села. Вот поедешь на уборку урожая, городские все из себя. А как погода испортится – сразу скисают. То машину перевернут, то ещё чего. А деревенские: «Товарищ майор, это же самая наша погода, у нас всегда так!»

Вспоминает подполковник Александр Дмитриевич Костин:

«Я начинал службу на Башенке, в 1976 пришёл в Княжево. Мы даже не знали, что это такое – дедовщина. Потому что в 25-й системе было как – обязательно назначался ответственный по подразделению: по первой батарее, по второй, по группе ТО, даже по комендантскому взводу. Назначался офицер. Ответственный назначался на сутки, график на дивизионе составлял командир дивизиона, начальник РТЦ для себя составлял, и эти данные мы передавали начальнику штаба полка, и дежурный по части уже знает. У него список есть, кто ответственный сегодня, чтобы если что-то случилось – к кому вначале обратиться. Не пойдёшь сразу командира батареи, командира дивизиона волновать, правильно? Ответственный не постоянно сидел в казарме, но, начиная с подъёма, присутствовал на физзарядке, на завтраке, на утреннем осмотре. И потом уходил домой, сам позавтракал… У нас по 10 корпусу во всех полках было. Не знаю, как в других корпусах, а у нас было постоянно так. Ну не постоянно сидел в казарме, потому что есть дежурный по роте, есть старшина, который на обед, на завтрак, на ужин водит, утренний осмотр проводит. А он просто пришёл, подъём проконтролировал, физзарядку проконтролировал, и параллельно он ещё выполняет свои служебные обязанности в течение дня. Это помогало, и никто не жаловался. Мы не знали, что такое дедовщина. Не знали, честное слово! Ну были какие-то там случаи – заставят солдата ботинки почистить. Но информация доходила быстренько. Есть ответственный, он знал всё.

Ну такие времена… Особенно здесь. Орудьево-то рядом, железка, автобус вот. Так же, как и на Каплуне. Это на Башенке я служил – там вообще никуда не уйдёшь. Там называли – «Шушенское». А что такое 90-й километр от Москвы? Тогда, в сталинские времена и так далее, из Москвы куда всех выселяли? А их детишки-то выросли, они такие же. Поэтому вот сколько здесь я знаю… Я даже поначалу, когда пришёл сюда, начальником штаба дивизиона стал, командиром дивизиона – солдат в увольнение не отпускал. Потом уже легче стало, когда уже тут обстановку нащупал, у меня уже знакомые были на 2-м участке в Орудьево. Они: «Дмитрич, всё!» А то на КПП прямо солдатиков били, орудьевские пацаны приезжали. Особенно у меня узбек один на КПП дежурил – били его. Я разобрался, поехал туда, через одного, второго выяснил – кто?! Иди-ка сюда! Ещё появишься там – получишь! Это уже в 80-х годах было. Помню, тогда у собаководов шорох был. Альберт Николаевич Пермяков был у них командир. Там у них два склада вот так вот, и солдатика на посту грохнули. Начали разбираться – а где автомат? Так и не нашли тогда. А потом, я уже на ЗКП служил, они решили пруд у себя в городке почистить. И там нашли автомат! Свои солдатики грохнули, и автомат бросили в пруд».

Вспоминает ветеран в/ч 92598 подполковник Валерий Николаевич Ходов:

«На мои воспоминания о 1991 годе наложили отпечаток два события. Первое – я был дежурным заместителем командира дивизиона, и в ночь с 4 на 5 августа произошло в дивизионе ЧП, который размещался в Доршево. У нас же от Комитета там свой был дивизион, ПС. Один дивизион 300-ки был Рогачёвский, ПТ-шный, а второй – Клинский, на этой же территории старого 25-го дивизиона, он был ближе к городку, от дороги недалеко. Вот там произошло ЧП – один из солдат, находящихся в карауле, расстрелял караул. Убил начальника караула, ранил двух караульных, и скрылся с оружием с места происшествия на автомобиле, на дежурном тягаче, на КрАЗе. Ну где-то в районе 10–11 часов утра его поймали. Милиция всё перекрыла. Он пешком шёл в сторону Москвы по железке. Где-то в районе Морозок его выловили. Как-то так получилось, что мне поручили заниматься с ним. Он сидел в Дмитровском ОВД, а его нужно было везти в Москву. И вот я его забирал из Дмитровского ОВД, и под охраной, два бойца со мной было, мы его отвезли в Матросскую Тишину. Отвезли его туда, его там приняли с распростёртыми объятиями.

А потом случился путч. Путч мы застали, находясь на работе, на дивизионе. Идём пешком со службы, офицеры, и слушаем приёмник, у кого-то был. Слушаем – там в Москве чудеса какие-то творятся. Приходим в городок – там суета какая-то, бойцы бегают с вещмешками, экипируются. Куда, чего, зачем – никто ничего не знает. Какие-то слухи были – путч, Горбачёва, как Николашку, скинули. Несерьёзно это всё воспринималось. Сидели, шутили по этому поводу, больше было шуток, чем … Никаких провокаций, никто нам никаких команд не давал. Просто было приказано – находиться на рабочих местах и никуда до выяснения обстановки не разбредаться. Ну побыли какое-то время, всё устаканилось – пошли по домам и всё.

А потом, когда путч как раз произошёл, позвонили из прокуратуры и сказали, что этого солдата надо забирать из Матросской Тишины для проведения следственного эксперимента. И вот опять дали мне двух бойцов, и я поехал на служебной машине в Матросскую Тишину его забирать. И вот там-то я своими глазами насмотрелся, что произошло в Москве. Мы же по центру практически ездили. Приехали забирать этого «друга» в кавычках, забрали его, привезли в полк, пошёл под видеозапись следственный эксперимент. Он рассказал всё – что и как делал. Повезли его назад в этот же день. Привезли назад сдавать его в Матросскую Тишину – там такой кипеш, что, чего? Камеры моют, все бегают, все на ушах стоят. Потом оказалось – в Матросскую Тишину членов ГКЧП заселили. Именно в тот вечер, когда я привёз сдавать его, мы уехали, а их туда привезли. Вот так вот сложилось. Тот год, 1991-й, запомнился мне этими вещами.

А бойцу выходила высшая мера, в итоге ему дали лет 15. Но его освободили раньше. Как мне кажется, потому, что про него были статьи в газетах. Ездила какая-то корреспондентка из «Московского комсомольца», и поучаствовала в его судьбе. Пока он сидел в следственном изоляторе и отбывал наказание, то придумал такую версию, что к нему приставал лейтенант. Якобы лейтенант был неравнодушен к молодым людям. Это была абсолютная глупость, потому что этот лейтенант месяц назад только женился. А он его угрохал, убил, причём убил так хладнокровно. Ну там была, конечно, и доля вины самого лейтенанта, потому что когда часовой приходит с поста, необходимо оружие сдавать сразу в пирамиду, пирамида запирается, ключ – в карман. Почему он этого не сделал – не знаю. Как показал ход следственного эксперимента, боец оказался с автоматом в руках почему-то в комнате начальника караула. Он выстрелил, попал ему в шею, офицер успел крикнуть: «Караул, в ружьё!». Но один караульный отдыхал. Как рассказывал этот вот солдат, что караульный вышел, вывалился из этой комнаты, и упал в коридоре. И он его вторым выстрелом, уже лежачего, добил. А потом открыл дверь в комнату отдыхающей смены, произвёл несколько выстрелов туда, свалил там с топчана отдыхающего.

Первый вариант его объяснения, как он рассказал и что я видел – он высказал версию, что его цель была завладеть оружием. И он с собой взял пистолет начальника караула и автомат АКСУ. Всё это в дипломат положил так с этим ушёл, с этим его и подобрали. С виду адекватный молодой человек, голубоглазый, светловолосый, ростом выше среднего. Вот поставить человек 30 в ряд, и сказать – ткни пальцем, кто способен на такое? Мимо него пройдёшь сто раз и не подумаешь».

Из воспоминаний офицеров в/ч 92598:

"Праздновали Новый год в домике дежурной смены с солдатами. Они в бутылки из-под газированной воды водку перелили. И пьют за столом при всех. Потом уж догадались – они же хмелеют. В деревенском магазине недалеко от станции работала знакомая женщина. Мы с ней в одном доме жили, только в разных подъездах. Я только пришёл домой с командного пункта, она мне в дверь звонит: «Ваши солдаты пятнадцать бутылок водки взяли». А у меня там все боевое дежурство несут же. Что такое, ёлки-палки?! Я позвонил дежурному по части, говорю: «Мне всех начальников отделений на командный пункт!» Сам прихожу, начальники отделений пришли, людей построили – все трезвые! Я перед этим собрал, говорю – так и так. Всё облазили! Ну всё! И к стогу сена там следы подходили – туда слазили. Нету нифига! А мы после этого дня через два уезжали в Телембу. Ну нету – и всё! А потом уже ко мне один солдат приезжал за характеристикой, я его спросил. Он говорит: «А мы во фляжки вылили». А мы ж мешки по нескольку раз кидали. В вещмешке фляжка, кружка, ложка, котелок, бельё. Пощупали – нет бутылки-то! А он говорит: «А мы в поезде пили, потихонечку».