Аллея кошмаров

Карта XV Правосудие

Лилит открыла дверь и не сказала ни слова до тех пор, пока не вошла в кабинет.

– Ну и как? – негромко спросила она, усевшись за письменный стол.

Обливаясь потом, Стэн сорвал с шеи колоратку, снял черный нагрудник. Рот пересох от волнения.

– Все шло как задумано. А потом она не выдержала. Ну, я их обоих вырубил и оставил.

Лилит прикрыла глаза.

– А надо ли было…

– Надо ли? Боже правый! Думаешь, я не пытался выкрутиться? Старый дурак вел себя как жеребец, рвущийся к кобыле на случку. Пришлось вырубить обоих и сделать ноги.

Лилит надела перчатки, взяла сигарету из портсигара.

– Стэн, мне с тобой лучше пока не встречаться. – Она сдвинула потайную панель и набрала шифр сейфа. – Он может ко мне прийти… Я постараюсь убедить его, что не имеет смысла тебя преследовать. – Она выложила на письменный стол пачку купюр – сбережения Стэна – и два коричневых конверта с добычей. – И вот это я больше хранить не хочу.

Он рассовал деньги по карманам.

– Ты только не паникуй, – улыбнулась Лилит. – У тебя есть несколько часов, прежде чем он сможет что-нибудь предпринять. Ты его сильно ударил?

– Нет, я его просто оттолкнул. Он все еще был под действием снотворного.

– А что с девчонкой?

– Да ничего с ней не случилось! Я ей в ухо дал, она быстро оклемается. А если не придет в себя, то пусть клиент поволнуется, что с ней делать. В общем, если она улизнет, то отправится прямо домой, меня дожидаться. Ну, ей долго ждать придется. Я уже припрятал свой чемодан в камере хранения на вокзале. Там документы на новое имя и все остальное. Жаль, Молли не догадается шантажировать клиента: заявить, что он во время сеанса пытался над ней надругаться, и потребовать платы за свое молчание. Эх, надо было мне раньше об этом подумать, ну да ладно. Я пошел.

Он взял Лилит за подбородок, поцеловал ее, но губы были холодными, как камень. Он посмотрел ей в глаза.

– Мы с тобой надолго расстаемся, детка.

Она встала и подошла к нему.

– Стэн, не пиши мне. И не напивайся. Можешь пить успокоительное, но не спиртное. Обещаешь?

– Обещаю. А ты будешь мне писать?

– Чарльз Беверидж, до востребования, Йонкерс.

– Поцелуй меня.

На этот раз ее губы были теплыми.

В дверях он обнял ее, погладил грудь и снова поцеловал. Внезапно он отстранился и с тревогой спросил:

– Погоди-ка, он ведь задумается, кто мне рассказал про аборт. И сразу вспомнит тебя, явится к тебе с обвинениями. Слушай, нам обоим надо уносить ноги.

Лилит коротко рассмеялась – два «ха!», пронзительных, как лисий лай.

– Он не подозревает, что мне об этом известно. Я догадалась, исходя из того, чего он мне не говорил. – Ее глаза насмешливо блеснули. – Не учи ученого, любовничек. Лучше скажи… – Рука в черной перчатке легла ему на локоть. – Скажи, как тебе удалось качнуть весы?

Он усмехнулся и, выходя за порог, бросил через плечо:

– В Йонкерсе расскажу.

Такси брать нельзя. Таксисты запоминают пассажиров. Подземкой до Центрального вокзала. Медленным шагом, не торопясь, дойти до ближайшего выхода. Сто пятьдесят тысяч. Господи, да я сам могу нанять целую армию охранников.

В подземном туалете он открыл саквояж, вытащил свежую рубашку и легкий костюм. В саквояже была бутылка «Хеннесси». Он открыл ее, сделал глоток.

Сто пятьдесят тысяч. Прямо на нижнее белье он надел жилет с двенадцатью карманами, потом взял пачку денег – капля в море! – заработанных спиритическими сеансами. Надо взять пятидесятидолларовую купюру и несколько двадцаток, а остальное спрятать.

Сняв резинку с толстой пачки, он взял верхнюю банкноту – пятьдесят долларов. Под ней оказалась долларовая купюра. И следующая тоже была достоинством в один доллар. Странно. Он не использовал для приманки мелкие банкноты. Может, в кабинете Лилит он случайно добавил к пачке свои карманные деньги? Долларовые бумажки?

Он перебирал купюры одну за другой, повернулся так, чтобы свет над раковиной падал на деньги, и начал снова их рассматривать. В пачке была только одна пятидесятидолларовая банкнота, верхняя. Все остальные – по доллару.

У Стэна зачесались брови. Он вжал костяшки пальцев в лоб. От рук пахло деньгами и легким ароматом духов – от тех банкнот, которых касались женские пальцы.

Великий Стэнтон отхлебнул бренди и осторожно сел на белый табурет. Что произошло? Он пересчитал деньги в пачке – триста восемьдесят три доллара. А было одиннадцать тысяч. А еще добыча… О господи!

Он выпустил пачку из рук, схватил коричневый конверт и торопливо надорвал его, порезав большой палец о край бумаги.

За дверью послышались шаги, в просвете над полом показались белые полотняные штанины служителя.

– Сэр, у вас все в порядке?

– Да, да.

В этой пачке должны быть пятисотенные купюры…

– Голова не кружится, сэр?

«Боже мой, да оставь ты меня в покое!»

– Нет, я прекрасно себя чувствую.

– Вот и славно, сэр. Мне что-то послышалось, вроде бы как у кого-то приступ. На прошлой неделе тут одному господину стало плохо, судороги начались, мне пришлось подлезть под дверь, чтобы ему помочь. Он поранился так, что уборщиков вызывали, чтобы тут все подтерли. Столько кровищи было!

– Ох, ради бога, дайте мне одеться!

Стэн поднял с пола долларовую бумажку и сунул под дверь.

– Благодарствую, сэр. Премного благодарен.

Стэн разорвал конверт. Долларовые бумажки!

Второй конверт был плотнее, его пришлось раздирать зубами. В толстой пачке тоже были долларовые бумажки.

Проповедник церкви Вышнего Благовеста скомкал их в кулаке и уставился на черные полоски кафельного пола. Из груди вырвался хриплый стон, похожий на громкий кашель. Стэн поднял кулак с зажатыми в нем деньгами и дважды стукнул себя по лбу. Швырнул деньги в угол и до отказа отвернул оба крана. Под шум хлынувшей воды он дал себе волю: окунул голову в раковину и заорал во все горло – пузырьки воздуха уносили звук мимо ушей, на поверхность бурлящей воды. Стэн орал, пока не заболела грудь. Он уселся на пол, заткнул рот полотенцем и начал рвать ткань зубами.

В конце концов он поднялся, взял бутылку бренди и пил, пока хватало воздуха. Подсвеченное зеркало безжалостно отражало всклокоченные волосы, покрасневшие глаза и перекошенный рот. Раны Господни!

Кукла. Большое надувательство.

Он стоял, пошатываясь. Мокрые пряди липли ко лбу.

– Садитесь, мистер Карлайл, – сказала доктор Риттер.

Холодный, участливый, печальный голос звучал профессионально, как стук пишущей машинки.

Голова его тряслась, будто он отвечал «нет» на целый ряд вопросов. И продолжала трястись.

– Я сделала все возможное, – заявил голос в сигаретном дыму. – Вы пришли ко мне в весьма прискорбном состоянии. Я надеялась, что, выявив корни ваших проблем, мы избежим ухудшения. К сожалению… – На тонкой руке блеснул звездчатый сапфир. – Мне это не удалось.

Он провел пальцами по столешнице, прислушался к звуку, издаваемому потной кожей, скользящей по красному дереву.

– Послушайте, мистер Карлайл… – Доктор искренне подалась вперед. – Поймите, что все эти галлюцинации – часть вашей болезни. Вы пришли ко мне на прием, потому что вас мучила вина, как-то связанная с вашим отцом – и с матерью. Все то, что вы якобы совершили в последнее время, равно как и то, что якобы совершили с вами, – просто-напросто проекция чувства вины, которое гложет вас с детства. Вы меня понимаете?

Кабинет раскачивался, светильники двоились ореолами ярких пятен, наплывали друг на друга, стены кренились и вздувались парусами. Голова тряслась: нет, нет.

– Символизм вполне очевиден, мистер Карлайл. Вас снедало подсознательное желание убить отца. Вы где-то услышали имя Гриндла, известного промышленника, человека, обладающего значительным влиянием и властью, который в вашем подсознании слился с образом отца. У вас весьма странное отношение к пожилым людям с седой щетиной – вам она представляется плесенью на трупе. На воображаемом трупе вашего отца.

Голос доктора стал тихим, успокаивающим, сочувствующим, не требующим ответа.

– В детстве вы наблюдали сексуальный акт, одним из участников которого была ваша мать. Сегодня вам привиделось, что Гриндл, воплощающий для вас образ отца, занимается сексом с вашей любовницей, ставшей для вас образом матери. Но и это еще не все, мистер Карлайл. В ходе наших психотерапевтических консультаций в вашем сознании произошла трансференция образа матери на меня. Что объясняет ваши бредовые иллюзии о наших с вами интимных отношениях.

Он закрыл лицо ладонями, вдавил их в глазницы, запустил пальцы в волосы и дергал до тех пор, пока боль не растопила его оледенелые легкие. Он наконец-то смог вздохнуть. Мысли путались, в сознании звучали одни и те же слова, совершенно утратившие смысл: гриндл гриндл гриндл мать мать мать молчи молчи молчи. Голос не умолкал.

– Вам необходимо осознать еще одну вещь, иначе она вас погубит. Подумайте, почему вы хотели убить отца? И почему мысль об этом вызывает у вас такое глубокое чувство вины? Почему в своих галлюцинациях вы видите меня – меня, образ матери – одновременно и вашей любовницей, и воровкой, которая вас обманула?

Она встала и доверительно наклонилась через стол, так что лицо ее было совсем близко.

– Вы хотели интимных отношений с матерью, не так ли?

Он снова закрыл глаза рукой, губы разомкнулись, изо рта вырвался невнятный стон – то ли да, то ли нет, то ли и да и нет.

– А… а… а…

Внезапно вся боль сконцентрировалась на тыльной стороне правой руки – резкий жгучий укол, будто змеиный укус. Он отдернул руку и более или менее осмысленно уставился на доктора. Она улыбнулась.

– И еще одно, мистер Карлайл, – сказала она, выдохнув табачный дым. – Человек, которого вы якобы убили в Миссисипи… поначалу я думала, что он тоже плод ваших фантазий, трансференция образа отца. Я навела справки и выяснила, что в городе Берли, штат Миссисипи, действительно зарегистрирована смерть некого Питера Крамбейна при описанных вами обстоятельствах. Надеюсь, вас утешит хотя бы то, что это действительно произошло. Разузнать это не составило особых трудов, ведь все случилось не так уж и давно, правда, мистер Карлайл? – Она резко отвернулась, взяла телефонную трубку и властным голосом произнесла: – Мистер Карлайл, я сделала для вас все, что в моих силах. Эти галлюцинации… Вам требуется врачебный уход. За вами необходимо присматривать, чтобы вы не наделали глупостей. Доверьтесь мне, я все устрою. Больница Бельвью? Психиатрическое отделение, пожалуйста.

Зазвенел звонок входной двери, в коридоре щелкнул замок. Дверь в приемную отворилась, а потом закрылась. Кто-то вошел.

Стэн попятился, разинув рот и вытаращив глаза. Дверь. Надо бежать. Люди. Опасность.

– Психиатрическое отделение? Это доктор Лилит Риттер. Пришлите, пожалуйста, карету скорой помощи в…

Дверь за спиной захлопнулась, отсекая голос доктора.

Бежать. На улицу. Спрятаться. Он вцепился в дверную ручку, чтобы дверь не открылась, чтобы доктор не пошла за ним.

Фантазии. Кошмары. Галлюцинации. Все ненастоящее. Язык… обнаженные тела… разговоры… деньги… грезы… кошмары…

Сквозь дверь он услышал, как телефонная трубка опустилась на рычаг. Щелкнул замок. Дверь в приемную.

– Входите, прошу вас, – прозвучал ее голос.

Молчание.

Он машинально лизнул тыльную сторону правой ладони, где алело круглое пятнышко, будто обожженное сигаретой.

Спасайся! Там люди! Надо бежать…

В кабинете послышался еще один голос, пронзительно-визгливый. Мужской.

– Доктор, случилась ужасная неприятность…

– Ложитесь на кушетку, пожалуйста. Позвольте взять у вас очки, мистер Гриндл…