Аллея кошмаров

Карта XX Смерть

Попрошайка свернул за угол, посмотрел по сторонам, нет ли копов, и скользнул под сумрачные колонны у входа в банк. Если не начнется дождь, то, может, и повезет. В кинотеатре заканчивался сеанс; сейчас оттуда выйдут парни со своими подружками.

Когда зрители высыпали на улицу, попрошайка достал из кармана пальто стопку разноцветных конвертов и расправил их веером в левой руке, чтобы были заметны яркие знаки зодиака и астрологические символы.

Свободной рукой он пригладил волосы, глубоко вздохнул. Хриплый голос звучал слабо, почти шепотом.

– Друзья мои, подойдите на минуточку, сделайте шаг к вашему будущему счастью, здоровью и успехам в сердечных делах…

Рядом с ним остановилась парочка, и он обратился к ним:

– Может быть, ваша дама соизволит назвать мне день своего рождения, потому что сегодня вечером первый гороскоп я отдаю бесплатно, вам это ничего не будет стоить, молодые люди…

– Пойдем отсюда, – сказал юноша.

Чертовы лохи.

Ох, выпить бы. Господи, загнать бы пяток гороскопов…

– Подходите, не стесняйтесь, всем хочется знать, как сложится будущее, подходите, я вам все расскажу, ничего не скрою, каждому составлю персональный гороскоп с полным объяснением и дам астрологическую карту, где указаны ваши личные счастливые числа, дни и месяцы, а также описание вашего потенциального спутника жизни и будущего супруга…

Люди проходили мимо, смеялись, глазели, не останавливались.

Уроды. Лица исказились, превращаясь в жуткие подобия человеческих, вытягивались, искривлялись. Некоторые становились звериными, некоторые походили на куриные эмбрионы. Головы раскачивались на тонких шеях, будто тяжелые семянки, из которых вот-вот просыплются зернышки глаз.

Попрошайка захохотал, начал топать ногами. Негромкий булькающий смех перешел в истерический гогот, сорвался на пронзительный вопль.

Вокруг него собралась толпа зевак. Он оборвал смех, с усилием выдавил из себя слова:

– Вот, берите, пока дают. – Смех клокотал в горле, не давал говорить. – Астрологический прогноз, счастливые числа, драгоценные камни… – Смех душил, рвался на свободу, будто пес, привязанный к верстаку прочной веревкой. – Ваш личный го… го-го… хо-хо-хо…

Он шлепнул разноцветными конвертами по бедру, оперся свободной рукой о каменную колонну. Зеваки хихикали, ждали, что он вот-вот начнет им что-то предлагать.

– Отвратительно, – воскликнула какая-то женщина. – Надо же, устроился у самых дверей банка! Какая наглость!

Попрошайка бессильно опустился на мраморные ступени, уронил гороскопы и захохотал, держась за живот.

Внезапно толпа расступилась, перед глазами попрошайки оказались ноги в синих форменных брюках.

– Тебе было велено убираться из города.

Лицо копа смутным пятном белело вдали, будто он смотрел на попрошайку, перегнувшись через борт глубокого колодца.

Тот самый коп. Два доллара штрафа и вон из города.

– Хо-хо-хо… ииииии…. ха-ха-ха… сэр….

Рука, словно протянутая с небес, вздернула его на ноги.

– Тебе было велено валить отсюда. А теперь давай шагай в кутузку. Или тебя на носилках туда отнести?

Руку резко выкрутили и заломили за спину; попрошайка согнулся в три погибели, оберегая запястье. Смех накатывал волнами, через которые по капле сочился окружающий мир, будто смех надорвал действительность по швам, на мгновение открыв ее трепещущее, окровавленное нутро.

– А куда вы меня ведете, сэр? Нет-нет, не отвечайте. Я сам догадаюсь. В подвальную камеру?

– Заткнись, гнус. Шагай, не то руку оторву. А предварительно отметелю.

– Сэр, в участке меня уже видели. Я им надоел. Нельзя же так часто туда являться, правда? Нет, скажите, правда же? Петлю на шею мне не вешают. Откуда вы знаете, что я не сбегу? Погодите, сейчас луна из-за тучи выйдет… вот дождь кончится… Нет, вы не понимаете, сэр… погодите…

Они свернули на боковую улочку. Слева был темный переулок, а в дальнем его конце светился огонек. Коп на секунду выпустил руку своего пленника, и попрошайка, извернувшись, бросился бежать. Он летел, как на крыльях, его ноги едва касались мостовой. За ним грохотали тяжелые шаги копа. Попрошайка мчался к огоньку в конце переулка, не ведая страха. Бояться было нечего. Он всегда несся по темному переулку, всегда стремился к огоньку; темный переулок, огонек впереди и шаги за спиной, но тебя никто не поймает, тебя никогда не поймают, тебя не поймают… Удар между лопаток отшвырнул его вперед, и в смутном свете он увидел булыжники мостовой, летящие навстречу, и свои растопыренные ладони, пальцы левой руки чуть согнуты, большие отставлены в сторону, будто он изображал петушьи головы в театре теней, большие пальцы – клювы, а растопыренные ладони – гребешки.

Метко пущенная дубинка ударила его и отскочила, звонко стукнув о кирпичную стену; булыжниками окорябало ладони, a шейные позвонки глухо щелкнули от резкого падения. Он упал на четвереньки, тяжелый ботинок саданул его под ребра и отбросил в сторону.

Расплывчатый овал исчез из вида. Коп нагнулся за дубинкой, и тулья фуражки загородила его лицо, видны были только воротник форменной рубахи и узел черного галстука.

Он услышал звук удара по плечу, прежде чем боль от удара, продравшись сквозь истощенные нервы, обожгла сознание струей расплавленного металла. Дыхание со свистом вырвалось из-за стиснутых зубов. Попрошайка поджал ноги, пытаясь встать. Дубинка заплясала по ребрам, и дыхание прервалось.

– О господи, – простонал чей-то голос. – Боже мой… Я же ничего не… Пощадите… умоляю…

– Я тебя пощажу, еще как пощажу. Все кости переломаю, вонючий нищеброд. Сам напросился, сам и получишь.

На него обрушился очередной удар дубинки. На этот раз боль ярко-белой вспышкой скользнула по позвоночнику и, разливаясь по телу, сдавила мозг в крохотную точку.

Мир вернулся. Стэнтон Карлайл четко осознал, где находится. Под задранной верхней губой копа блеснула золотая фикса. В слабом сумеречном свете было заметно, что полицейский небрит. Ему было лет сорок, но волосы и щетина на скулах отливали серебром. Как трупная плесень. В этот миг боль от удара по копчику достигла мозга Стэна, и тысячи штифтов стремительно вошли в нужные пазы; дверь распахнулась.

Одной рукой Стэнтон вцепился в лацкан форменного кителя противника, занес другую руку наперекрест, схватив воротник под брылями, изогнулся, защищая пах, и начал давить. Коп выронил дубинку из рук, потянул Стэна за предплечья, но чем больше он тянул, тем сильнее костяшки кулаков впивались ему в горло. Седая щетина наждаком обдирала кожу.

Стэн почувствовал, как ударился о стену дома, как его ноги оторвались от земли, как на него упало тяжелое тело, но все его жизненные силы сконцентрировались в пальцах, сжатых в кулаки.

Навалившаяся на него махина не двигалась. Стэн высвободил ногу, перекатился так, чтобы оказаться сверху. Огромное тело не шевельнулось. Он сдавил сильнее, до боли в костяшках, и начал стучать головой копа о булыжники мостовой. Тук! Тук! Тук! Звук ему понравился. Быстрее.

Наконец его пальцы разжались сами собой. Он встал. Руки безвольно обвисли. Они его не слушались.

Разноцветные конверты с гороскопами усыпали мостовую, но Стэн не мог их поднять. Он выпрямился и уверенно зашагал к огоньку в конце переулка. Все стало четко и ясно. Даже выпить больше не хотелось.

Заскакивать на товарняк слишком рискованно. Можно забраться под брезент в багажное отделение автобуса дальнего следования. Однажды он так путешествовал.

Волноваться больше не о чем.

Коп умер.

Я могу снова его убить. Я снова его убью. Как только он начнет меня преследовать, я его убью. Он мой. Мой собственный труп.

Они его закопают, как грязный скомканный платок.

Я снова его убью.

Он не вернется. Он неудачник.

Я снова его убью.

Он умер от сердечного приступа.

Я его убью.