Альфа и Омега. Книга 3 (СИ)

Глава 14. Пока мы не закончимся

Похороны Ории и Агаты прошли в один день. Благодаря своим связям, Йону удалось замять тот факт, что вторая не погибла при пожаре, а была хладнокровно застрелена почти в упор, но такие вещи уже давно перестали меня удивлять. В Восточном городе все продавалось и покупалось — особенно такие эфемерные понятия, как справедливость и правда. Сегодня в выигрыше от покупки оставались мы, завтра — наши враги, и так по очереди, пока ни о чем не подозревающее мирное большинство жило в иллюзии спокойной и безопасной жизни, в которой есть незыблемые правила и те, кто верой и правдой стоит на защите их исполнения.

Я провела в постели несколько дней — сперва по рекомендации врача, затем потому, что хотела так сама. Хотя обожженное горло и прочие мелкие раны, которые я получила при пожаре, наша с Йоном метка исцелила вечером того же дня, во мне словно бы сломалось что-то такое, что нельзя было вылечить даже магией истинной связи. Задаваясь по кругу одними и теми же бессмысленными вопросами, я будто бродила впотьмах внутри собственной головы и никак не могла найти выход из этого проклятого лабиринта. Был ли у Йона шанс спасти Орию и таким образом предотвратить трагедию? Я ли была виновата в том, что не пустила его в горящий Дом? Или в том, что не сказала о звонках с угрозами? Могло ли одно быть связано с другим, или пожар случился бы вне зависимости от моих действий?

Йон горел жаждой мести, но для него это было в некотором роде привычное состояние. Иногда, когда мои мысли принимали уж совсем мрачный оборот, затягивая меня в себя, как жадные масляные зыбучие пески, мне начинало казаться, что его это даже стимулирует — обрести нового врага взамен утраченного и снова иметь возможность ввязаться в драку. Но потом я смотрела на него чуть дольше и понимала, насколько глупы и не обоснованы такие мысли. Альфа был разбит, но ему, в отличие от меня, куда лучше удавалось это скрывать и контролировать себя. Он все так же уходил рано утром и возвращался поздно вечером — и это были единственные два раза в сутки, не считая вдумчивых прогулок до ванной комнаты и холодильника, когда я поднималась с постели.

Мы почти ни о чем не говорили. Я не хотела задавать никаких вопросов, а он не стремился делиться новостями большого мира. Я даже не спросила, действительно ли за всем стоял Сатэ, как сказал Кадо, потому что в этом случае ситуация ничуть не упрощалась. Порой несправедливые упреки так и жгли мне язык, ведь если бы Йон с самого начала не стал связываться с этими бандитами и просто отдал им свое место и остальное по-хорошему, и Ория, и Агата, скорее всего, остались бы в живых, а Дом бы не сгорел. Но я проглатывала их, как горькое лекарство, не позволяя даже тенью отразиться на собственных мыслях. Нора была права — я больше не могла опираться на прошлое, которого давно уже не существовало. Но и идти в то жестокое и мрачное будущее, что теперь расстилалось перед нами, я была не готова. Именно поэтому день за днем отлеживалась в постели, глядя в потолок или в окно и просто не находя для себя достаточно веского повода подняться на ноги.

Иногда меня навещала Джен, которой теперь для того, чтобы увидеться со мной, нужно было всего лишь подняться на пару этажей. Но встречи эти были какими-то несуразными — она не знала, что сказать, а я просто ни о чем говорить не хотела. Возможно, если бы моя дорогая подруга не была выбита из колеи собственными проблемами, ее зажигательной силы воли хватило бы для того, чтобы вытащить меня из кровати и вернуть к жизни, но в те дни мы обе ощущали себя так, словно пытаемся найти друг к друге опору, но вместо этого снова и снова упираемся ладонями в бесплотный туман. Горацио с ней так и не связался после того, что случилось, и мы обе могли лишь догадываться, где он сейчас, а звонить первой альфа наотрез отказывалась. Впрочем, не могу не признать, что на фоне случившегося в Доме переживания подруги для меня как-то поблекли и потеряли первоначальные драматичные краски. Все можно было исправить, пока они оба — и она, и отец Горацио — были живы и хотели этих перемен. Мне хотелось донести это до нее, но, кажется, у меня так и не вышло.

О том, что похороны состоятся сегодня, я узнала в тот же день за завтраком, когда Йон вопреки своему обыкновению никуда не торопился, а в ответ на мой вопрос ответил, что взял выходной, чтобы мы оба могли поприсутствовать на кладбище во время церемонии прощания.

— Значит, она сегодня, — негромко проговорила я, опустив взгляд к своей полупустой тарелке. — Я не знала.

— Да, решили не откладывать в долгий ящик, — подтвердил Йон, не отрываясь от своего смартфона — видимо, работа все же не готова была отпустить его полностью.

— Они выяснили, кто устроил пожар? — спросила я спустя полминуты неприятно покалывающей кожу тишины.

— Мы нашли исполнителей, — коротко подтвердил альфа. — Они свое уже получили.

— Ясно. — Снова пауза, мучительная, тяжелая, давящая. — А… заказчик?

— Мы оба знаем, кто заказчик, маленькая омега, — чуть более резко, чем обычно, заметил он, подняв на меня глаза.

— Ему же… не сойдет это с рук, правда? — Я хотела говорить уверенно и твердо, но голос мялся и дрожал, как тонкая бумага на ветру. — Я имею в виду, что Дом же находился на твоей территории, значит формально…

— Сатэ умен, — отрезал Йон. — И хитер, как зверев лис. Если я пойду на него сейчас, то в лучшем случае получу головы козлов отпущения и заверения в вечной дружбе. Нет, мне нужно что-то больше. Что-то такое, от чего бы ему не удалось отвертеться. Но не переживай, маленькая омега, я со всем разберусь.

— Ты всегда так говоришь, — устало проговорила я, откидываясь на спинку стула и ощущая себя внутри какой-то невозможно старой, словно прожившей на этой Земле на десяток жизней больше, чем нужно.

— И я хоть раз тебя подводил? — прищурился альфа.

«Меня нет», — чуть было не ответила я, но в последний момент сдержалась и просто покачала головой. Потом поднялась на ноги, обошла стол, за которым мы сидели, и обняла его за плечи, коснувшись подбородком его макушки.

— Собирайся, — негромко произнес он, погладив мою руку. — Кадо ждет нас внизу через полчаса.

Я не стала спорить. Не была уверена, что моих сил хватит хотя бы на то, чтобы спуститься на лифте в ресторан, но не стала спорить. Как послушная омега, усадила себя за трюмо, нарисовала на своем лице подобие глаз и губ, почти полностью потерявшихся в болезненной, даже слегка зеленоватой бледности кожи, убрала волосы и надела первое попавшееся черное платье из собственного гардероба. И прежде чем встать из-за зеркала, я увидела в собственном отражении все те без малого тридцать лет, что в тот момент глубокими тенями отпечатались на моем лице. Старость, наверное, это в конечном счете совсем не про морщины, седые волосы или дряблую кожу. Старость это про количество потерь, разочарований и боли, что год от года копятся в душе, и в конце концов их становится так много, что они вытесняют собой все остальное — радость, надежду, волю к жизни и огонь, что горит внутри. И остается только медленное угасание — смерть, растянутая во времени своей неизбежностью.

На кладбище собрались почти все девочки Дома — кроме тех, кто получил сильные ожоги во время пожара и все еще был в больнице. Нам повезло, наверное. Судьба распорядилась так, что на момент возгорания в тех комнатах, куда были брошены зажигательные снаряды, вовсе никого не было. И несмотря на то, с какой скоростью распространился огонь по деревянному зданию, почти все успели выбраться наружу. Все за одним-единственным исключением.

Я не знала того священника, который проводил церемонию прощания, но, по словам Йона, он был одним из приближенных Дани. Его речь была красивой, звучной, прочувствованной — в ней говорилось о том, что Ория была хорошим другом и наставником и что она исполнила свой долг перед лицом Великого Зверя, защитив и приютив столь многих. Подобные речи редко можно было услышать в честь хозяек борделя — обычно их хоронили быстро и торопливо, словно со стыдом пряча в землю собственные пороки и слабости, но, конечно, ни Йон, ни девочки не могли подобного допустить.

День был жаркий и душный — август разошелся вовсю, словно торопясь израсходовать все положенное по смете количество жары. Никакого дождя и черных зонтов, как в кино, только вьющиеся у лица мошки и ощущение липкой от пота кожи под черной тканью платья. После перерыва мне было сложно так долго находиться на ногах, тем более в толпе других бестий, чьи усиленные жарой запахи забивали нос и грудь до тошноты, поэтому я не смогла дождаться конца церемонии и, извинившись, вернулась в машину, под кондиционер. Чувствовала спиной взгляды, которыми меня провожали остальные, но мне было все равно. Даже если бы я отстояла все положенное время от звонка до звонка, слушая раскатистый голос священника и глядя, как гробы по очереди медленно опускают в землю, это бы ничего не изменило. Не исправило бы случившегося и уж точно не искупило нашу с Йоном вину перед той, кто распахнула перед нами двери своего Дома точно так же, как и двери своего сердца.

Мы говорили об этом лишь однажды — в тот день, когда мой альфа получил на руки отчет пожарной бригады. Согласно ему, у Ории был шанс спастись, если бы она не надышалась дымом. Или если бы кто-нибудь вовремя там появился, чтобы вытащить ее.

— Они этого не знают, — сказала тогда я. — Все могло сто раз пойти не так, если бы ты вошел внутрь. Любая новая переменная меняет все содержимое уравнения в целом.

Он промолчал. Не говорил этого, чтобы не ранить меня, но я точно знала, о чем он думает — и для этого мне не нужна была наша метка.

— Я не могла рисковать тобой, — проговорила я. — Но не собираюсь просить за это прощения. Я всегда буду выбирать тебя, Йон. Неважно, кто будет на другой стороне — друг или член семьи. Можешь ненавидеть меня за это, но между всем миром и тобой я выберу тебя. Всегда. А разве ты сам смог бы поступить по-другому?

— Я не знаю, — с безжалостной честностью по отношению к нам обоим признался он. — Хана, я не знаю, как бы я поступил.

— А мне кажется, знаешь, — возразила я. — Ты ведь остался. Потому что пистолет у моего виска напугал тебя больше, чем возможность потерять женщину, что почти заменила тебе мать.

Его лицо на мгновение исказила мучительная судорога, и альфа весь сник, опустив плечи и голову. Вот она — та правда, от которой нам обоим было никуда не деться. В кино настоящая любовь была овеяна романтическим и благородным флером. Все, что делалось из любви, априори считалось правильным, возвышенным и достойным. Но на самом деле правильной и возвышенной, наверное, могла быть только одна любовь — к правде, к справедливости, к высшему благу для всех. Любовь к каждому живому существу без исключения. Да и то, такая любовь, наверное, могла заставить оправдывать даже подлейшего из негодяев, вызывая праведный гнев у тех, кто пострадал от его руки.

Любовь означала несвободу. Несвободу выбора, приоритетов, поступков. Я не гордилась тем, что сделала, но без всяких иллюзий отдавала себе отчет в том, что поступила бы так снова. Малейший шанс того, что с Йоном может что-то случиться — что-то, что отнимет его у меня навсегда, — перевешивал в моих глазах абсолютно все остальное. Вот чего не понимали церковники и вот, что делало Общество Оймаха, по-настоящему опасным. Дело было не в правде, будущем нашего мира или высшем благе для всех. Дело было в каждом альфе и в каждой омеге, что любили друг друга так сильно, что даже вся жизнь, проведенная под землей, не казалась им таким уж страшным испытанием. И именно это, а не что-либо другое в этом мире, было их главным стимулом и мотивацией. И потерявшая свою вторую половинку Гвин была опаснее и страшнее любого кардинала и даже самого Иерарха, стремящегося к власти любой ценой. Потому что не было ничего опаснее ярости сердца, от которого отсекли половину.

— Мне нужно увидеться с Меркурио, — проговорила я, когда Йон тоже вернулся в машину. Если его и удивило мое внезапное желание, он никак это не показал. Просто бросил на меня долгий задумчивый взгляд и ответил:

— Сейчас тебе не стоит покидать «Элизиум». Это небезопасно. И будет небезопасно еще… какое-то время.

— Ты что-то задумал, верно? — чуть сузила глаза я.

— Почему ты не сказала мне о звонках с угрозами? — вопросом на вопрос ответил Йон. У меня на мгновение перехватило дыхание и в голову словно ударило жаром, но я достаточно быстро сумела взять себя в руки.

— Нора тебе рассказала, да? — сделала очевидно напрашивающийся вывод я.

— Да, только что, — подтвердил альфа. — Так почему?

— Что бы это изменило? — пожала плечами я, отвернувшись к окну автомобиля и наблюдая, как за ним медленно проплывает ограда кладбища.

— Для начала мы бы сменили тебе номер, — отозвался Йон. — А еще, возможно, сумели бы отследить звонок и…

— И что? — перебила его я. — Ты и так с самого начала знал, кто за всем этим стоит. Далла тебя сразу предупредил, что ты нажил себе могущественного врага. Или ты надеялся, что меня это не затронет только потому, что ты так решил? Меня или Орию, или остальных? — Я бросила на него пылающий раздосадованный взгляд. — На что ты рассчитывал, Йон, когда ввязывался во все это? Что окажешься умнее, хитрее и способнее, чем эти выродки, для которых убить кого-то все равно что муху газетой прихлопнуть?

Его лицо ожесточилось, альфа сжал кулаки, а я сразу пожалела о том, что наговорила. Столько дней сдерживалась, и все напрасно. Проклятая жара, мошки и этот зверев скрип, с которым работала лебедка, опускавшая гробы в заранее вырытые ямы. Мне кажется, он до сих пор отдавался у меня в ушах.

— Ты прекрасно знаешь, что у меня не было выбора, — наконец глухо произнес Йон. — Тем утром, когда ты пошла к Джерому и когда Кэсс застрелила его. Как, ты думаешь, мы могли выбраться живыми из того здания? Если бы я не сделал то, что сделал, если бы не воспользовался правом сильнейшего, нас бы убили на месте.

Я открыла было рот, чтобы сказать, что меня не было в том здании, если бы альфа не прогнал меня той ночью, но вдруг поняла, что этот клубок мы можем оба разматывать бесконечно. Ведь Йон не подсел бы на таблетки, если бы я не потеряла веру в себя и в силу метки и смогла его вылечить после ранения. А я бы не потеряла эту веру, если бы он до этого не попытался разорвать нашу связь. Чего он бы, наверное, делать не стал, если бы я с самого начала не вбила себе в голову, что они с Никки пара и что мне нужно приложить все усилия, чтобы самоустраниться из их жизни. И так далее, и так далее. Все в конечном счете упиралось в ту нашу встречу в складском квартале, с которой все началось. Кто был прав, а кто виноват, если все дело было в проклятой судьбе — или не менее проклятой случайности?

— Мне все равно нужно увидеться с Меркурио, — наконец устало произнесла я, решив вернуться к изначальной теме.

— Я могу связаться с ним за вас, — предложил сидящий за рулем Кадо, на мгновение поймав мой взгляд в зеркальце заднего вида. — Я же знаю, где они прячутся и как туда попасть.

— Да, так будет надежнее всего, — согласился Йон. — А тебе лучше пока посидеть дома, Хана. Пока я решаю вопрос с Сатэ.

— Решаешь вопрос? — Мне совсем не понравилась эта формулировка. — Ты ведь не собираешься…

— Объявить ему открытую войну? — сухо уточнил альфа. — Стоило бы, наверное. Но нет, это особо никуда нас не приведет, а заливать улицы кровью просто так смысла немного. Хана, у меня уже есть кое-какие соображения насчет этого. Если я рассчитаю правильно, мы одним выстрелом убьем сразу двух зайцев — решим проблему и с Сатэ, и с фермами. Но мне нужно больше времени, и я хочу быть спокоен хотя бы за тебя.

— Босс, если позволите, — снова вмешался Кадо. — У моего бывшего начальника… в смысле у Сэма — у него было своего рода… тайное лежбище, куда он сбегал всякий раз, когда обстановка чрезмерно накалялась. Это дом за городом, о нем сейчас знаю только я, наверное, так что вероятность утечки информации практически нулевая. Я могу отвезти молодую госпожу туда. Так будет даже безопаснее, чем если она останется в «Элизиуме».

— Хана? — вопросительно посмотрел на меня Йон, и я пожала плечами:

— Мне не принципиально.

— Тогда так и решим, — кивнул мой альфа.

Идея перебраться куда-то подальше от Восточного города пришлась мне по сердцу. Слишком многое в этих улицах, а особенно в стенах бывшего пентхауса Стоунов навевало на меня мрачные воспоминания. Хотелось какого-то обновления, какой-то свежей струи, и смена обстановки в целом вполне подходила на роль таковой.

Мы выехали тем же вечером после того, как я собрала сумку с вещами, а также поговорила с Джен. Сперва предложила ей поехать со мной, но альфа отказалась. Услышав о том, что Кадо собирается в Общество Оймаха, она вызвалась пойти с ним — сказала, что хочет приносить пользу и что устала сидеть в четырех стенах и жалеть себя. Я не стала с ней спорить, предупредив только, что оймахисты не любят чужаков и что ей стоит быть готовой к весьма прохладному приему. Впрочем, кажется, ее пыл это нисколько не остудило.

«Тайное лежбище» Сэма, о котором говорил Кадо, находилось на берегу небольшого горного озера. Природа здесь больше напоминала пейзажи рядом с Зеленым городом, но, наверное, в этом не было ничего удивительного, учитывая, что сам по себе дом находился ближе к нему, чем к столице. Располагавшийся в укромном уединенном уголке, он представлял собой идеальное убежище от проблем и забот большого мира, и, глядя на него, я прекрасно понимала, почему Ортего выбрал именно его.

Обращенная к озеру стена двухэтажного дома практически полностью отсутствовала — ее заменяли высокие панорамные окна, из которых, надо полагать открывался невероятной красоты вид. На первом этаже располагалась прихожая, кухня и большая гостиная, на втором — две спальни и кабинет. Плюсом — ванные и на первом, и на втором этажах, подвал, внизу небольшая кладовая, где хранились продукты, а наверху чулан, где стояла стиральная машинка. Все настолько чистое и прибранное, что я не могла не задать очевидно напрашивающегося вопроса.

— Да, сюда раз в неделю приезжает клининг, — кивнул Кадо, устроивший мне небольшую экскурсию. — Я лично за этим слежу. Не знал, когда вам с боссом может понадобиться это местечко, так что хотел, чтобы тут всегда все было наготове. В кладовой есть запас консервов и бутылированной воды, но завтра утром привезут свежие продукты, так что об этом не волнуйтесь. Интернет и сотовая связь тоже работают, с этим проблем не будет. Вот, я по просьбе босса заменил вашу сим-карту, молодая госпожа. — Он протянул мне мой телефон, и я, вздохнув, приняла его. Не стоит и говорить, что спорить о необходимости замены номера, я даже не пыталась.

— Значит, ты оставишь меня тут одну? — резюмировала я, когда наш обход закончился на балконе второго этажа, выходящем к озеру. Солнце уже садилось, золотя воду, в воздухе надрывно стрекотали цикады и немного пахло тиной.

— Буквально на одну ночь, — кивнул Кадо. — Но не переживайте — сюда ведет только одна дорога, и я оставлю пару ребят присматривать за ней. Так что вас никто не побеспокоит. А я пока отправлюсь в гости к нашим детям подземелья.

— Да, хорошо, — согласилась я, решив, что одну ночь как-нибудь переживу и в одиночестве. — А Йон, он…

— Ему сюда добираться сложнее, чем до «Элизиума», молодая госпожа, — заметил Кадо, и мне вдруг показалось, что я слышу виноватые нотки в его голосе. — Он вряд ли сможет приезжать каждый день. Но это все…

— Временно, я знаю, — закончила за него я. — Хорошо, ты свободен.

— Да, молодая госпожа. — Он поклонился и, оставив ключи от дома на столе, направился к выходу. Услышав, как щелкнул замок в захлопнувшейся двери, я некоторое время стояла неподвижно, продолжая прислушиваться. И только когда последний отголосок мотора растаял в отдалении, смогла заставить себя пошевелиться и медленно опуститься в кресло.

Сквозь открытое окно было слышно, как озерная вода с шелестом накатывает на берег, разбиваясь о деревянные сваи причала. Воздух был густым и сочным, перебродившим и как будто уже почти совсем осенним. Я вбирала его в себя полной грудью и цедила обратно медленно, короткими судорожными выдохами. Не хотелось вообще ни о чем думать — ни о прошлом, ни о будущем. Просто существовать здесь и сейчас и надеяться, что остальное решится как-то само, без моего участия.

Я долго сидела так, совершенно неподвижно, убаюканная плеском волн, перекличкой птиц, ищущих ночлег, и звоном цикад. Даже как будто задремала ненадолго и проснулась от звука входящего сообщения.

«Как оно там?» — спрашивал Йон.

«Здесь очень красиво, — ответила ему я. — Когда ты сможешь приехать?»

«Постараюсь выбраться к выходным. О чем ты хотела поговорить с Меркурио?»

«Я думаю, пришло время нам всем встретиться лицом к лицу. Ты, я, оймахисты и Дани. Пока мы не знаем результата генетической экспертизы и все еще можем говорить на равных».

Альфа прочитал мое сообщение, но не ответил, как будто вообще выйдя из мессенджера, и поэтому я немного не ожидала услышать его ответ голосом — прямо у себя в голове.

«Постоянно забываю о том, что можно так делать, — не слишком довольно проворчал он. — Хана, ты уверена, что не торопишь события?»

«Уверена, — так же мысленно ответила я, поднимаясь с кресла и направляясь к смежной с гостиной кухне. — Как только мы с Кадо сюда приехали, я сразу подумала, что это место идеально подходит для общей встречи. Я хочу, чтобы Меркурио лично познакомился с Дани в обстановке, где никто из них не будет придавлен собственным статусом. Понимаешь, о чем я?»

«Наверное, понимаю, — согласился альфа. — Но это не значит, что я считаю это хорошей идеей».

«А тут тебе придется мне довериться, — мягко возразила я, ставя на газовую плиту старомодный чайник со свистком. — Я сообщу, когда получу ответ от обеих сторон. А ты пока занимайся Сатэ и… остальным. Хорошо?»

«Хорошо, — помолчав, ответил он. — Просто будь осторожна и… Думаю, мне не нужно тебе говорить, что я переживаю за тебя?»

«Я тоже тебя люблю, Йон», — мягко ответила я, поднеся свое левое предплечье к лицу и проведя вдоль метки губами.

«Зверь тебя дери, Хана, — ответным толчком пришли его мысли. — Продолжишь в том же духе, это может скверно закончиться».

«Хочешь сказать, я совсем не вовремя?» — уточнила я, внезапно приходя в почти игривое настроение.

«Хочу сказать, что ты напрашиваешься на неприятности, скверная девчонка», — последовал незамедлительный ответ.

«Я тебе это припомню, когда мы увидимся в следующий раз», — улыбнулась я, легонько касаясь языком собственной кожи. Мне нравилось, что от этого его запах, источаемый меткой, усиливался, словно бы окутывая меня с головы до ног. И хотя между нами были десятки километров, я ощущала близость и присутствие своего альфы так ясно, словно он был совсем рядом. И мне хотелось с головой зарыться в эту близость, спрятаться в ней от всего несправедливого, жестокого и страшного, что происходило с нами обоими. Но все, что я могла себе сейчас позволить, это прижиматься лицом к собственной руке, ощущая, как она пульсирует раскатывающимся по всему телу жаром, как на несколько томительных и сладких мгновений превращается во что-то большее, чем просто часть моего тела.

Закрыв глаза, я могла как вживую видеть его — сидящего за столом в бывшем кабинете Сэма в Красной Лилии, где альфа чаще всего работал в последнее время. Откинувшегося на спинку кожаного офисного кресла, жадно хватающего губами воздух с закрытыми глазами. Воздух, напоенный моим запахом, таким же бесстыдным и сладострастным, как если я прямо сейчас сидела верхом на его коленях, оставляя влажные разводы на его брюках и нетерпеливо царапая его плечи заострившимися от возбуждения коготками. Я видела, как его рука, словно повторяя за моей собственной, скользнула вниз, нетерпеливо расстегивая мешающую на пути одежду, и от мысли о том, как, наверное, тесно и горячо было сейчас в его брюках, мне стало трудно дышать, и голос сорвался с моих губ сдавленным ноющим стоном.

Прижимаясь спиной к кухонной тумбе, изгибаясь навстречу собственным пальцам и беспорядочно ерзая на прохладном полу, с которого уже ушел распаленный закатный свет, я повторяла его имя, уже толком не зная, слышит ли он меня, или вокруг остался только этот странный вечер, полный цикад, шелеста волн и этой невыносимо терзающей меня предопределенности и обреченности всего, через что мы прошли и что нам еще предстояло.

Я чувствовала — почти по-настоящему чувствовала — его руки на своем теле, его губы на своих губах, его напористость и нетерпеливость внутри меня. И неумолимо приближаясь к разрядке, я полностью растворилась в нем, как и он во мне, перестав различать границы, что проходили между нашими душами, телами и разумами.

На плите пронзительно засвистел закипающий чайник, и, распахнув глаза, я видела всю необозримую красоту и ширь Вселенной, что в тот момент во всей своей сочной и яростной полноте раскинулась надо мной.

Мы были живы. Мы оба все еще были живы. Наверное, это главное и единственное, что сейчас вообще имело значение.

На следующее утро мне позвонила Джен. Голос ее звучал бодро, хотя, по ее собственному признанию, альфа не спала почти всю ночь. Она отрапортовала, что они с Кадо побывали у оймахистов. Что, как я и говорила, сперва их хотели прогнать и дело чуть не закончилось дракой, но после того, как они назвали имя Меркурио и мое, отношение к ним изменилось. С самим Меркурио, впрочем, им поговорить не дали, но зато они передали ему мой номер телефона и им пообещали, что альфа наберет меня в ближайшее время, когда сможет выбраться на поверхность. Эти новости меня приободрили, и я начала свой день в приподнятом настроении.

После завтрака, состоявшего из старого коричного печенья и консервированных персиков, я решила осмотреть свои нынешние владения — вчера на это категорически не хватило сил. С левой стороны от дома и причала начиналась узкая тропинка, уводящая в лес и, видимо, проложенная предыдущими владельцами, и я, решив не изобретать велосипед, зашагала по ней. Огражденная с одной стороны нависающими деревьями, а с другой — подступающей водой, она юрко петляла вдоль извилистой линии берега, кое-где опасно приближаясь к воде так, что я ощущала, как под моими ногами пружинит слегка проседающая земля, а в других местах, наоборот, отшатываясь к лесу и почти теряясь среди деревьев. Я вдруг подумала о том, как давно не ходила пешком и как давно не гуляла вот так, в одиночестве, не ощущая постоянного присутствия Кадо у себя за спиной. Вспомнив о нем и о том, что он обещал приехать утром вместе с доставкой, я достала телефон и написала ему сообщение о том, что ушла гулять и где меня можно будет найти если что. Мужчина ответил почти сразу лаконичным «ок», и я невольно обрадовалась тому, что успела предупредить его до того, как он обнаружил бы пустой дом и устроил бы после мне головомойку.

Странное было это ощущение — что моя жизнь мне больше не принадлежала. Совсем не в той мере, к какой я привыкла, когда мне ничего не стоило сорваться с места и поменять не просто место, но даже город обитания. Я была крошечным светлячком в огромном море огней, и мне ничего не стоило затеряться в нем. А теперь я вынуждена была быть постоянно на связи и отчитываться о каждом своем шаге, потому что в текущих условиях иное могло быть понято и воспринято неправильно. И вызвать совершенно никому не нужные переживания.

Присмотрев себе весьма симпатичный каменный островок в полуметре от берега, я перепрыгнула на него, с удовлетворением отметив, что места здесь как раз хватит для того, чтобы я могла сесть и вытянуть ноги. Я почти не загорела за это лето, хотя обычно к моей коже загар цеплялся только так — достаточно было утром и вечером ходить по солнцу на работу. Сколько вообще дней я этим летом провела на свежем воздухе, не в четырех стенах и не в салоне автомобиля? Не считая нашей поездки в Зеленый город, кажется, что совсем немного. А ведь лето уже заканчивалось. Самое непростое и странное лето в моей жизни, это без сомнения.

Обняв колени и уткнувшись в них подбородком, я тяжело вздохнула, наблюдая из-под полуопущенных ресниц за солнечной рябью на стеклянно-синей озерной воде. Мои мысли, ленивые и неповоротливые, были похожи на серебристых рыбин, плавающих в глубинах этого озера, и неумолчный шепот волн навевал на меня философское настроение. Считалось, что носители метки помогали друг другу духовно совершенствоваться и благодаря этому приближались к Великому Зверю внутри себя. Но спустя столько месяцев и стольких событий, прямо или косвенно связанных с меткой, я приблизилась лишь к одной мысли — что если она что-то мне и дала, так это однозначные приоритеты в жизни и совершенно ясное понимание того, где мое место и на что я способна, чтобы защитить это.

Но, может быть, в конечном итоге это уже было не так мало.

Я вернулась немногим позже приезда Кадо и застала его и доставщиков заполняющими кладовую. Флегматично поприветствовав своего телохранителя, я поднялась на второй этаж и заперлась в кабинете, куда накануне определила собственный ноутбук. Пробежалась по заголовкам новостей и нашла там всего пару упоминаний о пожаре в южных кварталах. В первые дни эта история не сходила с первых полос, но журналисты с куда большим удовольствием смаковали тот факт, что раньше Дом был борделем, чем то, что после пожара из него вывезли два трупа. Среди теорий произошедшего назывались в том числе и разборки между бандами, и попытку устранить ненужных свидетелей, и даже банальный взрыв газа. Но уже на третий или четвертый день онлайн-изданиям надоело мусолить эту историю — возможно, не без некоторого влияния извне, — и они переключились на скандальную новость о какой-то замужней омеге, которая была уличена в аморальных связях с альфой вдвое старше себя из близких к правительству кругов.

Жизнь продолжалась, и в этом была ее главная безжалостная и в то же время целительная особенность. Что бы ни происходило, время ни на минуту не прерывало свой бег. Мы все дальше отдалялись от тех, кто сошел на предыдущей станции, а наш собственный поезд все несло и несло дальше по бесконечным рельсам. И каждый из нас мог только догадываться, когда придет его собственная очередь сходить на перрон.

Завибрировал мой поставленный на беззвучный режим телефон, но на этот раз я отчего-то не испытала привычного сдавливающего внутренности чувства, увидев незнакомый номер. Как будто самое страшное уже все равно случилось — или я просто догадалась, кто был на том конце линии.

— Меркурио? — негромко уточнила я, почти не сомневаясь в положительном ответе.

— Приветствую, Хана Росс, — деловито отозвался подпольщик. — Мне сказали, у тебя есть ко мне дело.

— Да. Прости, что не смогла прийти лично, тут… слишком много всего происходит в последнее время. — Я поднялась со стула и подошла к окну, отодвинув рукой занавески и устремив взгляд на озеро. Отчего-то его вид меня успокаивал и помогал привести мысли в порядок.

— Я слушаю тебя. Есть новости?

— Да. Кое-какие есть.

Я вкратце рассказала ему о том, что сама знала от Медвежонка — ему удалось выйти на специалистов, которые согласились втайне от широкой общественности провести необходимую нам генетическую экспертизу. Сложно было сказать, сколько по времени займет это исследование, но, по нашим расчетам, к Празднику Благоденствия все должно быть уже готово.

— Праздник Благоденствия, да? — помолчав, уточнил мой собеседник. — Это вы, конечно, круто замахнулись.

— А чего нам терять? — пожала плечами я. — Такой шанс выпадает раз в столетие, и раз Дани согласился нам помочь…

— Дани, значит, — хмыкнул Меркурио. — Вот о ком все это время шла речь. Признаюсь, даже у нас тут мнения на его счет разделились. Детишкам он нравится, но, по-моему, они видят в нем скорее поп-звезду, чем кардинала. А я все это время думал, что он скорее папочкина марионетка, которую тот использовал, чтобы получить большинство голосов других кардиналов. Золотой ребенок, так? От этой истории скверно пахнет, Хана Росс.

— Они с отцом не на одной стороне, — покачала головой я. — Можешь мне поверить. Помнишь ту историю, когда мы с Йоном завалились к Боро на порог, а после я оказалась в участке? Дани тогда был с нами. И это был первый раз, когда они с отцом встретились за… очень долгое время.

— Вот как. — В голосе альфы появился ненадуманный интерес. — Мне уже не терпится узнать остаток истории.

— Узнаешь, если в субботу приедешь по адресу, который я тебе отправлю, — ровным голосом отозвалась я. — Дани будет здесь. Помнишь, о чем я говорила раньше? Пришло время Церкви и Обществу наконец-то встретиться лицом к лицу.

Меркурио какое-то время молчал, и мне даже на мгновение показалось, что он отключился, но, проверив дисплей смартфона, я убедилась, что звонок все еще продолжается.

— В прошлый раз, когда мы решились на нечто подобное, все кончилось плохо, — наконец произнес он. — Я… не могу так рисковать, Хана Росс. Да, я поговорил с ребятами, и некоторые здесь поддерживают идею сотрудничества, а не противостояния. Особенно Анни, но тут, наверное, даже удивляться не приходится, да? — Он вздохнул скорее напряженно, чем с пониманием. — Слушай, было бы лучше, если бы вы пришли сюда. Я оформлю вам пропуска и все такое.

— Нет, исключено, — отрезала я. — Даже если ты нашел сочувствующих, у вас там внизу все еще полно тех, кто мечтает сжечь Церковь дотла и вырезать каждого ее представителя. Дани — наш единственный пропуск на Праздник Благоденствия и единственный шанс заставить мир услышать нас. Я не могу и не собираюсь так рисковать.

Удивительно, как легко мне было произносить эти циничные слова. Прежняя Хана — та, ноги которой не залило кровью невинной женщины и которая не чувствовала на себе ответственность и за ее жизнь, и за жизнь той, которую она оплакивала — скорее всего, начала бы говорить что-то о важности доверия, о дружбе, о высоких идеалах, ради которых нам всем стоило сражаться. Но в день пожара я необыкновенно отчетливо осознала тот простой факт, что у меня этих самых идеалов не было. Я просто хотела, чтобы мой мужчина выжил и остался со мной — и наплевать, если кто-то другой мог из-за этого пострадать.

— И что ты предлагаешь? — помолчав, уточнил Меркурио, кажется, тоже заметивший изменения в моей риторике и общему подходу к делу.

— Как уже сказала, я отправлю тебе адрес. Это дом за городом, о нем не знает ни Церковь, ни… прочие, кто может представлять для нас или для вас опасность. Дани приедет один, еще здесь будут подчиненные Йона и, возможно, моя подруга-альфа, которая приходила к тебе сегодня. Ну и, конечно, мы с ним. Поэтому я бы тоже хотела, чтобы ты приехал один.

— Один, да? — задумчиво пробормотал он. — Если это и ловушка, Хана Росс, то какая-то на редкость странная. Если вы планируете взять меня в заложники или что-то такое, то тебе лучше знать заранее, что Гвин…

— Прекрати быть гребаным параноиком, Меркурио, — поморщилась я. — Если бы мы хотели взять тебя в заложники, то сделали бы это еще в прошлый раз. И вообще… Я думала, это Гвин у вас отвечает за безумные теории заговора, а ты выступаешь в роли голоса разума.

— Легко выступать голосом разума, когда находишься в собственном укрепленном бункере под землей, — буркнул он, и я невольно улыбнулась, узнав в его голосе прежние нотки — более расслабленные и менее грозные. — Хорошо, я приеду. Но если что-то пойдет не так…

— Можешь меня убить, — устало заверила его я. Потом, подумав, добавила: — Но лучше все-таки не надо.

— Вот уж точно, не надо, — поддержал он. — Нам одной Гвин за глаза хватает, незачем… проделывать это с кем-то еще раз.

Я невольно нахмурилась, а потом тихо произнесла:

— Не представляю, как она это пережила. Просто… не представляю.

— Да, — помолчав, подтвердил мой собеседник. — Я тоже.

— Тогда до субботы?

— Увидимся, Хана Росс.

Звонок закончился, и я какое-то время стояла неподвижно, закрыв глаза и восстанавливая внезапно ускорившийся сердечный ритм. С самого начала я совсем не так себе все это представляла, но сейчас твердо знала, что не пущу Меркурио в свой дом, пока подчиненные Йона его не обыщут. Учитывая техническую оснащенность Общества, я бы ничуть не удивилась, если бы он заявился на встречу с прослушивающим устройством или чем-то подобным. Или с оружием. Но смертей, на мой вкус, уже было достаточно — как и попыток обыграть друг друга и оказаться самым сметливым, хитрым и пронырливым.

Если эта встреча пройдет на моей территории и с моей подачи, то она пройдет на моих условиях и никак иначе.

Разговор с Медвежонком получился куда менее напряженным и эмоционально выматывающим, и Дани даже пошутил, что очень жаль, что Меркурио носитель метки и связан с другой омегой — иначе эти переговоры могли бы пройти куда более гладко.

— В конце концов, у Ории это всегда… прокатывало, — добавил он в конце.

— У Ории… — тихо повторила я. — Дани, мне жаль, что у тебя не получилось приехать на похороны.

— Это было слишком… опасно, — через силу проговорил он. — Если бы кто-нибудь об этом узнал, то…

— Да, я понимаю. О твоем прошлом никто знать не должен, — поспешно подтвердила я. — Но мне не хватало тебя там. Знаешь, мы как будто хоронили не ее, а… что-то хорошее из нашего прошлого. Или… не очень хорошее, тут уж как посмотреть. И теперь у меня такое чувство, что все уже никогда не будет… как раньше. Как будто вместе с ней я похоронила… какую-то часть самой себя. Дани, почему… почему все так вышло?

Медвежонок долгое время ничего не говорил, словно бы собираясь с мыслями, а потом я наконец снова услышала его голос:

— Все начинается и заканчивается, сестренка. Мы с тобой тоже однажды закончимся. Но пока мы здесь, нужно… постараться, чтобы это было не зря.

— Но разве это не… бессмысленно? — с тоской спросила я, опускаясь на пол и прижимаясь спиной к стене. Голова вдруг стала казаться такой тяжелой, словно ее залили свинцом. — Ория так… старалась, так упорно шла к своей мечте, не сдавалась и… А теперь кому все это нужно?

— Знаешь, раньше я думал, что каждый сам ищет для себя свой смысл, — произнес Дани. — Что мы что-то выбираем для себя и наполняем этим свою жизнь и каждый свой день. Но теперь мне кажется, что смысл в нашей жизни находят другие. Без Ории я бы не выжил и Йон, возможно, тоже. Все наши сестры, которых она взяла под опеку и которым в силу своих возможностей помогала, все судьбы, которые она выправила или которым не позволила сломаться окончательно — вот смысл ее жизни, а не какой-то там недостроенный клуб. И потому я думаю, что мы должны стараться и делать все, что от нас зависит. А будет ли в этом смысл решат те, кто придет после нас.

— Пока мы не закончимся, да? — с улыбкой спросила я, ощущая, как слезы безостановочно текут по щекам.

— Да, сестренка, — тепло ответил он. — Пока мы не закончимся.