Альфа и Омега. Книга 3 (СИ)

Глава 21. В последний раз

«Вот мы и вернулись к самому началу».

Эта мысль никак не желала покидать мою голову, и чем дольше она там находилась, тем более естественным и в какой-то мере неизбежным казалось то, что сейчас происходило. Мой разум, поднаторевший в поисках и выстраивании самых неочевидных логических связей, пребывал в восхищенном онемении, лишь иногда вспыхивая короткими горячими импульсами, словно ребенок, впервые увидевший снег и зачарованно дергающий взрослого за рукав, пытаясь привлечь его внимание к удивительному зрелищу.

Йон, до этого сидевший на корточках рядом с телом, медленно выпрямился, чуть отставив в сторону окровавленную правую руку, оканчивавшуюся темно-багровыми от крови изогнутыми когтями. Как и в вечер нашей первой встречи, он смотрел только на меня, и, как и тогда, мы оба находились в заброшенном складском квартале, где уже давно по ночам не горел ни один фонарь. Только на этот раз меня переполняли не ужас и паника, а чувства совсем иного рода. И когда альфа направился ко мне, я не отшатнулась, как девять с лишним месяцев назад, а сделала шаг ему навстречу.

Как Йон и предполагал, сентябрьское собрание зубцов состоялось почти на три недели раньше срока. В день, когда курьер передал нам карточку с приглашением, мой альфа выглядел каким-то особенно задумчивым, словно никак не мог принять некое окончательное решение, но когда я спрашивала его об этом, только таинственно улыбался и отвечал что-то уклончивое. Признаюсь, в какой-то момент я даже рискнула без спроса сунуться к нему в голову, но буквально на входе получила по носу и больше попыток не повторяла. Мне не давал покоя наш недавний разговор, и я не могла избавиться от мысли, что Йон задумал какую-то глупость. Вероятно, опасную и имеющую весьма определенные последствия.

Конечно, он так ничего мне и не сказал даже в день собрания — более того, запретил выпускать меня из «Элизиума», словно вполне допускал мысль, что я могу приехать в Черную башню и ворваться к ним прямо посреди их совещания. От досады и насущной потребности хоть чем-то себя занять я засела за документы по клубу Ории. В некоторых из них не поняла почти ничего, предположив, что тут мне пригодится консультация специалистов, зато из других стало совершенно ясно, что на бумаге будущая шоу-программа была почти готова и что хозяйка Дома даже успела заключить договора с несколькими артистами. Созвонившись с ними по оставленным контактам, я выяснила, что они по-прежнему готовы работать и могут начать репетиции хоть с понедельника, если будет площадка. Вдохновленная этими новостями, я начала более вдумчиво приглядываться к остальным бумагам и не заметила, как за несколько часов назначила самой себе сразу пять разных встреч — с управляющим бывшего клуба Кэсс, который мог бы помочь мне в организации, с нашими с Йоном штатными бухгалтерами и юристом, с представителем дизайнерской фирмы, которая занималась у Ории интерьером, и в конце с директором агентства по подбору артистов, в котором мы изначально нашли недостающих девушек для выступлений. Признаюсь, в последнем случае меня бы устроил и разговор с одним из старших менеджеров, но, только услышав, кто я и по какому вопросу, специалист с ресепшена сразу перевел мой звонок на высшее начальство, и там у меня уже не было возможности отказаться от личной встречи.

Все эти разговоры меня знатно взбодрили — я наконец почувствовала, что делаю что-то важное, но при этом посильное и понятное. Я знала, чего я хочу, знала, как этого добиться, и примерно понимала, что могу получить на выходе, если приложу достаточно усилий. В случае с нашими планами относительно Праздника Благоденствия и всего, что будет после, я такого сказать не могла. Это словно после затяжного прыжка в пропасть вдруг ощутить твердую землю под ногами. Напомнить себе, что есть вещи, которые я могу контролировать и направлять и на которые действительно могу влиять. Интересно, Йон ощущал себя так же, когда речь заходила о его работе?

Спохватившись, я схватилась за телефон, словно бы не разговаривала по нему последние пару часов и действительно могла пропустить уведомление или звонок. Не обнаружив ни того, ни другого, я протяжно выдохнула и начала мысленно прикидывать, когда уже можно будет начинать паниковать и бегать кругами по потолку. Думала набрать Джен или Дани — просто чтобы поболтать с ними и отвлечься, — но смартфон вдруг ожил у меня в руке, и я торопливо открыла всплывшее сообщение. Оно оказалось от Кадо и содержало в себе фото без каких-либо комментариев. На этом самом фото я увидела моего альфу, пожимающего руку довольно улыбающемуся Сатэ, и это было настолько далеко от того, что я успела себе навоображать, что в первые несколько секунд у меня буквально отпала челюсть.

«Что это такое?» — едва попадая пальцами по нужным буквам, напечатала я.

«Взаимовыгодный обмен», — последовал многозначительный ответ, но на мое требование объяснить подробнее Кадо уже не отреагировал. Следующее его сообщение, пришедшее примерно через полчаса, говорило уже совсем о другом:

«Я заеду за вами в семь вечера, молодая госпожа. Босс просил вас надеть что-нибудь красивое».

Перечитав эти два предложения раз десять и не обнаружив за ними ничего кроме того, что было в них сказано прямым текстом, я все же отложила телефон и на несколько секунд откинулась на спинку своего стоящего у окон кресла, прикрыв глаза и ощущая болезненные толчки где-то в районе лба. Совершенно не в тему вдруг подумалось о том, что после всего, что нам с Йоном довелось пережить, мы разоримся на психотерапевтах. Забавно, но еще год назад я искренне считала, что ничто на свете не заставит меня пойти на прием к незнакомцу и начать ему рассказывать о своем детстве, страхах или комплексах. Мне казалось, что психотерапевт не способен сказать мне ничего нового, а в каких-то препаратах, которые он мог назначить, я просто не нуждалась. Да, у меня бывали приступы тревожности, когда единственным способом как-то себя защитить была темнота и запах кого-то близкого и родного, но это не казалось мне такой уж большой проблемой — тем более что до встречи с Йоном они случались совсем нечасто. Двигаясь на ощупь в полумраке собственной памяти, я даже могла выудить из нее то, как похожим образом пряталась в постели родителей, когда они начинали ругаться. Просто забиралась под их тяжелое ватное одеяло, зажимала уши ладонями и делала вид, что меня тут нет и ничего страшного не происходит. Но на самом деле где-то в глубине души я и тогда знала, что страшное как раз происходит — и мой маленький уютный и безопасный мирок вот-вот развалится на части. Я пыталась соединить края расползающейся трещины хотя бы в собственной голове, но уже тогда это было напрасное и даже калечащее усилие.

Внезапно мне пришло в голову, что похожих приступов у меня не было уже… достаточно давно. Возможно, после того, как Йон официально признал меня своей. Значило ли это, что теперь мой мир, очерченный контурами его силы и упрямства, был незыблем и непотопляем? Что бы сказал об этом мой гипотетический будущий психотерапевт? Тот самый, которому я уже на полном серьезе собиралась вывалить длиннющую тираду о ложном чувстве безопасности, в котором живет современное общество, привыкшее делать вид, что не существует ни войны, ни криминала, ни даже самой смерти. О том, что единственный способ сохранить рассудок это поддаться этому чувству, а потом, когда оно безжалостно выплюнет тебя навстречу реальности, радоваться тому, что тебе удалось не помнить о ней целый кусок собственной жизни.

Что же тогда на самом деле представляет собой наша реальность? Если единственный способ выжить в ней это не помнить о ее оборотной стороне, о том, что любой твой день может стать последним, а безопасность это в целом мифический концепт, потому что даже дома за семью замками ты можешь подавиться косточкой от абрикоса или умереть от лопнувшей аневризмы, о существовании которой ты все эти годы и не догадывался. Не значило ли это, что наш разум в принципе не был предназначен для здорового и адекватного функционирования в той среде, где мы сейчас живем? И если так, не стоит ли считать его появление фатальной ошибкой эволюции в целом?

Придя к этому странному выводу, я тяжело вздохнула и постановила, что мой чрезмерно активный и жаждущий ответов разум это точно какая-то фатальная ошибка эволюции, после чего отправилась в ванную комнату, строго-настрого запретив себе быть экзистенциальной занудой и решив полностью сосредоточиться на более приятных и приземленных вещах. Вымыв и уложив волосы, я нанесла на распаренную после душа кожу увлажняющий лосьон без запаха (раньше мне нравились шоколадные и цветочные, но Йон ворчал, что они перебивают мой собственный аромат, который ему нравится гораздо больше, так что в итоге я от них отказалась), завернулась в шелковый банный халат и перешла в гардеробную выбирать платье для вечера. Хотя я все еще смутно представляла, что мы празднуем и для чего Йон вообще попросил Кадо меня забрать, интуиция мне подсказывала, что сегодня вечером произойдет что-то важное, поэтому я не стала себе отказывать в желании покрасоваться и выбрала красный цвет. Надев платье и повертевшись в нем перед зеркалом, я на мгновение задумалась о том, что скоро мое тело может измениться, и замерла, стоя к своему отражению боком и положив руку на живот.

Идея о гипотетической — и казавшейся, надо признать, почти неизбежной в данных обстоятельствах — беременности все еще отказывалась укладываться у меня в голове. Это казалось чем-то настолько далеким, что словно бы и не существовало вовсе. Пройдет Праздник Благоденствия, после которого изменится столь многое и время до которого тянулось так ужасающе медленно, а детеныш внутри меня все еще будет бесформенным крошечным комочком. Я не могла даже при всем желании представить себе мир, в котором ему надлежало родиться. Где буду я, где будет Йон, где будем все мы через эти девять месяцев? Когда каждый новый день имел все шансы стать последним, загадывать так далеко вперед казалось совершенно бессмысленным.

— Знал бы ты, в какое странное и безумное время тебе придется появиться на свет, — пробормотала я, поглаживая свой живот кончиками пальцев сквозь мерцающую ткань. — Может быть, ты бы и вовсе не захотел оттуда вылезать.

Кадо позвонил мне снизу ровно в семь, не опоздав даже на минуту, и я спустилась к нему, все еще пребывая в каком-то растрепанном и сбитом с толку состоянии, которое совсем не подходило на роль праздничного.

— Надо полагать, ты мне ничего не расскажешь? — поинтересовалась я, когда, закрыв за мной дверцу, он снова сел на водительское сидение.

— Не хочу портить боссу удовольствие, — пожал плечами он. — Но вам, думаю, больше не стоит ни о чем волноваться, молодая госпожа.

— Да ну конечно, — пробормотала я, чуть сморщив нос. — Я уже и не помню, на что это похоже — когда не нужно ни о чем волноваться.

— Как по мне, это всегда только ваш выбор, — деликатно заметил Кадо, выводя машину на дорогу. — Нет смысла волноваться о том, что вам не под силу изменить или контролировать. Вам нужно, если позволите, научиться принимать события такими, какие они есть.

— Может, ты и прав, но легче сказать, чем сделать, — покачала головой я.

— Мне всегда думалось, что волнение любого толка порождается страхом смерти, — с умным видом произнес он. — Своей или кого-то близкого. А если принять, что смерть неизбежна в любом случае, становится легче. Хотите правду? Я вот никогда не думал, что доживу до своих лет. Поэтому никогда особо никого и ничего не боялся. Умирать все равно придется, но думать и беспокоиться об этом всю свою жизнь значит обесценить ее в принципе. Это как весь день вместо того, чтобы наслаждаться хорошей погодой, только и грустить о том, что скоро наступит ночь. В чем тогда вообще смысл?

— Звучит разумно, но мне почему-то кажется, что все… немного сложнее, — нахмурилась я, снова положив руки на живот. — Но в одном ты прав — лишние мысли только вредят. Вот бы еще научиться их отключать по желанию. Кадо, у тебя нет знакомого психотерапевта?

Мой последний вопрос, кажется, застал его врасплох, потому что мужчина издал какой-то странный звук, нечто среднее между смешком и удивленным возгласом. Потом, чуть подумав, ответил:

— Думаю, что найдется. Мой бывший наниматель такими высокими материями не интересовался, но вот Биби одно время ходила к одному парню, он неплохо ей мозги на место вставил. А уж ей это точно было нужно, молодая госпожа. После того, через что ей довелось пройти.

— Например? — уточнила я осторожно, не уверенная, что имею право задавать этот вопрос.

— Да… всякое, — отмахнулся тот, не отрывая взгляда от дороги перед собой. — Много дерьмовых мужиков, которые были убеждены, что имеют право делать с ней все, что хотят, только потому, что им нравилась ее фигурка и личико. Замечали, что большинство окружающих уверены, что весь этот мир с его чудесами и его дерьмом создан исключительно для них? Мол, все красивое это чтобы я им пользовался, а все плохое — мне в наказание. Причем если «наказание» оказывается незаслуженным, они еще и звереют потом. И превращаются в таких вот Эйсонов Греков, которые готовы и себя, и начальство подставить, лишь бы отплатить обидевшему их миру.

— Да, я… думаю, что понимаю, — кивнула я, задумавшись о том, что Йон раньше был таким же. Он не умел отпускать плохое, что случалось с ним или его близкими, ощущая настырную потребность «восстановить справедливость». Но что, если никакой «справедливости» действительно не было? И никто из нас не был рожден исключительно для счастья? Плохое и хорошее, черное и белое, судьба и случайность — наша жизнь состояла одновременно из всего этого и не из чего, что можно было бы однозначно определить этими словами. Быть может, Кадо был прав. Никто не знал наверняка, что будет завтра, но у нас всегда было сегодня — со всеми его маленькими чудесами и радостями. Плохое не обесценивало хорошее, оно существовало наравне с ним, как солнце и дождь. Все дело было в нас самих. В этом сложном и запутанном понятии веры, на которой держалась наша психика. Именно вера, протягивая свои лучи в будущее, заставляла нас мучительно искать закономерности в происходящих событиях и размышлять о том, каким будет завтра, если мы что-то сделаем или не сделаем сегодня. А ответ был прост: любым. Оно будет таким, каким будет, что бы мы ни делали и как бы ни пытались себя обезопасить — или, наоборот, какими бы мрачными ни казались нам перспективы.

Я не знала, успокаивала ли меня эта мысль или наоборот, но, когда мы наконец остановились и Кадо открыл передо мной дверцу, я ощущала какую-то странную позванивающую легкость внутри. Легкость, слов для описания которой у меня пока еще не было.

Правда, поняв, где именно мы находимся, я немного сбилась со своего настроя, а все посторонние мысли как ветром выдуло у меня из головы.

— Почему здесь? — только и смогла спросить я, переводя на Кадо растерянный взгляд.

— Я просто исполняю приказ, — развел руками он. — Держитесь подле меня, молодая госпожа.

Надо признать, ему не пришлось просить об этом дважды, потому что при одном взгляде на молчаливые темные силуэты бывших складов мне инстинктивно хотелось спрятаться за кем-то больше и сильнее, чем я сама — или, по крайней мере, более вооруженным и понимающим, что тут вообще происходит.

Конечно, в голове тут же прыснули в разные стороны воспоминания. О первой ночи, о той самой ночи. О Йоне в черной толстовке с капюшоном, об окровавленном трупе неизвестного на залитом фонарным светом асфальте, о том, как отреагировало на увиденное мое тело — тогда мне казалось, что это была его нелепая и стыдная попытка защитить себя, а сейчас, что такой бурной реакцией оно приветствовало того единственного, кого мы ждали всю нашу жизнь.

Так или иначе, бывший складской квартал совсем не казался мне романтичным местом для свидания или чего-то подобного.

— Нет, на этот раз ты совершенно точно перегнул палку, Йон Гу. Как тебе вообще пришло в голову… — Я не договорила, так и застыв с открытым ртом. Помещение склада, куда завел меня Кадо, было залито мягким золотистым светом растянутых по стенам гирлянд фонариков. В самом его центре стоял накрытый стол с двумя свечами на нем, за которым с совершенно невозмутимым видом восседал мой альфа в своем традиционном черном облачении. Услышав, как я вошла, он поднялся со своего места и гостеприимно отодвинул для меня второй стул, с большим удовольствием скользнув глазами по моей фигуре, обтянутой красной тканью платья. Все происходящее было до того странным, что на мгновение мне подумалось, что это словно бы один из тех фантасмагорических снов, когда, казалось бы, совершенно привычные вещи происходят в каких-то ненормальных обстоятельствах или декорациях.

— Моя леди, — галатно произнес Йон, когда я опустилась на стул, и коротко мазнул губами по моей щеке. — Потрясающе выглядишь, маленькая омега.

— Не настолько потрясающе, как это место, — возразила я, на мгновение сжав его руку, прежде чем он отошел и вернулся на свой стул. — Что ты удумал?

— Захотелось чего-нибудь необычного, — пожал плечами он. — Перебирал каталог всех люксовых ресторанов этого города и пришел к выводу, что ни один из них мне не нравится. Все кажется таким… не знаю, не нашим, понимаешь?

— А склад посреди бывшей промзоны это, конечно, что-то ближе к теме, — фыркнула я, немного успокоившись и постелив салфетку себе на колени. — Что ж, тебе, по меньшей мере, удалось меня удивить, это я признаю. Так в честь чего праздник?

Йон знаком попросил замершего чуть в отдалении Кадо налить мне вина, и только тогда я сообразила, что кроме нас троих в помещении уже никого не было — хотя я могла поклястья, что видела фигуры официантов, видимо заранее подготовивших смену блюд, когда вошла. Но так и правда обстановка казалась куда интимнее, а присутствие нашего трехпалого друга меня ничуть не смущало. Может быть, даже немного наоборот — успокаивало.

— Я заключил сделку с Сатэ, — выдержав паузу, произнес Йон и поднял свой наполненный бокал. — Помнишь, как-то давно ты говорила, что если я отдам ему фермы, то получу и Никки, и голову Грека на блюде?

— Я такое говорила? — искренне удивилась я, почему-то уверенная, что только думала о таком. Но, возможно, как-то раз действительно не сдержалась.

— Да, и тогда эта мысль показалась мне довольно бестолковой, не обижайся, — кивнул тот.

— Не обижаюсь, — повела плечом я. — Но сейчас же от ферм ничего не осталось, в чем смысл такого обмена даже гипотетически?

— О том, что там ничего не осталось, знаем только мы, — улыбнулся альфа, явно довольный собой и своей выдумкой. — Я уничтожил все документы касательно состава и изготовления Пыли еще до пожара, а также убедился в том, что химики, которые все это знали, оттуда не выбрались. Но Сатэ был так рад, что я согласился на сделку, что вряд ли подобная мысль пришла к нему в голову.

Я нахмурилась, с усилием выталкивая из своей головы эти слова — «я убедился в том, что они не выбрались». Не об этом нужно было сейчас думать, хотя мне до сих пор было зверски тяжело принять случившееся. Не знаю, как для Йона, но для меня этот груз на совести был слишком тяжел, чтобы скинуть его за пару дней. Но и смаковать собственное чувство вины и ответственности смысла тоже никакого не имело. Это походило на плохо запертый холодильник у меня в голове — каждый раз, когда я проходила мимо него, меня окатывало холодом и руки начинали дрожать. И откуда-то я точно знала, что, сколько бы времени ни прошло, он всегда там будет.

— Как вообще все это произошло? — наконец спросила я. — Ты пришел на собрание и… Что там было?

— Было шумно, — кивнул Йон, прожевав несколько кусочков политого сладким соусом мяса. — Камори возмушался громче всех, буквально метал громы и молнии, а вот Сатэ сидел тихо. Думаю, к тому времени он уже знал, что мы вышли на след Грека и что тот был замешан в происшествиях до пожара на фермах. И знал, к чему все идет. Почти уверен, что он отдал бы мне его и без всякого обмена, чтобы успокоить остальных, но…

— Но? — изогнула бровь я.

— Но если бы я оставил фермы себе, мне бы пришлось позже объяснять остальным зубцам, почему я не могу возобновить производство, — выразительно произнес альфа. — Это было бы моей головной болью и причиной для потенциальных конфликтов. Есть такие ребята, которые просто не понимают слова «нет». Они слишком привыкли все дыры затыкать деньгами или угрозами, но в данном случае не сработает ни то, ни другое. Им еще предстоит перестроиться и осознать, что они оказались в новой реальности, где один из самых полноводных и мощных источников их заработка внезапно пересох. Что бы я ни говорил и ни думал о Сэме, он был гениальным химиком, и его формулу невозможно повторить, не зная всех тонкостей. А теперь, когда нет ни Сэма, ни бумаг, ни его бывших работников, фермы это просто мертвый груз. О чем, правда, никто пока не знает. Так что спасибо тебе за идею, маленькая омега. — Он отсалютовал мне бокалом.

— Не за что, наверное, — не очень уверенно отозвалась я, размышляя о том, что он только что сказал. — Значит… Значит, он отдал тебе Грека? А… что с Никки? — Я сама не заметила, как судорожно сжались мои пальцы на тонкой ножке бокала на этих словах.

— Ешь, маленькая омега, — улыбнулся мне Йон. — Мы еще успеем об этом всем поговорить. Как тебе ростбиф? Мне кажется, он настолько потрясающий, что есть смысл переманить повара в «Элизиум».

— Он хорош, — не смогла не признать я, подцепив палочками полусырой кусочек мяса и отправив его в рот.

— А как прошел твой день? — продолжил альфа, с удовольствием наблюдая за тем, как я ем.

— Весьма… продуктивно, — не смогла не признать я и на его уточняющий вопрос принялась рассказывать о своих планах относительно клуба Ории. Йон слушал меня с неослабевающим интересом, почти не перебивая и не отводя взгляд от моего слегка раскрасневшегося от волнения и вина лица.

— Звучит так, будто ты нашла занятие себе по душе, — с улыбкой отметил он. — Но если тебе понадобится помощь, не стесняйся обращаться — я в два счета найду тебе лучшую ассистентку в Восточном городе.

— Ассистентку? — фыркнула я, прищурив глаза. — То есть вариант с ассистентом ты даже не рассматриваешь?

— Боюсь, если я повешу еще и это на Кадо, он просто лопнет, — невозмутимо отозвался он. — А никому другому я тебя не доверю. Так что можешь собрать вокруг себя хоть целый отряд исполнительных и ответственных девушек, но чтобы никаких мужчин, даже не-бестий.

— Ты мне настолько не доверяешь? — со вздохом уточнила я.

— Я не доверяю не тебе, а им, — выразительно ткнул пальцем в мою сторону он. — Ты слишком потрясающая и зачем вообще провоцировать лишний раз какого-то несчастного возможностью быть рядом с тобой восемь часов в день и невозможностью даже мечтать о чем-то большем?

Я открыла рот, намереваясь что-нибудь ему ответить на эту форменную глупость, потом так же закрыла его и беззвучно рассмеялась, качая головой. Видит Зверь, я думала о нем так же — о том, что невозможно быть рядом с этим потрясающим мужчиной и не желать его. Это казалось чем-то почти противоестественным.

— Хорошо, если тебе так будет спокойнее, пусть будет ассистентка, — улыбнулась я, и он удовлетворенно кивнул.

Мне нравилось говорить с ним о чем-то не касающемся ни Общества, ни зубцов. Это был словно бы глоток свежего воздуха — напоминание о мире, что все еще существовал где-то там, за границами нашего собственного выбора. Мы обсудили, что и как нужно будет переделать в клубе Кэсс, и Йон меня заверил, что я могу не экономить на отделке или персонале.

— Помню, в моем детстве была компьютерная игра, где нужно было строить дом для семьи, а потом этой семьей управлять — искать им работу, заниматься хозяйством и вот это все, — после этого погрузилась в воспоминания я. — И там был чит-код, благодаря которому можно было зачислить им на счет любую сумму денег. Я часто использовала его на этапе обстановки дома, потому что мне нравилось, что я могу выбрать что угодно из каталога декора, не стесняя себя ни в масштабах, ни в полете фантазии. Не думала, что однажды почувствую себя так же в реальной жизни.

— И как ощущения? — уголком губ улыбнулся Йон, глядя на меня поверх полупустого бокала.

— Как будто я взломала саму жизнь, — честно призналась я, качая головой. — Как будто деньги и есть разгадка всего. Когда их нет или их недостаточно, слишком много твоих мыслей крутится именно вокруг этого. А сейчас я могу… как будто могу сделать что угодно — в рамках собственной жизни, конечно же. И все сразу становится совсем иным. Я все вижу так ясно, Йон. Себя, окружающих, как будто весь мир. — Я помедлила, тщательно подбирая слова. — Я смотрю на рекламу дорогущих духов, которые раньше были для меня недосягаемой мечтой, понимаю, что могу купить их хоть целый ящик, и — они мне уже не нужны. Я вижу, как они ловят нас на этот крючок, но теперь, когда могу позволить себе абсолютно все, оно теряет всякий смысл. Духи не сделают меня счастливой. Роскошный пентхаус в центре города, дорогой автомобиль и личный шеф-повар тоже. Ты делаешь меня счастливой, Йон. Ты, наши друзья, наша работа, наши цели. И вот как раз в последнем деньги совсем не лишние. Они открывают двери, строят лестницы и мосты, они дают возможности. Но они всегда снаружи и никогда — внутри. Вот что важно. Ты… понимаешь, о чем я? — вдруг неловко спохватилась я, заметив, каким рассеянным и поплывшим стал взгляд моего мужа.

— Я уже говорил тебе, что ты невероятно горяча, когда берешься рассуждать о философских материях? — хрипло уточнил он, сверкая глазами. — У тебя становится такое сосредоточенное и задумчивое лицо, что я не могу избавиться от желания прямо сейчас уложить тебя животом на этот стол.

— Ну Йон… — простонала я, прижав ладони к вмиг зардевшемуся лицу. — Вот как только тебе удается так беспардонно переворачивать все с ног на голову? Я же серьезно!

— Я тоже серьезно, — расплылся в своей хулиганской мальчишеской улыбке тот. — Хочешь десерт?

— Прямо тут что ли? — почти с тоской протянула я, понимая, что все равно не смогу ему отказать, и немного нервно потирая колени между собой.

Альфа приглушенно рассмеялся и сделал знак Кадо, который откуда-то вытащил поднос с двумя большими кружками и изящной хрустальной вазочкой. В первых обнаружился горячий шоколад, во второй — маленькие шарики мятного мороженого, которые Йон беззастенчиво бухнул прямо в густую ароматную жидкость.

— Знаешь, на самом деле я хотел поговорить с тобой о чем-то подобном, — вдруг снова стал серьезным он. — Даже без ферм Сэма мы все еще владеем довольно большим куском пирога. У нас осталось казино, недвижимость в разных частях города и, конечно, все связи Джерома, которые вкупе с возможностями Общества могут стать совершенно уникальными в области поиска и обнаружения нужной информации любого толка.

— Вкупе с возможностями Общества? — уточнила я, аккуратно размешивая мятное мороженое в своей кружке с шоколадом. — Вы с Меркурио уже о чем-то договорились?

— Я предложил ему работать на меня, — подтвердил Йон. — Сейчас мы занимаемся оформлением документов на его оймахистов, а позже начнем потихоньку вывозить их из города. У некоторых из них все еще остались семьи и связи за рубежом, это во многом упрощает дело. Но когда дело будет сделано, Меркурио по факту останется без работы. А мне нужны такие, как он. Я уже предложил ему должность руководителя моего информационного отдела — по факту он будет заниматься тем, что раньше делала Кэсс Стоун.

— И он согласился?

— Он не отказался, скажем так. Мы вернемся к этому разговору позже, после Праздника Благоденствия и… остального. Меркурио все еще надеется, что ему удастся связаться с теми, кто остался в убежище, и каким-то образом разузнать дальнейшие планы Гвин.

Я кивнула, прекрасно понимая мотивы нашего общего друга. Я и сама бы хотела знать эти планы и иметь возможность помешать им в случае чего.

— Как тебе десерт? — меж тем уточнил Йон, глядя на меня с мягкой улыбкой.

— Вкусно, — выразительно произнесла я, сделав большой глоток и кончиками пальцев убрав с верхней губы шоколадные усы. — Все еще необычно, но вкусно.

Он кивнул, и примерно в этот же момент к нему подошел Кадо. Что-то негромко проговорил на ухо моему альфе, и выражение лица того мгновенно изменилось — стало темнее и жестче, что мне, признаться, не слишком-то понравилось.

— Что такое, Йон? — негромко спросила я.

— Они нашли его, — коротко ответил он. — Я надеялся, что успею отправить тебя домой, но… с другой стороны, возможно, даже хорошо, что ты еще здесь.

— Нашли кого? — сперва не поняла я, но потом все вопросы отпали сами собой.

Поднявшись из-за стола, мой альфа, поманив меня за собой, направился к выходу из здания склада. Уже в дверях, положив руки мне на плечи и проникновенно заглянув в глаза, он сказал:

— Если что, я не настаиваю на том, чтобы ты присутствовала при этом, маленькая омега. Если хочешь, поезжай домой.

— Это Грек, да? — одними губами спросила я. — Они привезли его сюда? Что ты хочешь с ним сделать?

— Я? Я ничего не хочу с ним делать, — покачал головой он. — Потому что, думаю, это с самого начала не было моим делом.

Я сперва не поняла, о чем он говорит, но потом, проследив направление его взгляда, направленного куда-то через мое плечо, увидела вышедшую из подъехавшей машины женщину в светлой одежде — бледно-голубых джинсах и белом джемпере. Ее белокурые волосы были стянуты в пучок, но несколько непослушных прядей покачивались около лица, тревожимые ветром, а глаза, которые в свое время поразили меня своей почти голубиной кротостью, сейчас казались двумя кусочками льда. Я бы не узнала в этой женщине Николь, если бы случайно столкнулась с ней на улице, потому что в ней не осталось и намека на ту изломанную нарочитую ранимость, что так бросилась мне в глаза при нашем давнем знакомстве. Но, чего скрывать, и я сама была уже совсем не той Ханой Росс, что прежде.

— Я рад, что ты приехала, Ник, — с совершенно особенной мягкостью в голосе произнес Йон, когда она подошла ближе. — Без тебя это было бы не так весело.

— Я не могла пропустить шоу, — отозвалась она, на мгновение задержавшись глазами на моем лице. — Здравствуй, Хана.

— Я рада, что ты в порядке, Николь.

— Это взаимно.

— А где Тео? С ним все нормально? — на всякий случай уточнила я, ощущая, что существовавшая между нами неловкость так толком никуда и не делась. Мне все еще было не по себе рядом с ней — может быть, из-за того, как она смотрела на Йона.

— Он с няней, — ответила Никки. — Не думаю, что был смысл привозить его сюда, он бы все равно ничего не понял и не запомнил.

— Что вы задумали? — нахмурилась я, переводя взгляд с нее на своего альфу и обратно.

— Нужно поставить точку, — сказал Йон. — Я ведь обещал тебе, Хана, что Грек станет последним. По крайней мере, последним из тех, о ком тебе следует беспокоиться.

— Тебе необязательно присутствовать при этом, Хана, — добавила Никки, и было в этот момент что-то такое в ее глазах, что заставило меня вспомнить о том вечере, когда мой альфа сцепился с пьяным посетителем Дома, а я забрала на себя его боль. Николь тогда сказала, что я не принадлежу к их миру и что мне там не место. Конечно, с тех пор уже много воды утекло, но ее взгляд в эту самую минуту ясно дал мне понять, что она все еще так считает. Не думаю, что у меня было право осуждать ее за это, но отчего-то мне захотелось показать, что прошедшие месяцы изменили не только ее одну.

— Все в порядке, — коротко произнесла я, взяв Йона под руку.

Альфа ничего на это не ответил, только ободряюще накрыл ладонью мою кисть и коротко сжал ее. Никки пожала плечами, и мы втроем, сопровождаемые вездесущим Кадо, направились к соседнему зданию. Внутри нас встретили молчаливые охранники — и привязанный строительным скотчем к стулу мужчина, в котором я не без труда узнала человека с записи, что когда-то давно показывал нам Джером Стоун. Греку досталось — у него над левой бровью кровоточила неприятного вида ссадина, а под глазом набряк бордово-черный кровоподтек. Судя по одежде, его выдернули буквально из офисного кресла, и оставалось только догадываться, сколько минут прошло между рукопожатием Йона и Сатэ и его захватом.

— Он и не думал убегать, — почти наверняка прочитав мои мысли, проговорил альфа. — Был уверен, что босс его не сдаст, потому что это бы означало проявить слабость перед заклятым врагом. Да вот только что-то пошло не так. — Он усмехнулся, и я обратила внимание на то, каким незнакомым — жестким и язвительным — вдруг стал его голос. Йон умел быть безжалостным к своим врагам, и в такие моменты сложно было поверить в то, каким нежным и трогательно заботливым он может быть со своими близкими.

— Наверное, неприятно так сильно заблуждаться в тех, на кого рассчитывал, — негромко произнесла Никки, встав в шаге от мужа и сложив руки под грудью. — Он до сих пор думает, что Джерому было не насрать на него. Так гордился своей «дружбой» с одним из зубцов, как будто это ставило его в какое-то… особое положение. Не удивлюсь, если он все это время надеялся с помощью Стоуна занять место своего босса. Ведь они так доверяли друг другу, и им было так комфортно работать вместе.

Грек что-то замычал, но из-за клейкой ленты, перетянувшей ему рот, понять его не представлялось возможным.

— Он думал, что у него все схвачено, — продолжила Никки. — И обожал мне этим хвастаться после того, как в очередной раз… — Ее губы скривились, словно она не могла заставить себя произнести следующее слово. — После того, как получал от меня то, что считал своим по праву. Ведь он забрал обратно свою жену и научил ее уму-разуму, так? У него был лучший друг на самом верху, была благосклонность его босса, которому он отлично вылизывал зад все эти годы. И была возможность наконец-то отомстить мальчишке, который однажды посмел бросить ему вызов. Он считал, что никто не вступится за Йона, а если тот рискнет пожаловаться, его высмеют и назовут слабаком, не достойным своего места. Все казалось таким… правильным и легким, правда, Эйсон? — Она подошла ближе и, запустив пальцы в его курчавые волосы, сжала их у корней и дернула его лицо вверх. — Ты ведь считал себя таким умным и совершенно неуязвимым, верно? Да только вот никому ты нахрен не сдался. Твой «лучший друг» тебя использовал и презирал, твой босс отказался от тебя ради выгоревших дотла развалин, а тот мальчишка, над которым тебе казалось, что ты так изощренно и безопасно для себя издеваешься, получил право выпотрошить тебя как свинью. Ты никому не нужен, ты ни на что не способен, ты даже трахаться нормально не умеешь и у тебя не встает на женщину, которую ты до этого не избил до полусмерти. Твой сын никогда тебя не узнает, и я позабочусь о том, что он ненавидел даже память о тебе, Эйсон.

Привязанный к стулу мужчина побагровел от ярости. Он дергался в своих липких путах, пытаясь достать до жены, но у него ничего не получалось. Не знаю, все ли ее слова достигли его разума и отложились в нем, но, кажется, он совершенно точно понял, к чему все идет. И было его совсем не жаль. Как я ни пыталась найти в себе хотя бы отзвук сочувствия из серии «Каждая жизнь бесценна», у меня не получалось. После тех двоих альф, что напали на Медвежонка, после детектива Гарриса и Джерома Стоуна я с каждым разом все спокойнее воспринимала чужую смерть — особенно смерть тех, кто ее заслуживал за все, что сделал. Может быть, именно об этом недавно говорил Йон — о том, что видит, как это все влияет на меня, и что ему это совсем не нравится. Мне тоже не нравилось, но разве можно было бросить сырое яйцо в кипяток и позже упрекать его за то, что оно сварилось? Я стала такой, потому что это был единственный способ сохранить рассудок и выжить. И понятия не имела, смогу ли однажды снова смотреть на жизнь и смерть не как на равноправные варианты, схваченные в черноте пистолетного дула, а как на нечто священное и неприкасаемое, чем никто из нас не вправе распоряжаться.

— Я дарю его тебе, — развел руками Йон. — Можешь делать с ним все, что захочешь. Никто тебя не остановит и не осудит.

— Я думала об этом, пока ехала сюда, — негромко проговорила Никки, отпуская волосы Грека и с презрением вытирая ладонь о собственные джинсы. — Что сделаю с ним, как… отомщу за все, через что он заставил нас с Тео пройти. Мне так… нравились эти мысли, но сейчас… Сейчас я почему-то не могу вспомнить ни одной из них. Я просто хочу, чтобы его больше не было, Йон. Это можно?

Лицо альфы чуть смягчилось, и он кивнул. Николь с благодарностью ему улыбнулась, но улыбка ее была такой уставшей и почти неестественной, словно она успела забыть, как это делается. Проходя мимо альфы, она ненадолго положила ладонь ему на плечо, и я увидела, как ее губы сложились в короткое «Спасибо». Йон на мгновение накрыл ее пальцы своими, и они встретились глазами. Я не могла знать этого наверняка, но мне вдруг показалось, что в этом взгляде было все — и ее тихая безнадежная любовь, которой не суждено было расцвести, и его просьба о прощении за то, что он ненароком эту любовь пробудил, не будучи в силах нести за нее ответственность. На несколько секунд я почти почувствовала себя лишней и пожалела, что не оставила их наедине, но потом Йон отпустил руку Никки и снова повернулся к Греку. Тот продолжал дергаться и что-то мычать, глядя на альфу полубезумными вытаращенными глазами. Готова побиться об заклад, если бы его рот не был заткнут, он бы чередовал проклятья с мольбами и угрозы с посулами и обещаниями золотых гор. И я нисколько не сомневалась, что даже если бы что-то из этого возымело действие, он бы ударил нас в спину, как только у него освободился бы кулак для замаха.

Согнув руку в локте, мой альфа медленно и с видимым удовольствием выпустил когти, не отрывая потемневшего взгляда от Грека. Я прекрасно знала это выражение его лица и что за этим последует, но все равно не отводила глаз — даже когда Йон приблизился вплотную, а потом коротким резким движением ударил его по лицу. Сила удара была столь велика, что стул не устоял на своих ножках и со скрипом повалился набор, и мне почему-то подумалось, если бы у Эйсона не был залеплен рот, он бы после такого выплюнул пару зубов.

— Может быть, Никки и не стала марать о тебя руки, — проговорил альфа, опустившись на корточки и глядя на поверженного окровавленного врага, чуть склонив голову набок. — Но уж я не откажу себе в удовольствии. Я выдерну твои кишки и скормлю их тебе, а пока ты будешь их жрать, у тебя будет отличная возможность обдумать еще раз свое поведение и все, что ты сделал.

У меня к горлу подкатила дурнота, и я отшатнулась назад, прижав ладонь к губам. Я слишком хорошо знала Йона, чтобы подумать, чтобы он просто пытается запугать Грека — вполне вероятно он в самом деле собирался сделать с ним нечто подобное. И я вдруг поняла, что на самом деле совсем не хочу это видеть. Не хочу быть здесь, не хочу больше никогда быть частью чего-то подобного. Хватит с меня, я наелась крови и насилия по самую маковку и больше уже просто не лезет.

Он обернулся через плечо — то ли угадав мои мысли, то ли почувствовав, как изменился мой запах. Смотрел мне в глаза несколько секунд, а потом медленно выпрямился, держа окровавленную правую руку отставленной в сторону, чтобы не запачкать одежду.

— Прикончи его, — глухо произнес он, обращаясь к Кадо, а потом, уже не глядя на лежащего на полу мужчину с наполовину развороченным лицом, направился ко мне.

— Спасибо, — тихо выдохнула я, когда он подошел ближе.

— Поехали домой, Хана, — произнес альфа, обнимая меня левой рукой. — На сегодня уже достаточно. — Потом, помолчав, поправил сам себя: — Нет, думаю, уже в принципе — достаточно.

Мне не нужно было ничего говорить, чтобы он почувствовал, насколько я в этом с ним согласна.