Альфа и Омега. Книга 3 (СИ)

Глава 19. Неизбежное

Поскольку телефон у меня совершенно разрядился, я не смогла позвонить Кадо — а еще оплатить такси, потому что ни карточек, ни кошелька у меня с собой не было. Вот до чего доводят современные технологии, когда начинаешь слишком им доверять. Впрочем, до «Элизиума» от Площади Фонтанов было не так уж далеко — уж точно не дальше, чем от Дома, а однажды я проделала и такой путь пешком, да и еще и в дождь. Впрочем, вспоминать об этом совсем не хотелось.

Почему-то я совсем не подумала о том, что могу связаться с Йоном напрямую и попросить забрать меня. Эта очевидная мысль просто не возникла у меня в голове, слишком занятой другими проблемами, а, пройдя уже половину пути, я решила, что лучше сделаю ему сюрприз. Представила в красках, как, приняв душ и навернув чего угодно из холодильника, я нырну в нашу теплую постель, обниму своего альфу со спины и шепну ему:

«Я дома, милый».

Одна только мысль об этом наполняла меня таким воодушевлением и восторгом, что тело начинало почти физически дрожать. Неужели я правда так по нему соскучилась? Не так уж долго мы не виделись — пусть даже эти сутки под землей казались какими-то совершенно бесконечными. Наверное, дело было все же в нервах. А еще, может быть, я успела простудиться в этих холодных подземных коридорах, потому что вкупе с легкой ломотой в мышцах, дрожью и жаром во всем теле симптомы весьма походили на грипп.

А еще кое на что другое.

Вспыхнувшее внутри меня подозрение волной неприятных колючих мурашек прокатилось вдоль хребта. Я не хотела даже думать об этом, но разум мне не подчинялся — он уже мчался вперед, а точнее назад, собирая воедино все кусочки пазла. Мой запах, несколько раз выходивший из-под контроля в последние дни, мои сны, мое общее самочувствие — все это происходило уже не в первый раз. Все это уже было однажды, и тогда я точно так же проигнорировала происходящее, потому что мои мысли были заняты совершенно другими вещами.

— Да быть такого не может, — в отчаянии пробормотала я, тщетно пытаясь убедить себя, что все это просто дурацкие совпадения, а вовсе не предвестники неизбежного и совершенно не нужного никому из нас биологического процесса.

Потому что сейчас все действительно выглядело так, будто у меня начиналась течка.

Не помню, как прошла последние несколько кварталов — не чувствовала ни ног, ни голода, ни усталости, только злую досаду на саму себя. Мне стоило обратить внимание на происходящее уже давно, потому что тогда его можно было бы еще заглушить таблетками. Я попыталась вспомнить, когда начались первые симптомы — два, три, четыре дня назад? Как я могла не заметить? Как могла не догадаться после того, как сегодня утром буквально проснулась насквозь мокрая, отставив зад как мартовская кошка? О чем я вообще думала…

Вопрос, впрочем, был риторический.

Буквально вбежав в «Элизиум», я только помотала головой в ответ на все взволнованные вопросы бросившегося мне навстречу персонала. Нужно было добраться до квартиры и запереться там. Нужно было как можно скорее изолировать себя от окружающего мира. Я не верила, что в своем нынешнем положении буду испытывать такое же влечение к случайным альфам, как в былые времена, но вот то, что для них я превращусь в самый лакомый кусочек, сомневаться не приходилось. Будь я хоть трижды замужем и десять раз связана с кем-то меткой, в ближайшие дни мой запах будет истерически вопить о том, что меня нужно поставить на четвереньки и наполнить под завязку — чтобы стекало, капало и сочилось из всех щелей.

Проклятая биология, будь она неладна. Быть может, та королева из легенды, спасая своего мужа, в самом деле забрала на себя часть гнева Священной земли. И та любовь, что она испытывала к нему и что стала сильнее гнева и родовых уз, превратилась в насмешку в виде этой яростной, скручивающей все внутри в тугой комок похоти, у которой порой даже не было адресата и лица. Это было что-то столь же далекое от любви, как жажда убивать бешеных альф была далеко за пределами простой злости и стремления к самоутверждению.

— Йон! — Буквально ввалившись в квартиру на уже не державших меня ногах, я по привычке позвала его голосом. Сейчас ни о каком приятном сюрпризе и уютных объятиях под одеялом речи уже не шло. — Йон, ты здесь?

Он не ответил, но я уже и так знала, что его тут нет — на каком-то инстинктивном уровне или, возможно, по запаху. Это было даже хорошо, потому что давало мне пространство для маневра, а также время все обдумать. В ином случае существовал вполне реальный шанс того, что поговорить нам бы не удалось чисто физически.

От волнения и скачка адреналина я даже забыла про голод и первым делом бросилась в душ. Понимала, что смыть с себя собственный запах, который теперь, словно издеваясь, становился лишь ярче, невозможно, но остановить себя рациональными доводами было сложно. Швырнув на пол одежду, я забралась под упругие водяные струи и принялась яростно намыливать себя, оттирая кожу до красноты. Между ног было горячо и скользко, я ощущала, как прикосновение собственных пальцев — даже случайное — заставляет что-то томительно и жадно сокращаться внутри. Словно там жил маленький голодный гремлин, пытающийся откусить от всего, что оказывается рядом. И я по опыту знала, что это было только начало.

После, завернувшись в теплый махровый халат, я направилась на кухню и, вытащив из холодильника холодную картофельную запеканку, которая там осталась с не пойми каких времен, принялась жадно и бездумно поглощать ее, сидя там же на полу и даже не вспомнив о существовании микроволновки. Желудок отреагировал на долгожданную еду не слишком довольно, как будто уже частично разучившись ее обрабатывать, но мне было все равно — я не остановилась, пока не опустошила всю стеклянную форму. Потом, тяжело дыша и ощущая себя каким-то животным, на четвереньках добралась до стола и, цепляясь за него, кое-как поднялась на ноги.

Думать было сложно, я никак не могла ни на чем сосредоточиться — кроме того, что происходило у меня внутри. Поэтому о том, где носит Йона посреди ночи и почему он не дома, я задумалась вообще далеко не сразу. Конечно, он мог запросто переночевать в офисе, учитывая, что не ждал меня этой ночью, но все-таки это было немного странно. Вспомнив о своем разрядившемся телефоне, я наконец поставила его на зарядку, но пока он отказывался даже включаться. Впрочем, это было не так важно.

«Йон? — позвала я, изо всех сил стараясь максимально очистить этот зов от не нужных пока эмоций и желаний. — Йон, ты здесь?»

Он не отвечал. Наверняка спал, чем, в конце концов, ему еще было заниматься посреди ночи? Я, скорее всего, смогла бы его разбудить, если бы захотела, но смысла в этом было немного — учитывая все обстоятельства, мы могли спокойно поговорить утром. И все же я решила на всякий случай проверить его домашний кабинет на втором этаже пентхауса — мало ли, вдруг найду там какую-нибудь подсказку. Ну или, по крайней мере, смогу залезть в его ноутбук, проверить новостные сайты и убедиться, что за те сутки, что меня тут не было, не произошло ничего такого, о чем бы стоило всерьез беспокоиться.

Дверь в кабинет Йона была распахнута настежь, и это сразу мне не понравилось. Альфа всегда закрывал ее — и не потому, что не доверял мне, его скорее просто раздражал сам факт того, что она стоит открытой. А сейчас она выглядела так, будто выходивший изнутри не просто легонько ее толкнул, а буквально со всей силы пнул, и мне даже показалось, что я вижу вмятину на ее поверхности.

— Йон? — зачем-то снова боязливо позвала я, хотя совершенно точно знала, что его тут нет.

В кабинете все еще пахло его яростью — этот запах я знала так же хорошо, как и запах его желания и страсти. Странно, но других запахов здесь не было, что исключало возможность того, что он поругался с кем-то лично. Возможно, конечно, спор был с человеком — например, с Кадо, — но прежде, чем я всерьез начала размышлять на эту тему, мне в глаза бросился открытый ноутбук. А еще лежащая рядом с ним на столе открытая красная коробочка. Ее содержимое, прежде торжественно покоившееся на бархатной подушечке, обернутой резинкой, сейчас торчало из самого ноутбука и представляло собой черного цвета флэшку. Подойдя ближе, я заметила и листок бумаги, видимо, тоже бывший внутри. Он лежал на самом краю стола, словно, прочитав его, альфа попытался его отшвырнуть, но далеко тот не улетел.

Предчувствуя недоброе, я взяла бумагу в руку и от того, что было на ней напечатано, у меня так сильно потемнело в глазах, что я искренне поверила в то, что падаю в обморок.

«Было приятно познакомиться с вашей женой поближе, босс Гу. Берите ее на собрания почаще, и пусть в следующий раз она не стесняется своих талантов».

Мне не нужно было включать ноутбук, чтобы понять, что именно находится на этой флэшке. И тем не менее мои руки двигались словно бы против моей воли, хотя разум истошно призывал меня остановиться. В этом было что-то мазохистское — вывести ноут из спящего режима, ввести наш общий домашний пароль, а затем кликнуть на одну-единственную иконку в открывшемся окне папки.

Я так и не видела эту запись целиком, только знала о ее существовании от Джерома. А еще искренне надеялась, что она пропала вместе с ним. Но то, что предстало моим глазам, совершенно точно не могло быть снято в тот вечер. Потому что вполне однозначные кадры, на которых я с какой-то покорной обреченностью узнавала саму себя, перемежались с короткими, но весьма однозначными планами зала совещаний в Черной башне, главном оплоте и штабе зубцов. Том самом, где Йон впервые встретился с остальными боссами Восточного города. Том самом, где он обзавелся еще одним смертельным врагом.

То, что я видела, не было связано между собой, но из-за умелого монтажа и невнятности крупных планов выглядело так, словно то, что произошло со мной много лет назад за много километров отсюда, на самом деле случилось в другом месте и при совершенно других обстоятельствах. Лиц альф было не видно совсем, ну да суть была и не в том, чтобы связать это с кем-то конкретным. Потому что в том, что в центре заварушки была я, сомневаться не приходилось ни секунды. А это по сути было единственным и главным, что имело значение.

Я отступила от стола, ощущая, как в голове один за другим вырубаются предохранители и становится как-то слишком темно. Теперь было понятно, почему он мне не отвечал. И почему его не было дома. Понятно, но ни Зверя не легче.

На трясущихся ногах я почти скатилась с лестницы. Слава Зверю, телефон уже успел немного зарядиться, и я смогла набрать номер Кадо. Тот ответил не сразу, из-за чего я, кажется, успела обзавестись еще несколькими седыми волосами.

— Молодая госпожа? — удивленно спросил он, как если бы вообще не ожидал услышать мой голос.

— Где он? — с трудом не срываясь на крик, спросила я. — Кадо, где он?

— Босс? Он занят, госпожа. Вам срочно?

— Я не спрашивала, занят ли он, — до боли сжав свободный кулак, прошипела я. — Я спросила, где он.

— Скажем так, это можно назвать переговорами, — не очень уверенно отозвался Кадо. — А вы уже выбрались от этих сектантов? Мне приехать за вами?

— На каких еще переговорах посреди ночи?! — перебила его я. — Кадо, что он задумал?

— То же, что и раньше, — как будто искренне недоумевал он. — Молодая госпожа, так вы в порядке?

— Я в порядке. Я дома. Мне нужно поговорить с ним. Срочно. Прямо сейчас. Пока он не сделал какую-нибудь глупость.

На заднем плане я услышала приглушенный голос Йона — узнала его, но конкретных слов разобрать не смогла.

— Да, это она, — подтвердил Кадо мимо трубки. — Говорит, что добралась до дома и что все нормально.

— Ну вот пусть и сидит там. — Вот эти слова я расслышала вполне однозначно. — Ты нужен мне здесь, так что заканчивай этот разговор.

— Но молодая госпожа там…

— Это была не просьба.

— Йон! — Я успела выкрикнуть его имя в трубку, прежде чем звонок с характерным звуком прервался, словно мой собеседник на том конце линии отключился. Я перенабрала Кадо еще несколько раз, но трубку он больше не взял. Попробовала позвонить напрямую Йону, но к нему звонок даже не прошел. А ведь мне нужно было задать ему всего один — короткий и простой — вопрос.

Ты же не мог этому поверить, правда?

У меня перед глазами одна за другой вставали разные ужасающие картины — как Йон в припадке ярости вламывается в Черную башню, превращая в кровавое месиво всех, что встает у него на пути, чтобы добраться до тех, кто, по его мнению, мог быть запечатлен на этой отвратительной записи. И как его встречают автоматной очередью те, кто все это время именно на такое его поведение и рассчитывал. Может быть, именно в этом изначально был план Сатэ и именно для того он планомерно вредил нам, начав с мелкого хулиганства и закончив поджогом Дома. Его целью было не напугать моего альфу и заставить его пойти на попятную или сбавить обороты, а, напротив, довести его до такой степени ярости, когда он не сможет себя контролировать и его устранение станет вполне себе приемлемой самообороной.

Меня трясло. И не только от нервов и паники — мое тело вообще было иного мнения о том, что нам необходимо прямо сейчас. Это было больше похоже на боль, чем на желание. Тягучую, скручивающую боль в низу живота, настырно и категорично отвлекающую на себя мое внимание. Меня бросало то в жар, то в холод, но я не могла потянуться к Йону даже мысленно, потому что словно бы натыкалась на глухую стену внутри собственной головы. Если и существовал более прямолинейный и однозначный способ дать мне понять, что меня не желают ни видеть, ни слышать, я его не знала.

От чувства отупляющей беспомощности и предательской слабости собственного тела я расплакалась. Я ничего не могла сделать. Я не могла даже подняться на ноги, потому что они отказывались меня держать. У меня в голове не осталось ни одной связной мысли, и, потянувшись практически в пустоту, я набрала единственный номер, который мне сейчас пришел на ум.

— Дани, — едва дыша, прошептала я в трубку, услышав в ней знакомый сонный голос. — Дани, помоги мне, пожалуйста. Я не знаю, что делать. Пожалуйста.

Подробности того разговора практически не отложились у меня в памяти, и следующее, что я запомнила относительно ясно, это звук открывшегося лифта. Кажется, те пару часов, что разделяли одно и другое, я все же проспала, потому что вдруг осознала, что за окном совсем светло — короткая августовская ночь уже закончилась. За мной приехали две омеги, которые, как я узнала позже, работали на госпожу Боро. Я позволила им увести себя и усадить в машину. Тогда не думала о том, почему мне надо уезжать и почему нельзя остаться дома и дождаться Йона. Они говорили, что все в порядке и что Его Святейшество обо всем позаботился, и мне почему-то вполне хватало этих простых слов, чтобы не задаваться лишними вопросами. В машине я заснула опять, и на этот раз мне даже что-то снилось. Что-то исключительно и отвратительно непристойное, о чем я вовсе не хотела думать или фантазировать. Собственное перезревшее желание ощущалось горьким, навязчивым и душным — скорее мучительным, чем что-либо еще. Но оно хотя бы помогало отвлекаться и не думать ни о чем другом.

В поместье Боро меня сразу провели наверх и устроили в одной из гостевых комнат. Уже тогда я обратила внимание на то, что в доме как будто бы не осталось ни одного альфы — в том числе и охраны. Но в тот момент я была слишком измотана физически и морально, чтобы догадаться, что Дани специально отослал их — для моего душевного спокойствия и комфорта. Самого Медвежонка я увидела только спустя несколько часов — после принятого успокоительного, которое хотя бы на время смогло снять самые острые симптомы, я мгновенно отключилась и окончательно проснулась уже после пяти вечера, когда внутренний двор поместья, видный из моего окна, уже тонул в предвечерней золотистой дымке. Только тогда я наконец почувствовала, что время снова замедлилось, а земля под моими ногами приобрела хотя бы относительную устойчивость. После лекарств нестерпимый зуд внутри немного поутих, но вместе с ним просели и остальные эмоции. Может быть, только поэтому я не бросилась со всех ног к телефону, стоило мне проснуться и прийти в себя.

Ну и потому, что метка на моей руке по-прежнему источала отчетливый и ровный запах Йона, а значит с ним все было в порядке.

— Может быть, я зря себя накрутила? — тихо спросила я, двумя руками держа большую чашку гречишного чая, который для меня заварил Дани и неуверенно глядя на самого парня.

— Я бы, на твоем месте, тоже занервничал, — признался тот. — Но, думаю, Йон был занят кое-чем другим. Смотри.

Он протянул мне свой смартфон, на котором была открыта страничка какого-то онлайн-издания. Мне не нужно было даже читать громкий заголовок — хватило одного фото, чтобы все понять.

— Пожар удалось потушить только к утру, — вполголоса прочитала я последний абзац статьи, быстро пробежав глазами все остальное. — По предварительным данным, на территории сгоревшего производства, чья спецификация и юридическая принадлежность до сих пор не установлены, могло находиться до сорока сотрудников. Разбор завалов и извлечение тел продолжаются. Статья будет дополняться по мере поступления новой информации.

— Ты знала? — уточнил Дани, когда я снова подняла на него беспомощный взгляд.

— Знала. — Слова толклись в горле, слепившись в один бесформенный комок, который никак не получалось сглотнуть. Сорок сотрудников? Это уже включая прикованных к больничным койкам детей с наркотиками в венах или без них? Я так боялась, что Йон сделает глупость, но никак не могла подумать, что эта глупость коснется не только его самого и потенциальных участников того злосчастного видео. Планировал ли он сделать все вчера или решил все спонтанно в последний момент просто потому, что ему нужно было на ком-то выместить свою ярость? Эти мысли причиняли почти физическую боль.

— Что между вами произошло, сестренка? — тихо спросил Медвежонок, придвигаясь ближе и осторожно гладя меня по колену. Удивительно, но даже в том психологическом и физическом состоянии, в которых я находилась, меня не потянуло отпрянуть от него или закрыться. Даже наоборот.

— Можно я тебя обниму? — вместо ответа спросила я, а когда он немного удивленно кивнул, отставила полупустую кружку чая на тумбочку и, обхватив омегу руками, утянула его к себе. Мы с Казе иногда так делали, когда были еще маленькими — ночью собирались в одной кровати, закрываясь простынкой вместо одеяла, и рассказывали друг другу разные выдуманные истории. У брата всегда получалось сочинять лучше и правдоподобнее, но я старалась не отставать. Один раз мы проболтали так почти всю ночь и в итоге так и заснули вдвоем, но, мне кажется, родители и без того знали об этих наших полуночных посиделках, потому что наутро, обнаружив нас мирно сопящими друг другу в плечо, ничего не сказали и только посоветовали не засиживаться допоздна. Это было в те далекие и уже смутно отпечатавшиеся в памяти времена, когда никто еще никого не бросил, и я жила в твердой уверенности, что мы четверо всегда будем друг у друга и это самое главное и стабильное, что вообще есть в мире.

— Я говорил с Йоном пару часов назад, — меж тем сказал Медвежонок, когда мы оказались под покрывалом, прижавшись лбами друг к другу и переплетясь пальцами. — Сказал ему, где ты, и спросил, приедет ли он за тобой.

— А он что? — с замирающим сердцем спросила я.

— Ничего, — с некоторым неудовольствием вынужден был признать тот. — Попросил приглядывать за тобой и… Хана, что все-таки произошло?

— Он узнал, — тихо отозвалась я, зажмурившись, словно хотела спрятаться еще глубже и дальше — туда, где есть только темнота и запах одуванчиков, которому я верила, кажется, больше, чем себе самой.

— Узнал о чем? — мягко уточнил Дани.

— О том, что было. О моей… О том, почему я уехала из дома. Я столько лет этого стыдилась и ненавидела себя, и только мне показалось, что я сумела примириться с произошедшим, Йон обо всем узнал. Я не знаю, как это ему объяснить, не знаю, какие найти слова. Я не хочу оправдываться, я так… устала оправдываться, Медвежонок. — Если бы не успокоительные, я бы почти наверняка расплакалась. Но сейчас не получалось. Слезы ощущались где-то под кожей, но мне словно бы не хватало какого-то последнего эмоционального усилия, чтобы они пролились.

— Я тебя понимаю, сестренка, — серьезно кивнул он, чуть подавшись вперед и потершись своим носом о мой. — Я вижу это в глазах мамы, когда разговор случайно заходит о моем прошлом и всем, что было в Доме. Ты же знаешь, она отказывается принимать это. И иногда мне кажется, что она любит только ту часть меня, где этого всего нет и не было. Я пытался с ней поговорить на эту тему, но она… кажется, она панически боится этого разговора, потому что всякий раз начинает злиться и… — Дани замолчал и словно бы инстинктивно прижался ближе ко мне. Я обняла его одной рукой, успокаивающе похлопывая по спине. — Но Йон не такой. Йон не моя мама, ты же знаешь? Он любит тебя целиком, как и ты любишь его. Что бы ни произошло в прошлом, это неважно.

— Все так запуталось, Медвежонок, — пробормотала я. — Это мерзкое видео, пожар, зубцы, Общество, Церковь, мое прошлое, наше будущее и… Теперь еще эта клятая течка. Я так устала от всего. У меня совсем не осталось сил. Я просто… просто больше не могу. Я просто хочу, чтобы все закончилось и меня наконец оставили в покое.

— Ничего, ничего, сестренка, я о тебе позабочусь, — поспешил успокоить меня он. — Мой дом это твой дом, ты можешь оставаться здесь столько, сколько захочешь. Я распоряжусь, чтобы в эту половину не заходил никто, кроме омег.

— Не говори Йону, ладно? — уцепилась за него я. — Про течку. Я не хочу, чтобы он знал.

— А разве он уже не знает? — немного удивился Дани. — Ну… через вашу связь, я имею в виду.

— Я… так не думаю, — чуть подумав, отозвалась я. — Мне кажется, он совершенно закрылся от меня. Я его почти не чувствую, и это, наверное, тяжелее всего. Нам с ним… нужно будет о многом поговорить и все обсудить, но пока я в таком состоянии, разговора все равно не получится. Пусть лучше думает, что я сбежала из-за того, что мне стало слишком стыдно из-за того видео. Не хочу все… еще больше усложнять.

— Я не уверен, что это хорошая идея, но ладно, я сделаю так, как ты просишь, — согласился омега. — Не волнуйся, сестренка, здесь тебе точно ничего не угрожает.

— Спасибо, Дани, — всхлипнула я, на мгновение прижавшись губами к его лбу. — Большое тебе спасибо за все.

Действие лекарств, судя по всему, уже пошло на спад. В этом была главная проблема препаратов, принимаемых уже после начала течки, а не заблаговременно до него. Они работали совсем недолго — в лучшем случае несколько часов, — но при этом были достаточно вредны для организма и принимать их несколько раз в сутки было чревато очень неприятными последствиями. И к тому же они все равно были ненадежны — даже закинувшись двойной дозой, я бы не рискнула выйти на улицу. Или тем более остаться наедине с альфой.

— Я принесу тебе книжек и свой ноутбук — на нем можно посмотреть что-нибудь со стримингового сервиса, — проговорил Медвежонок. — Внизу тут есть кухня для прислуги, мы временно оставим ее полностью в твоем распоряжении, как и ванную. Если тебе будет нужна компания или что-нибудь особенное, просто набери меня, я приду сам или пришлю кого-нибудь из прислуги, если буду занят, хорошо?

— Хорошо, — кивнула я, шмыгнув носом и ощущая, как медленно, по стежку, вспарывается мое самообладание. И хотя соблазн пореветь в плечо лучшему другу был необычайно велик, я слишком хорошо понимала, к чему может привести такой эмоциональный взрыв, и мне вовсе не хотелось позже стыдиться своего поведения. Поэтому я не стала удерживать Дани, когда он поднялся с постели. Лишь когда он ушел, а я закрылась в спальне изнутри, то позволила себе всласть прорыдаться, уткнувшись в подушку горящим лицом.

Все произошедшее накануне сейчас вспоминалось урывками и казалось чем-то настолько далеким, словно случилось пару недель назад. Меркурио, Гвин, Франко — моя собственная убежденность в том, что я смогу сдержать неумолимо расползающуюся трещину. Сейчас казалось очевидным, что затея была провальной, но тогда…

Я застонала, перекатившись на спину и прижав ладони к еще влажному от слез лицу. Если бы я не вызвалась пойти за отставшими, если бы не лелеяла этих глупых надежд достучаться до Гвин, если бы не стала обманывать Йона об истинном положении вещей, то, возможно, эту флэшку мы бы посмотрели вместе, и я бы сразу смогла все объяснить. Я бы сказала ему, что это произошло давно и что это был своего рода несчастный случай. Досадная невнимательность, приведшая к весьма пикантным последствиям, смириться с которыми я не могла много лет. Но что все это не имеет никакого отношения ни к нему, ни тем более к зубцам. Я бы сказала это все до того, как ревность затмила ему разум и он решил, что лучший способ снять стресс это сжечь заживо сорок человек.

Внизу живота ощутимо кольнуло, и меня скрутило прокатившимся по всему телу спазмом. Инстинктивно сунув ладонь между ног, я ощутила, что пижамные шорты, в которых я спала (откуда они вообще взялись? Я совсем не помню, как переодевалась), уже промокли насквозь. Чтобы хоть как-то успокоить сводящий с ума зуб, я оттянула резинку шортов, нырнув рукой под нее. По опыту знала, что в таком состоянии самостоятельно разрядиться не получится — точнее что это поможет лишь совсем ненадолго, даже на меньшее время, что помогали лекарства. И тем не менее не могла остановиться или сдержать себя — как не можешь перестать чесать назойливый комариный укус, хотя уже почти расцарапал его до крови.

Омега в неконтролируемом состоянии течки была самым беспомощным существом на свете. Наше тело физически переставало нам подчиняться и готово было признать главенство любого, кто захотел бы заявить на него свои претензии. Об этой проблеме все знали, но, поскольку она считалась исключительно деликатной и чуть ли не неприличной, хоть какое-то общественное ее обсуждение громче неодобрительных шепотков на кухне началось совсем недавно. Так, года четыре назад в правительстве продвигали идею о так называемых домах успокоения — местах, куда омеги, которые по тем или иным причинам не принимали подавляющие препараты, могли бы приходить во время течки и пережидать ее в полностью безопасной и контролируемой среде без риска того, что их состоянием воспользуются недобросовестные альфы. Тогда на всю страну гремела история о маньяке, который отлавливал омег во время течки и, заперев у себя дома, насиловал несколько дней кряду. Хотя «насиловал» это довольно громкое слово. Они бы при всем желании не смогли ему отказать, и именно поэтому ему так долго все сходило с рук — кто в здравом уме пойдет писать заявление на того, кто ни к чему тебя не принуждал? Просто воспользовался тем, что отказать ты не сможешь при всем желании.

Дома успокоения казались неплохим вариантом и даже просуществовали несколько месяцев, пока одно из новостных изданий не опубликовало разгромный материал о том, как владельцы этих заведений торговали возможностью «успокоить» омегу. В том числе ходили слухи о том, что несчастным жертвам завязывали глаза, чтобы они впоследствии не смогли бы никого опознать, и чуть ли не снимали все происходящее на камеру для последующей продажи. Легко представить, какой разразился тогда скандал.

Считалось, что альфы физически не могут пройти мимо омеги в состоянии течки — притом неважно, свободны ли они сами или у них кто-то есть. Поэтому, если происходили эксцессы навроде того, что был со мной семь лет назад, всю ответственность всегда сваливали на омегу. Она хотела, и она заставила, а бедного альфу к ней магнитом припечатало, он и сам не заметил, как член из штанов выпрыгнул. И общество это всегда с удовольствием принимало. Виновата всегда была одна из нас и никогда — один из них. Но я в это не верила. Да, по меньшей мере, половина нашего естества принадлежала Великому Зверю и воплощала в себе его порывы и инстинкты. Но другая была человеческой — той самой, где жили совесть, самоконтроль, ответственность за свои поступки и порядочность. Муж, бьющий жену, тоже всегда оправдывается тем, что она «сама виновата и довела». Всегда легче покориться инстинктивному желанию — особенно такому яркому и сильному, — чем противостоять ему. А потом успокаивать себя мыслью о том, что у тебя ведь и выбора-то не было, да и кто бы на твоем месте поступил иначе.

Вытащив чуть подрагивающую руку из собственных шортов и ощущая, как внутри раскатываются затихающие волны минутного облегчения, я откинулась головой на подушки, тяжело дыша и хватая губами воздух. Мне было физически сложно не думать о Йоне и не касаться метки на своей руке. Ее притяжение сделалось почти невыносимым, ведь я была уверена, что при должном старании он просто не сможет не отреагировать, как бы зол на меня или занят сейчас ни был. Это ведь был тот же самый инстинкт — безусловный, древний и могучий. И одна часть меня очень хотела дать ему волю. Но другая приходила в ужас от самой этой идеи. В любой другой момент это могло бы стать интересной прелюдией и будоражащей воображение игрой для двоих, но только не сейчас. Не после всего, что произошло прошлой ночью.

Ощущение липнущей к коже одежды раздражало, и я кое-как, опираясь на стены, все же довела себя до душа. Еще раз хорошенько вымылась и переоделась в чистое — к собственному удивлению, обнаружила тут целую стопку собственного нижнего белья и еще кое-каких вещей. Видимо, те омеги, что забирали меня из «Элизиума», догадались покопаться в моем комоде, потому что было очевидно, что мне понадобится что-то сухое. Остановившись на несколько секунд возле зеркала, я с трудом сдержала тяжелый вздох. Несмотря на то, в каком паршивом психологическом состоянии я находилась в последние дни, мое тело так и лучилось свежестью и налитой спелостью — на коже ни единого прыщика, глаза блестят, волосы лежат волосок к волоску, хотя я толком не расчесывала их, грудь соблазнительно набухла и так и просится в руки. Гормоны превратили меня в самую очаровательную версию самой себя, словно заботливые тетушки, готовящие невесту к смотринам. И это было сейчас настолько неуместно и казалось такой бездумной тратой собственных внутренних ресурсов, что у меня даже не возникло желания полюбоваться своим отражением дольше нескольких секунд. Будь я даже признанной королевой красоты, это не меняло того факта, что мой муж посмотрел видео, на котором меня одновременно драли — и другого слова я не подберу — трое незнакомых альф, пока еще парочка просто самоудовлетворялась рядом, кончая мне на спину и другие части тела.

У меня между ног снова призывно кольнуло, и я, сдавленно замычав сквозь стиснутые зубы, съежилась на полу, вжавшись лицом в колени. От собственного запаха было сложно дышать, и мне казалось, что я сама от него пьянею и у меня начинает кружиться голова. Полностью сосредоточившись на своих внутренних ощущениях, я не сразу обратила внимание на шум, доносившийся откуда-то с первого этажа. И только, когда взбудораженные голоса стали громче, ко мне пришло осознание, что там что-то происходит. Проскользнув из ванной обратно в спальню, я на всякий случай закрылась изнутри, инстинктивно почувствовав в нарастающем шуме угрозу. Кто бы это ни был и что бы ему ни было нужно, я не желала иметь с этим ничего общего. И более того — даже ничего знать об этом не хотела.

Забравшись под одеяло, я свернулась в комочек и зажала ладони между бедрами. Лежать совсем неподвижно было невозможно — только когда я немного двигалась, то напрягая, то вновь расслабляя мышцы, зуд внутри немного утихал. Или, быть может, мне было проще от него отвлечься, сосредоточившись на чем-то другом. И потому, когда в запертую дверь моей комнаты постучали, я от неожиданности вздрогнула всем телом.

— Хана, это я, — услышала я голос Дани.

— Что случилось? — едва слышно спросила я.

— Йон здесь. Он хочет тебя видеть. Я еле убедил его остаться внизу. Он… очень зол, как мне показалось.

Воочию представив себе эту картинку, я ощутила, как внутри разливается тяжелая, совершенно неподъемная усталость.

— Я не хочу его видеть, — проговорила я. — Скажи ему, что я не хочу. Не сейчас. Если он хочет поговорить, я… сама ему позвоню, как буду готова. Пожалуйста, Дани, пусть он уйдет.

Омега за дверью какое-то время молчал, но потом с тяжелым вздохом ответил:

— Хорошо, я попытаюсь убедить его. Но… Сестренка, я давно его таким не видел.

— Я знаю! — почти в отчаянии воскликнула я. — Йон как пороховая бочка, он… Я все понимаю, правда. Но скажи ему, что не весь мир вращается вокруг него и его хотелок. Я не могу всегда быть… его предохранителем и амортизатором. Пусть учится справляться сам, пусть… оставит меня в покое хотя бы сегодня.

Вдоль моего позвоночника снова прокатилась горячая требовательная волна, и я вцепилась зубами в уголок подушки, чтобы подавить рвущийся наружу умоляющий стон. Может, к Зверю все предосторожности и выпить еще успокоительного? В конце концов, почек у меня целых две, а печень може функционировать даже с отрезанной половиной.

— Хорошо, я понял. — Судя по едва слышному звуку, Медвежонок положил ладонь на дверь с другой стороны. — Отдыхай, Хана.

— Спасибо, — выдохнула я. Он ушел, и следующие несколько минут я лежала, скованная неослабевающим напряжением, ожидая, что в любой момент снова услышу шаги за дверью — и уже совсем другой голос. Голос, который в любой другой момент я была бы счастлива слышать, но только не сейчас. Но он так и не прозвучал — ни за дверью, ни в моей голове. Что бы Дани ни сказал Йону, это подействовало, а значит у меня был шанс выйти из этой преотвратнейшей ситуации хотя бы с малой толикой оставшегося собственного достоинства.

Все же выпив еще успокоительного, я свернулась под одеялом в надежде немного поспать. Сон пришел не сразу, разгоняемый навязчивыми мыслями, но потом мне все же удалось забыться. Конечно, мне снился мой альфа. Во сне он был нежным и понимающим, и мне даже не пришлось ничего ему объяснять — просто позволить прикасаться к себе так и там, где он хотел.

— Я бы никогда тебя больше не оставил, — прошептал мне Йон из сна. — Как бы я посмел?

— Но… как же… ведь это видео… такое гадкое, — пробормотала я, не веря своим ушам.

— Гадкие те, кто послал его. Те, кто счел себя вправе поступить так с тобой. Ты ведь понимаешь, что я разозлился не на тебя, а на них? На тех уродов, что грязными руками влезли в то, что им не принадлежит. Это только наше с тобой дело. И если ты не рассказала мне прежде, значит не была готова, верно?

— Я… только недавно сама смогла принять это, — тихо призналась я. — И не знала, сможешь ли принять ты.

Он улыбнулся — немного грустно, но понимающе.

— Я заслужил твое недоверие, маленькая. Я уже дважды бросал тебя, верно? Ты вполне могла предполагать, что я сделаю это снова.

— И ты сделал! — почти против воли вырвалось у меня и я беспомощно и едва ощутимо ударила его по плечу. — Ты снова ушел и оставил меня!

— Неправда, — возмутился Йон из сна. — Я сижу внизу и жду, пока ты проснешься, чтобы мы могли поговорить. И я бы смог сказать тебе все то же самое в лицо.

— Ты… ты… Ведь это просто сон, да? Ты мне снишься, Йон?

— Я всегда в твоих снах, когда ты в моих, маленькая омега, — выразительно произнес он. — Как могло быть иначе? Я уже видел то место, где… все случилось, потому что ты сама показала его мне, помнишь? Поэтому у них бы все равно не получилось меня обмануть.

— Я… показала? — Мысли во сне были еще более неповоротливые, чем обычно. — Йон, это все… насколько это все…

— Реально? — уточнил он, беря мое лицо в свои ладони. — А как ты думаешь, Хана?

Я проснулась резко, словно намеренно выдернув себя на поверхность. Все это зашло слишком далеко, все стало слишком странным и слишком ненормальным даже для нас. В комнате царил глубокий ночной мрак — хотя мне казалось, что я проспала совсем немного. Попытавшись нашарить на прикроватной тумбочке стакан с водой, чтобы смочить горло, я случайно столкнула его вниз, и он с глухим звоном упал на ковер, расплескав все содержимое. Выругавшись про себя, я свесилась с кровати, шаря по полу руками, и так и застыла в таком положении, услышав негромкий голос с той стороны двери.

— Так что, маленькая, может, все-таки поговорим?

— Ты… — У меня перехватило дыхание. Я несколько минут назад видела его в собственной голове, и все было так реально, что сейчас было сложно поверить, что мы не продолжаем уже начатый разговор. Это очень сбивало с толку. — Что ты… Йон, сейчас правда не лучший момент и…

— А я думаю, что самый лучший, потому что другого может уже и не быть. На этот раз я не позволю тебе сбежать, Хана. Только не теперь.

— Йон, ты не понимаешь! — взмолилась я, не понимая, как он может не чувствовать моего запаха. Может быть, таблетки все еще действовали? Тогда почему меня так трясет и почему мне так жарко? Словно все мое тело переполнено огнем, который никак не может найти выход наружу?

— Я вхожу, — в последний раз предупредил он, повернув в замке взятый где-то ключ. Я скатилась с кровати, лелея последнюю надежду укрыться в ванной, но споткнулась о пустой стакан и растянулась кверху задом на ковре, являя собой настолько беспомощное в своей откровенности зрелище, что тут и додумывать уже ничего было не надо.

— Хана, мы должны… — начал было Йон, но в ту же секунду замолк, словно врезавшись в невидимую стену. — Хана…

— Я говорила, что не нужно, — прошептала я, ощущая, как по мышцам разливается теплая мягкая леность, словно я за одно мгновение из стянутого клубка нервов превратилась в безвольное желе. Бежать было больше некуда — да и незачем.

Выражение лица Йона тоже изменилось. Он неторопливо, словно всякая потребность спешить куда-то отпала в принципе, закрыл за собой дверь, повернув защелку над дверной ручкой. На мгновение комната снова погрузилась в кромешный мрак, но его довольно скоро разогнал свет ночника, стоявшего на прикроватной тумбочке — я не сразу осознала, что это мои руки его включили. Как и то, как мне вообще удалось подняться с пола и сесть на край кровати, когда еще полминуты назад я едва могла заставить себя шевелиться. Мой альфа опустился рядом, и мне было сложно поверить в то, каким спокойным он в этот момент выглядел. И как спокойно было внутри меня самой. Совсем не этого я ожидала от подобной встречи — уж точно не в нынешних обстоятельствах. Из моего тела пропала боль, невыносимое, скручивающее желание и все напряжение. Не было больше вообще ничего — ни страха, ни стыда, ни сомнений. Только обезоруживающее и головокружительное ощущение правильности этого момента.

Отчего-то совсем не хотелось говорить. Будто слова стали насквозь фальшивыми и неполноценными, и ни одно из них не могло в полной мере выразить то, что я ощущала. То, что мы оба в тот момент ощущали. Йон легко, едва касаясь, провел пальцами по моей щеке, но прежде, чем я успела проникнуться его лаской, его прикосновение стало настойчивее — он обхватил сзади за шею и нетерпеливо притянул к себе. В моей голове ослепительно ярко полыхнуло, словно там взорвался целый ящик фейерверков, и электрический разряд рванул вдоль позвоночника вниз. На мгновение у меня перехватило дыхание, и я вдруг осознала, что никогда не смогу в полной мере выразить свою любовь к этому мужчине. Не потому, что все мои сравнения, метафоры и отсылки вдруг перестали работать, а потому, что она была куда больше, сильнее и могущественнее меня самой. Не она была моей частью, а я — ее. Любовь, что существовала задолго до меня и будет существовать много после, сейчас надела мое лицо и тело, как маску, и я могла лишь покоряться ей — безвольно, бездумно, беспомощно.

В ту ночь не было Йона и Ханы — были Альфа и Омега, изначальные и вечные, как звезды на первородно чистом небе. Мы не творили историю, мы сами были этой историей, и весь мир от края до края был нашим свидетелем и благословителем.

И до самого утра я, как ни старалась, не могла вспомнить, почему так упрямо и остервенело сопротивлялась тому, что с самого начала времен было совершенно неизбежно для таких, как мы.