Альфа и Омега. Книга 3 (СИ)

Глава 23. Праздник Благоденствия

Заходящее солнце вызолотило западные стены домов, яркими бликами отражаясь от оконных стекол. Ветер, раздувавший занавески и треплющий мои волосы, пах морем и чем-то сладким, но мне никак не удавалось поймать и разгадать для себя нюансы этого запаха. Город, раскинувшийся во все стороны от нашего отеля, казался таким мирным и в то же время самозабвенно переполненным жизнью, что мне не верилось, что не пройдет и суток, как это привычное и такое умиротворяющее спокойствие будет разрушено до основания — всего несколькими словами, которые услышит весь мир.

— Ты в порядке, Хана? — поинтересовался Йон, подходя и обнимая меня за плечи. — Ты уже давно тут стоишь и просто… смотришь куда-то. О чем ты думаешь?

— Ты бы мог узнать это, не спрашивая меня, — улыбнулась я, чуть склонив голову и накрыв ладонями его руки на своем животе.

— Мог бы, — ничуть не смутился он. — Но не думаю, что это правильно. Если ты захочешь чем-то со мной поделиться, то сделаешь это по своей воле. А мне достаточно того, что я чувствую твое смятение. Это из-за того, что будет завтра?

— И да, и… нет, — подумав, ответила я. — Этот город… он особенный, правда?

Йон перевел задумчивый взгляд на крыши за окном, и я знала, что он понимает, о чем я говорю. Этерий, выстроенный несколько столетий назад, почти не изменился за это время — остался все тем жемчужно-золотым призраком, затерянным среди скал и барханов. Согласно легендам, пешую тропу в Город Вечных знал лишь Иерарх и его приближенные, остальные искатели были бы обречены вечно блуждать среди камней и горячего песка. И учитывая, как давно никто не попадал сюда иначе как по воздуху, я бы нисколько не удивилась, если бы это предание оказалось правдивым.

— Здесь время как будто остановилось, — негромко произнес Йон. — Все кажется как будто… не совсем настоящим.

— Как будто в компьютерную игру попал, — подхватила я. — И все эти дома, храмы, шпили, стены, мостовые — это все просто красивые текстуры, за которыми ничего нет. Звучит… глупо, да?

— Не думаю, — с улыбкой покачал головой он. — Я всегда тебе говорил, что мне нравится то, каким ты видишь мир. И мне нравится смотреть на него твоими глазами.

Я, повернув к нему лицо, поймала его взгляд и ощутила, как на мгновение все замерло внутри от того, как он смотрел на меня. Прошло уже столько месяцев, мы вместе пережили так много и дважды едва не расстались совсем, набили столько шишек и столько раз разочаровывались, но все равно… все равно он оставался моим, а я — его. Со всем плохим, со всем хорошим, со всем страшным и неоднозначным. В его глазах я видела весь свой мир, а он, вполне возможно, видел свой в моих. И это было сейчас моей последней опорой во внезапно ставшей таким неоднозначной реальности.

— Понимаю, что немного разрушаю момент, но предлагаю еще раз проговорить план, — раздался позади нас голос отца Горацио, и мы с Йоном вынуждены были отстраниться друг от друга, так и не соприкоснувшись губами.

В снятом моим альфой номере люкс было достаточно места для всех наших товарищей, которые сейчас рассредоточились по просторной гостиной: оймахисты проверяли и настраивали оборудование, отец Горацио до недавнего времени что-то сосредоточенно читал в своем планшете, а Джен, забравшись с ногами в кресло, листала красочную брошюру, посвященную завтрашним мероприятиям и распорядку праздника. С Дани мы до сих пор так и не виделись, но он через своих подчиненных передал нам письменные указания и праздничные храмовые мантии, в которых Йону и остальным альфам надлежало пробраться во дворец Иерарха и в случае необходимости прикрыть или и вовсе увести оттуда самого Медвежонка.

— Как по мне, план так себе, — покачал головой мой альфа, сцепив руки на груди и прищурившись. — Мне всегда спокойнее, когда я могу наперед осмотреть будущее место действия и заранее наметить вариант отхода на случай, если что-то пойдет не так.

— Ну тут у нас нет права на «что-то пойдет не так», — нахмурился отец Горацио. — Как только Дани выйдет на трибуну после своего отца, чтобы произнести речь, пьесу уже нельзя будет отыграть назад.

— Проблема в том, что мы не знаем, как отреагирует Иерарх на его выступление, — заметила Джен, откладывая брошюру в сторону. — Не говоря уже обо всех остальных.

— Не думаю, что это важно, — тихо проговорила я, и взгляды всех присутствующих обратились ко мне. — Ведь, затевая все это, мы преследовали только одну цель: открыть правду миру. А это произойдет вне зависимости от того, что будет потом. И раз так, то это «потом» уже и не так важно.

— Мне совсем не нравится твой настрой, Хана Росс, — покачал головой Меркурио. — Что за упаднический фатализм? Раньше ты была настроена более по-боевому.

— Да, я… — Я смутилась и почти невольно снова бросила взгляд на окно, за которым медленно угасал пламенный сентябрьский закат. — Просто этот город такой… Когда я смотрю на него, то у меня в голове вертится одна-единственная мысль: если Великий Зверь и существует, то где-то здесь, где-то… на этих улицах. Тут все такое другое, такое непривычное… Я чувствую себя такой маленькой в сравнении с этими стенами и храмами. И мне кажется, что они вот-вот… раздавят меня.

За окном, словно вторя моим словам, прокатился протяжный и мелодично-жуткий колокольный звон, от которого я вздрогнула всем телом. Словно бы сам Этерий вдруг заговорил со мной своим гулким потусторонним голосом.

— Хана, послушай…

— Нет, Йон, дай мне договорить, — нахмурилась я, помотав головой. — Я ведь никогда особо не верила… или не хотела верить. Я даже не смогла выбрать между теорией предопределенности и теорией хаоса, потому что постоянно сомневалась в обеих. Мне казалось, что если и есть некая… позиция, на которой я готова настаивать, то это та, согласно которой в мире нет ничего однозначного и категоричного. А теперь я… Теперь я вижу этот город, думаю о том, что мы планируем сделать, и мне… мне кажется, что я вот-вот совсем потеряю опору под ногами.

— Это просто волнение, Хани, — с сочувствием проговорила Джен, встав с кресла и подойдя ко мне. — Малышка, ты совсем бледная. Принести тебе водички? Или чая?

— Хана, тебе вообще необязательно участвовать в том, что будет завтра, — заметил отец Горацио. — Ты можешь подождать нас прямо здесь.

— Да, Хана, — поддержал его Меркурио. — Я все равно оставлю здесь кого-нибудь из ребят, чтобы они поддерживали связь, и мы не потерялись. — Он кивнул на их оборудование. — Ты сможешь наблюдать за всем отсюда.

Под их ободряющими и одновременно сочувствующими взглядами мне вдруг стало очень неловко. В конце концов, если так подумать, это я собрала их всех здесь — это мне принадлежала идея о генетической экспертизе и о том, чтобы с помощью ее результатов раз и навсегда поставить точку в затянувшемся противостоянии Церкви и Общества. А теперь, когда дело дошло до кульминации и развязки, я веду себя как настоящая трусиха. И даже не оправдаться тем, что я хрупкая омега среди мужественных альф — ведь Дани такой же, как я, а у него самая страшная и самая сложная роль во всем этом.

— Мне надо на воздух, — только и смогла прошептать я, и ребята понимающе закивали. Йон взял меня под руку и повел за собой, и я с большим удовольствием оперлась на него буквально всем своим весом. Он прошел через спальню и вывел нас на балкон, откуда было видно тонкую полоску моря вдалеке. Она все еще пылала оранжевым золотом, но воздух уже медленно остывал и гас, наливаясь сумеречной дымкой.

— Ты должна знать, что никто ничего от тебя не ждет и не требует, маленькая омега, — проговорил альфа, заглядывая мне в лицо. — Все эти ребята здесь по своей воле и по собственным причинам. Никого из них ты не затащила сюда насильно.

— Даже тебя? — слабо улыбнулась я, не удержавшись и проведя пальцами по его щеке.

— Я здесь не только из-за тебя, — возразил он, перехватив мою ладонь и сжав ее в своей. — Но и из-за Дани, из-за отца, из-за самого себя в конце концов. Если я тоже все эти годы жил во лжи и считал себя кем-то, кем я не являюсь на самом деле, то имею право знать об этом. Маленькая, твоя подруга права — ты переволновалась и устала. Никто из нас не вправе требовать от тебя больше, чем ты уже сделала. И что самое главное — никто из нас не считает, что ты в ответе за то, что будет завтра. Что бы ни произошло, это не твоя вина и не твоя ответственность. Мир слишком долго жил во лжи, но так не может продолжаться вечно.

— Я… боюсь, Йон, — честно призналась я, уткнувшись лицом ему в плечо и закрыв глаза. — Боюсь за тебя, за остальных, за себя, за наше будущее. Потому что необыкновенно отчетливо ощущаю, что дороги назад уже не будет. Завтрашний день разделит нашу жизнь на до и после, и я просто не уверена, что это «до» было таким уж плохим и неправильным, чтобы сменять его совершенно непонятно каким «после».

— Но мы ведь будем вместе, правда? — теплым, бархатисто-вибрирующим голосом спросил он. — А что вообще важнее, чем это?

— Скажи еще раз, — попросила я, зажмурившись до белых мушек под веками.

— Что сказать?

— Сам знаешь что.

Он молчал всего секунду — но не потому, что сомневался в том, что именно я хочу услышать. А как будто просто смаковал эти слова у себя на языке.

— Я люблю тебя, Хана. Даже если завтра наступит конец света, я не перестану тебя любить и никогда тебя не оставлю.

Я не могла позволить себе расплакаться, поэтому на несколько секунд задержала дыхание, ощущая, как горло словно бы сдавило стальной хваткой. А потом шумно прерывисто выдохнула, ощущая, как руки Йона заботливо поддерживают и гладят меня по спине. Подняла лицо, встретившись с ним взглядом, и на этот раз не стала медлить — встала на цыпочки и сама поцеловала его, горячо и поспешно, словно в последний раз.

Последние отблески заката погасли на горизонте, и Город Вечных погрузился в тревожную, хрустально-дымную темноту. Той ночью я долго не могла уснуть и ворочалась с боку на бок, пока Йон наконец не обхватил меня одной рукой, крепко прижав к себе. Как ни странно, это помогло, и, окутанная его запахом, я постепенно задремала.

А утром все казалось каким-то совершенно нереальным. Я просто не могла поверить в то, что происходит, глядя, как ребята деловито собираются и обмениваются последними установками и договоренностями. Сидела в кресле, обхватив двумя ладонями уже остывшую чашку гречишного чая, который мы специально привезли с собой, и не могла заставить себя пошевелиться. Все тело было какое-то неживое — тяжелое и неподатливое. В голове отчаянно и горячо пульсировала только одна мысль: мы совершаем ошибку. Мы уже ее совершили, просто приехав сюда, а теперь усугубляем ситуацию. Я хотела сказать об этом Йону — сказать, что передумала и что нам совсем не нужно все это, но язык мне не повиновался. Я просто бросала на него беспомощные умоляющие взгляды, но он словно бы их не замечал. Они с Меркурио настраивали связь, шепотом переговариваясь через едва заметные наушники, пока отец Горацио с задумчивым видом стоял напротив зеркала, одетый в праздничную мантию с аккуратными золотыми строчками вдоль манжет и подола. Почему-то при взгляде на него мне подумалось, что он представляет на себе сейчас совсем другое одеяние — например, кардинальское. Хотя, кто знает, как высоко метят его амбиции. Ведь он сам говорил, что если Боро свалится со своего места, его должен будет кто-то занять.

Я нервно рассмеялась, запустив пальцы в волосы и сжав их у корней. Я даже собственной тени больше не доверяла. Не сейчас — точно не в тот момент, когда мною владела твердая убежденность, что нас поймают если и не сразу по выходу из номера, то уж точно внизу в лобби. И в этом буду виновата только я одна.

— Малышка, ты в порядке? — ласково спросила Джен, присев рядом и как будто с некоторым усилием поборов желание положить ладонь мне на колено. — Ты со вчерашнего вечера сама не своя.

— У тебя бывало, что ты долго движешься к какой-то цели, делаешь все для ее достижения, преодолеваешь препятствия, побеждаешь собственный страх и сомнения, а потом на самом пороге вдруг понимаешь, что уже толком и не помнишь, ради чего все это было? — тихо спросила я, внимательно вглядываясь в ее лицо.

— Ты хотела помочь Обществу перестать прятаться от Церкви и зажить нормальной жизнью. Ну и между делом раскрыть мировой заговор, которому уже пара тысяч лет, — усмехнулась альфа. — Я еще помню, как вдохновенно и пылко ты меня убеждала в необходимости всего этого.

— Да? — растерянно пробормотала я. — А я уже не помню.

Она ответила не сразу, как будто пытаясь что-то разглядеть в моих испуганных глазах, а потом улыбнулась и легко произнесла:

— Хани, ты уже сделала все, что было нужно. Может, ты была той, кто столкнул с горы этот снежный шар, но теперь остановить его не выйдет даже у тебя, так что просто… наслаждайся зрелищем.

— Джен, ты не помогаешь! — взвилась я, а потом снова опала в кресло, прижав ладонь к лицу. Альфа в ответ только рассмеялась и похлопала меня по плечу, видимо, находя мое состояние если не забавным, то, по меньшей мере, не заслуживающим той лишней драмы, что я невольно ему придавала.

— Пойдем, малышка, — произнесла она, протягивая мне руку. — Пора.

Мы спустились в лобби отеля, и там, к моему вящему удивлению, нас никто не остановил. Более того — перед нашими альфами в храмовых мантиях почтительно склонялись в поклонах, а администратор чуть ли не до самого выхода семенил за ними, выспрашивая, понравилось ли им обслуживание и не желают ли они чего-нибудь особенного после возвращения с Праздника.

Хотя мне предлагали остаться в номере вместе с остальными подпольщиками, которые должны были следить за связью, а также в случае необходимости быстро организовать отход и машину в аэропорт, я не смогла просто так отпустить Йона и остальных. До боли в пальцах цепляясь за его руку, я даже толком не видела, что происходит вокруг. Не видела ни бумажных уличных украшений, ни иллюминации, часть из которой была включена уже сейчас, ни толп туристов, кочующих по узким мощеным улочкам в ожидании начала официальной части Праздника — а именно речи Иерарха, которую должны были транслировать на несколько больших городских экранов, которые, как мне всегда казалось, немного странно и неуместно смотрелись на фоне старых средневековых зданий Этерия.

— Йон, обещай мне, что будешь осторожен! — настойчиво проговорила я, когда пришло время прощаться, и мой альфа надел на голову капюшон, чтобы скрыть лицо.

— Я всегда осторожен, маленькая омега, — по-мальчишески беззаботно улыбнулся он.

— А вот и нет, — мотнула головой я. — Ты всегда лезешь в самое пекло и до того уверен в себе, что, когда тебя наконец убьют, даже не поверишь в это.

— Ну пусть попробуют, — пожал плечами он, но, увидев умоляющее выражение моего лица, добавил уже тише и мягче: — Я буду осторожен, Хана. Я помню, что обещал тебе, когда все это закончится, и не собираюсь отступать от наших планов. Подумай пока, чем бы тебе хотелось заняться в доме у озера. Скоро начнет холодать, так что нас ждут долгие дождливые вечера у камина. — Он на мгновение замолк, словно подумав о чем-то особенно приятном и, понизив голос, почти прошептал мне на ухо: — Почему-то представляю тебя лежащей на пушистом ковре у камина совсем без ничего. И как отблески огня будут играть на твоей коже и в твоих волосах. Ох, Хана, ради такого зрелища я вернусь даже с того света.

Он притянул меня к себе и поцеловал — жадно и нетерпеливо, словно досадуя, что не может прямо сейчас воплотить в жизнь все пришедшие ему в голову фантазии. Мне было невероятно тяжело отпускать его от себя, но я все же разжала пальцы, и альфа, спиной назад отступив на пару шагов, вдруг исчез среди туристов. И в этот самый момент мне вдруг стало так невыносимо страшно, словно я только что потеряла его навсегда. Это ощущение было настолько яростно острым, что я едва сдержалась от того, чтобы закричать и броситься вслед за ним. И если бы не Джен, которая ненавязчиво, но твердо взяла меня за руку, я бы, возможно, так и сделала.

— Я нашла нам место, откуда будет лучше всего видно, — проговорила она. — Идем со мной.

И я пошла, покорно позволяя ей увести себя куда-то сквозь разряженную шумную толпу. А чуть погодя тихо спросила:

— Они ведь выведут Медвежонка, правда?

— Если дело запахнет жареным — безусловно, — подтвердила Джен. — Не волнуйся, за этим они туда и пошли. Малышу ничего не угрожает, твой маньяк не допустит, чтобы с ним что-нибудь случилось.

Я слабо улыбнулась.

— Ты так и отказываешься называть его по имени?

— Что, разве? — фыркнула альфа. — Не знаю, как-то привыкла. Но приятно, когда такой тип на твоей стороне. Он убережет Дани, что бы там ни случилось. Разве ты сама в этом хоть капельку сомневаешься?

— Не сомневаюсь, — покачала головой я. — Он… обязательно его защитит. И обязательно вернется ко мне. — Последнюю фразу мне было особенно сложно произнести, я почти силой вырвала ее у себя. Потому что именно после таких самоуверенных заявлений в идеально продуманных планах появлялись дыры и все шло наперекосяк. Я верила в своего альфу как в никого другого в этом мире, но даже со всей своей силой, стойкостью, храбростью и решимостью он был… всего лишь мужчиной — прекрасным, но смертным.

Мы с Джен вошли в какое-то кафе и поднялись на второй этаж, откуда открывался живописный вид на соседнюю крышу, а также на большой экран прямо за ней. Посетителей тут было на удивление мало — видимо, туристы каким-то образом не прознали про этот уголок, а потому нам не составило труда занять один из столиков, заказав напитки. И к тому моменту, как нам принесли заказ, до того дремавший экран вдруг наполнился светом и движением, а по улицам, разгоняемая динамики, потекла торжественная храмовая музыка, от одного звучания которой мне подсознательно хотелось опуститься на колени и обнажить шею. Я не успела поделиться своим наблюдением с подругой, как вдруг почти все обозримое пространство через крышу от нас заполнило до тошноты знакомое лицо Иерарха.

Боро выглядел уставшим — черты его заострились, морщины стали глубже и резче, а кожа казалась какой-то желтоватой. Я не могла и не хотела ему сочувствовать, но все же невольно задалась вопросом о том, чем были наполнены его последние недели. Страхом разоблачения из-за сына-омеги? Или планами по его устранению — тем или иным способом? Совершенно вдруг и не кстати я вспомнила об Анни — несчастной разорванной на части Анни, о чьей смерти все как-то вдруг забыли на фоне этих блистающих улиц и грандиозных планов. Я поежилась, невольно ощутив настойчивое желание стряхнуть с себя что-то липкое и мерзкое.

— Я приветствую вас на Празднике Благоденствия, дети мои, — ворвался в мои размышления голос Боро. — Всех, кто сейчас собрался на улицах и площадях Этерия, и всех, кто внимает моим словам из собственного жилища на другом конце света. В этом году, как и всегда, мы все собрались в едином порыве восславить Великого Зверя и дары, что он ниспослал нам в этом году. Мы стоим на пороге большой зимы, и лишь считанные дни отделяют нас от темноты, что притаилась за горизонтом. В это непростое время, когда ночь вновь устанавливает свои законы в мире света, каждому из нас надлежит сделать сложный выбор. Ответить на вопрос о том, кто он и кем видит себя в общей пирамиде жизни. Великий Зверь обращается к нам со своей мудростью, напоминая о том, что мы — избранный им народ, пришедший сюда прославлять бога и нести его слово тем, кто, к своему горькому сожалению, лишен врожденной связи с ним.

— Это он про людей что ли? — нахмурилась Джен. — Какой… интересный поворот сюжета.

Я медленно кивнула, не понимая толком, что я вообще слышу и к чему ведет Иерарх, но уже предчувствуя, что его вывод мне совсем не понравится.

— Многие века Церковь Чистых дней отказывала в наставлениях тем, кто в них, возможно, больше всего нуждался, — меж тем продолжил Иерарх, глядя в камеру перед собой, а потому — прямо мне в глаза, заставляя ерзать на стуле и инстинктивно искать защиту у сидящей рядом альфы. — Но я намерен изменить это. Мы позволили себе забыть, что люди — это братья наши меньшие, оставленные божественной благодатью за ошибки их предков. В них самих нет вины за то, что где-то на своем пути их родители допустили роковую ошибку и впустили грех в свою жизнь. И они вовсе не обречены, даже если кажется иначе.

Мы с Джен непонимающе переглянулись, и на мой немой вопрос альфа только развела руками.

— Мы нашли способ вернуть не-бестиям утраченную благодать, — торжественно завершил Боро, и от довольной улыбки, внезапно разрезавшей его обычно столь хмурое и жесткое лицо, меня буквально затошнило.

Внизу на улице зашумели, и я вполне могла понять вспыхнувшую волну непонимания и растерянности. Много лет Церковь вела битву за выживаемость расы бестий, ища причину проблем с рождаемостью в омегах, но еще ни разу никто даже в качестве фантастической теории не предполагал, что мы можем изменить природу людей. Это звучало настолько дико, что даже прежние выступления Анни и ее обещания носителям метки Райских кущ на земле больше не казались такими уж абсурдными.

— Джен, что он несет? — беспомощно спросила я. — Что это за бред вообще?

— Я не думаю, что он серьезно, — с усилием отозвалась подруга, мотнув головой. — Он же недавно занял пост Иерарха, ему надо… как-то зарабатывать очки. Возможно, идеи отца Евгения про всесильность истинной связи оказались не слишком подходящими для этого дела.

— Думаешь, из-за этого они могли убить Анни? — Я не хотела об этом думать, но мои мысли были сильнее и быстрее меня. — Думаешь… что-то пошло не так?

— Я думаю, что уже через пару минут все станет неважно, — возразила Джен, когда Иерарх, сказав еще несколько дежурных официальных фраз, наконец исчез с экранов. — Следующим выступает Дани, и что бы там его папаша ни воображал себе в своей стране розовых пони и веселых единорогов, это не будет иметь никакого значения.

— Этот Праздник Благоденствия мы все точно… запомним надолго, — тяжело выдохнула я, откидываясь на спинку кресла и обмахиваясь винным меню.

В промежутке между выступлением Иерарха и кардинала Восточного города на экранах показывали прямые включения с улиц Этерия. И хотя в этом году меня совершенно не интересовало, нравится ли туристам, как украшена главная площадь города и отправили ли они бумажный кораблик с молитвой во дворец Иерарха, большая и яркая мельтешащая картинка все же невольно приковывала взгляд, поэтому я иногда посматривала на сменяющие друг друга лица на ней. Но потом почти сразу возвращалась к нашему с Джен разговору.

— Слишком круто для простого совпадения, — покачала головой альфа. — Сперва Анни становится главным пиар-проектом церковников, на который они тратят кучу времени и сил, потом она внезапно пропадает и ее никто не ищет почти неделю, затем ее тело находят в ужасном состоянии, а Иерарх, ни словом об этом ни обмолвившись, на весь мир заявляет о том, что нашел способ превращать людей в бестий, хотя это кажется совершенно…

— Она могла рассказать ему, — тихо произнесла я.

— Кто? О чем? — нахмурилась Джен, не улавливая мою мысль.

— Анни. Она могла рассказать ему теорию Общества о том, как появились бестии. Если они захватили мир однажды, то могут… возможно, смогут сделать это снова. Если то, что делает нас такими, какие мы есть, это какая-то… генетическая аномалия, какой-то вирус, то… — Я замолкла, но мне не нужно было договаривать, чтобы побледневшая подруга закончила за меня:

— То все можно повторить.

Мне не хотелось верить в это. Не хотелось допускать даже мысль о том, что то, что нам казалось непобедимым и абсолютным оружием против Боро и его власти, на самом деле уже некоторое время было частью его плана. Меня затошнило, и я резко подалась вперед, цепляясь за перила балкона. Мечущийся взгляд снова уткнулся в экран через крышу — там вот-вот должен был появиться Медвежонок, а пока светила улыбкой какая-то женщина средних лет в лиловом платке в горошек. Она что-то пространно и долго говорила, а за ее спиной кто-то периодически ходил, иногда дурашливо улыбаясь в камеру и показывая разные знаки руками и пальцами. Но та, чье лицо буквально примагнитило к себе мой взгляд, не улыбалась и ничего не показывала. Просто стояла на углу улицы и о чем-то говорила с крупным темнокожим мужчиной, одетым в камуфляжный костюм. Но даже если бы она танцевала и радостно смеялась вместе со всеми, это бы ничуть не умалило моего ужаса от самого того факта, что я ее вижу.

— Не может быть… — прошептала я, резко поднимаясь на ноги. — Джен, этого не может быть!

— Да конечно, не может, — подтвердила подруга, думая, что я все еще говорю об Иерархе. — Он почти наверняка блефует. Я пока не понимаю, зачем ему это, но…

— Нет, я не о том, — перебила ее я, развернувшись и сверкая глазами. — Джен, я только что видела Гвин. Гвин в Этерии!

Несколько секунд альфа потрясенно молчала, а потом осторожно уточнила:

— Глава Общества? Та самая… странная мадам, что едва не оставила тебя гнить под землей? Которая мечтает своими руками отправить всех церковников на тот свет?

— Да, она, это она… Джен, это… Великий Зверь… — До меня медленно, но неотвратимо дошел сказанных подругой слов. — Не может быть! Нет, она не могла!

Я рванула к лестнице, чудом не опрокинув столик, за которым мы сидели. Альфа нагнала меня уже буквально в дверях на улицу, когда я чудом не столкнулась с входящими в кафе посетителями.

— Хана, может, объяснишь? — напряженно спросила она, крепко держа меня за локоть и не давая двинуться с места.

— Ты сама сказала! — воскликнула я. — Она мечтает отправить всех церковников на тот свет. А где прямо сейчас находится вся церковная верхушка? Самый важный религиозный праздник в году, куда съехались кардиналы со всех стран мира!

Джен побледнела, но упрямо сдвинула брови и возразила:

— Нет, это просто безумие, ей никогда не подобраться так близко.

— Я не могу… не могу так рисковать. Я должна найти ее. Я должна, Джен!

Я все-таки сумела вырваться из цепкой хватки альфы и второй раз не дала себя поймать. Нырнула прямо в толпу, усердно работая локтями и не тратя время на извинения за чрезмерно неделикатные тычки. В голове пульсировала только одна мысль — нельзя позволить Гвин сделать то, что она задумала. Что бы она ни затеяла и зачем бы ни прибыла сюда сегодня, рискнув всем и выйдя на поверхность спустя столько лет, это безусловно не сулило никому из находящихся во дворце Иерарха ничего хорошего.

«Йон! Йон, ты слышишь меня? — мысленно позвала я. — Прошу ответь!»

«Сейчас… не лучший момент, — коротко отозвался он. — Тут настоящий сумасшедший дом, маленькая омега. Ты слышал, что наговорил Иерарх? Половина местных кардиналов просто в шоке и возмущены до крайности. Кажется, о том, что именно он собирается заявить, знал в лучшем случае только доверенный узкий круг. Да и они, похоже, больше в смятении, чем в восторге».

«Йон, это все неважно! — отчаянно взмолилась я. — Гвин в городе. Я видела ее и ее подчиненных, они здесь!»

«В Этерии? — не поверил своим ушам он. — Какого Зверя она делает в Этерии?»

«Я не знаю, но мне это совсем-совсем не нравится. Прошу тебя, забирай Медвежонка и уходите. Прямо сейчас. Мы не можем так рисковать!»

Несколько секунд в моей голове царила тягучая неприятная тишина, а потом голос Йона как-то устало произнес:

«Уже поздно, маленькая омега. Дани только что поднялся на кафедру и начал говорить. У меня уже нет возможности подойти к нему. Если брошусь туда силой, меня просто скрутят на полпути. Он… он скажет то, что должен. Мир все равно всё узнает, даже если это последнее, что мы успеем ему сказать».

Я сбилась с шага, на мгновение ощутив, как земля натурально уходит у меня из-под ног. Не знаю, как мне удалось не упасть прямо там, потому что верх и низ как будто поменялись местами.

«Йон, ты не можешь говорить серьезно. Если… если все так… если действительно… — Слова буквально вязли где-то внутри. — Уходи сам. Йон, пожалуйста».

«Я не могу, Хана, — безэмоционально ответил он. — Ты и сама знаешь. Все двери закрыты, никто не выйдет отсюда, пока официальная часть не завершится. Таковы правила».

«К Зверю правила!» — мысленно взревела я, но альфа уже ничего мне не ответил. Или, может, я просто не услышала его ответ, потому что в этот момент наконец выбежала на ту улицу, где велась съемка интервью женщины в лиловом платке. Гвин тут, конечно, уже не было, но мною вдруг овладело до мурашек странное ощущение, что я обязательно ее найду. Как если бы вдруг в моей груди заработал мощный магнит, который, однако, вопреки традиции тянул меня не к мужчине всей моей жизни, а к женщине, в чьих руках эта самая жизнь могла оборваться легче паутинки. В тот самый миг я поняла, что с самого начала моей судьбой было именно это — именно этот момент посреди взбудораженного новостями и праздничной эйфории Этерия, бело-золотого Города Вечных, в котором как будто в самом деле еще жили боги.

«Делай, что должен, Йон, — проговорила я, обращаясь к любимому в своей голове. — А я сделаю то, что должна я».

Ноги сами несли меня ко дворцу Иерарха, и я могла только удивляться тому, сколько в них вдруг появилось силы и легкости. Не будь на улицах так людно, я бы почти наверняка смогла взбежать по стене, как заправский паркурщик, но сейчас не было возможности проверить. Меня несла вперед несгибаемая и взявшаяся буквально ниоткуда уверенность — я найду ее. Я найду Гвин именно потому, что иначе и быть не может. Потому что иначе не было бы всего остального, начиная от нашей с Йоном встречи в складском квартале и заканчивая этим тревожным гулким утром, когда еще существовал последний шанс развернуть вагонетку и направить ее по другим рельсам.

И поэтому я совершенно не удивилась, увидев ее — и ее громил-альф, которые уже разобрались с малочисленной охраной — у одного из боковых входов во дворец, которые, вероятно, обычно использовались младшими прислужниками.

— Гвин, стой! — Я вскинула руку в ее сторону, и омега и правда замерла, глядя на меня со смесью удивления и благоговейного ужаса. Словно я была ее личным Бугименом, выпрыгнувшим из-под кровати именно в тот момент, когда ей уже почти удалось убедить себя, что его не существует.

— Идите вперед, — подтолкнул ее в спину один из громил, и глава Общества, двигаясь заторможенно и словно не вполне осознанно, сделала еще шаг вперед и исчезла внутри здания дворца, сопровождаемая вторым своим телохранителем. Первый же развернулся ко мне, очень многозначительно закрыв дверь своими широкими плечами.

— Не делай глупостей, Хана Росс, — посоветовал он почти беззлобно, но выражение его лица и внимательных темных глаз не давало мне обмануться — альфа готов был применить силу, если это потребуется, невзирая на внушительную разницу в наших габаритах. И все же отчего-то мне не было страшно — как если бы кто-то уже заранее рассказал мне финал этой истории. Не помню даже, когда в последний раз мною руководило такое отчетливое ощущение неизбежности и предопределенности каждого моего шага и его последствий.

— Я все равно пройду, — очень серьезно и без тени сомнений произнесла я, приблизившись к нему почти вплотную и глядя на него снизу вверх. Он не сдержал короткой снисходительной улыбки, окинув меня быстрым оценивающим взглядом. Невысокая, худенькая омега против все его альфьей мощи — разве у исхода этого поединка могли быть какие-то варианты? Особенно учитывая, что, раз он состоял в Обществе, значит был связан с кем-то, и мои феромоны на него бы все равно не подействовали, а ведь это было моим главным и по сути единственным оружием.

По крайней мере, почти наверняка он именно так и думал.

Я на мгновение прикрыла глаза, на выдохе собирая внутри себя все то, что так долго таилось по углам и ждало своего часа — все то, что я так давно и так отчаянно подавляла в себе. Прямо сейчас от меня зависела судьба моих близких, а, возможно, и всего мира вместе с ними, и с тем, что мне предстояло, не смогла бы справиться слабая, запуганная, неуверенная в себе омега, стыдящаяся самого того факта, что природа создала ее именно такой. Нет, чтобы пройти вперед мне нужна была сила той омеги, которая гордилась собой и не стеснялась своих желаний, которая любила себя так же сильно, как ее любил определенный ей в вечные спутники альфа. Больше не было чувства вины, не было стыда и страха, была только я — от кончиков пальцев до кончиков волос такая, какая есть, со всем моим прошлым, моими ошибками, моими глупостями и моим несовершенством. И эта я больше не собиралась прятаться за чужими спинами и надеяться, что меня спасет или защитит кто-то другой.

Потому что пришло мое время всех защитить.

Я ощутила, как мое тело наполнилось силой, поднимавшейся из самых глубин моего естества. Как раздвинули сжатые челюсти увеличившиеся клыки и как потяжелели пальцы, ощерившиеся звериными когтями. Стоявший передо мной альфа успел разве что удивленно вскинуть брови и расцепить сложенные на мощной груди руки, а потом резко и протяжно выдохнул, когда я прицельно и почти без замаха ударила его сжатым кулаком в солнечное сплетение. Я толком не умела драться и не знала никаких особых приемов, но что-то мне подсказывало, что когда твои руки становятся быстрее и сильнее почти в десять раз, любой удар оказывается более чем ощутимым.

Когда он согнулся пополам, по-прежнему загораживая собой проход, я не придумала ничего лучше кроме как использовать его спину как опору для прыжка. Не уверена, что подобный трюк получился бы у меня в обычном состоянии, но сейчас, переполненная силой Зверя, я буквально взлетела над ним. Схватилась двумя руками за дверные косяки и втолкнула себя в прохладный полумрак дворцового коридора. Пружинисто приземлилась и, не оборачиваясь, побежала вперед. К счастью, на единственной развилке, которая мне встретилась, второй коридор был перегорожен какими-то ящиками, и я более чем сомневалась, что Гвин и ее подручный могли бы пройти там. А потом, завернув за очередной угол и ощущая, как мое сердце колотится словно бы во всем теле сразу, я увидела их обоих.

Держась в тени, оба оймахиста деловито и совершенно буднично поправляли какие-то провода, тянущиеся к плотным темным сверткам, закрепленным у них под куртками. И хотя я никогда не видела подобные устройства вживую, мне не составило никакого труда сложить два и два: Гвин вовсе не собиралась вступать в бесполезную и совершенно точно обреченную лобовую схватку с местными священниками. Вместо этого она собиралась просто взорвать дворец Иерарха и всех, кто сейчас в нем находился, вместе с собой.

На мгновение все мое тело одеревенело от всепоглощающего холодного ужаса, вызванного этой мыслью, и единственное, что я смогла сделать, это просто отбросить ее так далеко, как только возможно. И сосредоточиться на том единственном, что я могла сейчас сделать.

— Ты думаешь, это решит проблему? — все еще тяжело дыша после быстрого бега, спросила я. Гвин, которая явно не ожидала меня увидеть и была полностью сосредоточена на своем занятии, вздрогнула от звука моего голоса и резко обернулась ко мне.

— Почему ты… — начала было она, но потом скривилась и отмахнулась. — Уже неважно. Ты сама выбрала свою судьбу, раз пришла сюда.

— И какая же это судьба? — с вызовом поинтересовалась я, медленно приближаясь к ним. Коридор, разделявший нас, был залит ярким послеполуденным солнцем, но мне казалось, что прямо сейчас мы все оказались вне времени и пространства — сюда не доносился ни радостный гомон городской толпы, ни отзвуки речей, произносимых в главном зале. Я не знала, сказал ли уже Медвежонок то, что собирался, или по какой-то причине не смог, но сейчас это казалось совершенно неважным. Все было неважным, кроме этих обмотанных липкой лентой брусков взрывчатки, прикрепленных к поясу и жилету главы Общества Оймаха.

— Церковь ответит за то, что она сделала, — с плохо сдерживаемой яростью отозвалась Гвин. — Никто из них не заслуживает прощения и пощады. Они много столетий обманывали весь мир, наживаясь на чужой глупости и доверчивости и заставляя нас всех плясать под их дудку. Они так привыкли считать себя совершенно неуязвимыми и неприкасаемыми, что потеряли всякое понятие о совести. Кто-то должен напомнить этим самоуверенным ублюдкам, что они не правят миром, что они — такая же пыль, как все те, кого они без разбора уничтожали, подавляли и использовали все эти годы.

— Кого ты хочешь обмануть? — негромко спросила я, остановившись в трех шагах от них. Темнокожий альфа не сводил с меня подозрительного напряженного взгляда, и я ощущала, как его тяжелый запах давит мне на виски — но недостаточно, чтобы заставить меня замолчать или отступить. — Меня или саму себя? Ты здесь не для того, чтобы отстаивать интересы абстрактного мира. Ты здесь, чтобы отомстить за Алонсо, и могу поклясться своей жизнью, Гвин, я тебя понимаю. Любой из Общества бы понял твою боль и твою ненависть. Но то, что ты хочешь сделать, никого не вернет и ничего не изменит. Они выберут нового Иерарха и новых кардиналов из числа тех служителей низшего ранга, кого сегодня не позвали на празднество. А Общество раз и навсегда превратится в террористов и убийц, чью правду уже никто никогда не захочет слушать.

— Я оставила послание, — гордо вскинула голову она. — После того, как все будет сделано, мои подручные опубликуют видео, из которого весь мир узнает правду!

— Кому нужно видео от мертвой террористки? — с горечью спросила я, качнув головой. — Неужели ты правда думаешь, что на фоне всех разрушений и смертей, причиной которой ты станешь, кому-то будет дело до тех бредовых идей, которыми ты пыталась себя оправдать?

— Это не бредовые идеи! — вспылила омега, буквально испепеляя меня взглядом. — Это то, что им всем давно пора узнать и признать! И чем громче будет этот взрыв, тем больше людей и бестий посмотрят мое видео. Если я убью Иерарха и его подручных, его посмотрят даже те, кто никогда в жизни не интересовался ни религией, ни политикой.

— Да, посмотрят, — не стала спорить я. — Посмотрят и добавят твою правду в раздел между управляющими миром разумными ящерицами и пришельцами с другой планеты. Гвин, как ты не понимаешь, что, если ты сделаешь это, они победят? Ты дашь им все козыри на руки, и в будущем, если даже правда проберется наверх через другие источники, никто уже в нее не поверит, потому что единственное, с чем она будет ассоциироваться, это самое кровавое и жестокое массовое убийство в новой истории. Кого ты обманываешь, Гвин? Ты пришла сюда не вершить историю, а закончить ее. Общество подарило тебе высшее счастье в лице твоего альфы, а потом так же легко отобрало его, оставив тебя в недоумении оплакивать свой навсегда утерянный смысл жизни. Кого ты на самом деле ненавидишь больше — Церковь или то нелепое и жестокое, что называется судьбой и было навязано тебе против твоей воли?

Гвин побледнела, и по ее изменившемуся взгляду я поняла, что мои слова достигли цели.

— Давай просто уйдем отсюда, хорошо? — продолжила я, вдруг преисполнившись какой-то самозабвенной уверенностью, что у меня действительно все получится. — Меркурио будет рад тебя видеть, и мы сможем все обсудить, когда…

Возможно, мне не следовало произносить имя предавшего ее альфы. А, возможно, все это время я лишь обманывала себя, считая, что смогу достучаться до этой женщины, чье сердце, как и метку на предплечье, выжгло каленым железом невосполнимой утраты.

— Задержи ее, — коротко скомандовала она альфе, поворачиваясь ко мне спиной, и в этот момент мне уже ничего не оставалось кроме как крикнуть:

— Мы уже рассказали им правду, Гвин! Они уже все знают.

— Кто, они? — не поняла омега, обернувшись через плечо.

— Все, — отозвалась я, вдруг ощутив, как мне на плечи снова навалилась неподъемная усталость. — Сын Иерарха наш союзник. И прямо сейчас он там наверху выступает с речью, в которой на весь мир объявит о том, что это бестии произошли от людей, а не наоборот. Так что, Гвин, скажи мне — чего ты хочешь на самом деле? Продолжить дело Алонсо и быть достойной главой Общества Оймаха до самого конца или уничтожить его наследие, а заодно убить и Меркурио, и всех остальных оймахистов, что находятся здесь сегодня? Какое будущее ждет остальных из них, кто остался снаружи? Неужели ты настолько обижена и зла, что своей рукой разрушишь жизни всем, кто когда-либо доверял тебе? Неужели тебе настолько больно, Гвин?

Ее губы дрогнули, и женщина до побелевших костяшек сжала кулаки.

— Все кончено, — тихо проговорила я, делая еще шаг вперед и оказываясь почти вплотную к ней и растерянно хмурящемуся альфе. — То, ради чего ты так долго старалась и работала, произошло. Ты молодец, Гвин. Ты спасла их всех от того жестокого и безжалостного мира, что ждал их на поверхности. Осталось последнее и самое сложное — спаси их от самой себя. Позволь им жить за пределами той ненависти, что ты так долго несла в себе. Пожалуйста.

— Мне убрать ее? — низким, рокочущим голосом поинтересовался альфа, но в его интонациях я различила явственное сомнение. Потому что и у него где-то там, дома, осталась омега, которая почти наверняка понятия не имела о том, что он собирался сделать сегодня. И, быть может, прямо сейчас этот мужчина, чьего имени я даже не знала, вдруг осознал, что у него есть шанс вернуться к любимой и снова сжать ее в своих объятиях. Такая простая мысль, способная мгновенно стереть в порошок все прочие установки, которыми он привел себя сюда сегодня.

— Оставь ее, — выдохнула Гвин. — Хана Росс, повтори еще раз, что ты сказала про сына Иерарха.

— Я повторю все, что захочешь, если ты снимешь все это с себя и мы уйдем отсюда, — с головокружительным облегчением, накатившим на меня тяжелой волной, произнесла я. — Прошу. В любой момент сюда может кто-то зайти, и тогда все сразу станет намного сложнее.

Она колебалась еще несколько секунд, и эти секунды показались мне вечностью, но потом Гвин все же кивнула, и я с трудом устояла на вмиг ослабевших ногах. Словно исполнив свою главную задачу, мое тело в принципе решило отключиться и перестать функционировать.

— Хорошо, тогда вернемся тем же…

Я не договорила, потому что в этот самый момент мои виски прострелила острая боль такой силы, что я буквально потеряла возможность не только говорить, но и мыслить. Всего пара секунд, и вот я уже на коленях, уткнувшись ладонями в холодный каменный пол и не имея ни малейшего представления о том, что происходит.

— Хана! — Гвин бросилась ко мне, но я едва слышала ее сквозь заполнившую уши вязкую вату. Боль на несколько секунд отступила, оставив меня дрожать всем телом и смаргивать выступившие слезы. А потом накатила с новой силой, отчего я повалилась набок, подвывая и сжимая раскалывающуюся голову ладонями.

— Гвин, сюда кто-то идет! — прогромыхал голос альфы где-то в отдалении.

Разлепив мокрые ресницы и глотая ртом ставший вдруг таким горячим и густым воздух, я потянулась к Гвин, но ее уже кто-то оттащил назад. Перекатившись на другой бок, я увидела, как с другого конца коридора ко мне спешат фигуры в белом. Но когда боль стрельнула в третий раз, я уже не видела и их.

«Хана, прости меня», — еле слышно прошептал голос у меня в голове, и после этого последняя ниточка, на которой держалось мое сознание, с гулким треском лопнула.