Альфа и Омега. Книга 3 (СИ)

Глава 20. Лучший друг

— Я не думала, что бывает… так хорошо, — тихо призналась я, поудобнее устроив голову у Йона на плече. — Наверное, это просто гормоны и… остальное, но у меня никогда прежде не было такого ясного ощущения, что все именно так, как должно быть. И что все, что было, просто вело нас к этому моменту. — Немного поразмыслив, я добавила неуверенно: — Получается… получается, они были правы? И омеги приходят в этот мир только для того, чтобы встречать своих альф и становиться… как это там говорится — сосудами для их семени?

— Не думай об этом, маленькая, — покачал головой он, коротко мазнув губами по моему лбу. — Главное, что мы вместе и что… теперь все в порядке, да?

— Еще сутки назад я была уверена, что в порядке все не будет уже никогда, — пробормотала я. — А теперь… теперь чувствую себя так, будто выжила после кораблекрушения.

Это в какой-то мере даже не было преувеличением — лежа посреди смятой и перекрученной постели, окаченная свежим солнцем позднего августа, прижимаясь к боку любимого мужчины, я в самом деле ощущала себя так, будто меня выплюнуло из пенистой пасти взбесившегося шторма на мягкий безопасный песок. Все казалось каким-то ирреальным: и эти мерно колышущиеся занавески, и лимонно-желтый утренний свет, и даже запах моего альфы, смолисто-дымный, такой родной и все еще пьянящий, пусть уже и не так сильно, как ночью. Мне казалось, что я вот-вот проснусь или что все это мне привиделось в горячечном бреду течки, и это ощущение порой становилось настолько отчетливым, что мне казалось я способна проткнуть окружающую нас реальность пальцем и провалиться в то, что находится за ней.

— Йон, ты… снился мне, — тихо проговорила я. — До того как… все случилось вчера. И мне на секунду показалось, что это было не просто сон.

Он на мгновение задержал дыхание, словно от удивления — или от восторга, не берусь сказать точно. А потом ответил на выдохе:

— Ты тоже. Мне снилась, я имею в виду. Но сейчас все кажется таким смутным. Проснувшись, я помнил все чуть ли не дословно, а теперь оно как в тумане. Но почему-то я был уверен, что должен пойти к тебе и что все остальное неважно и бессмысленно. Я проснулся с твердым убеждением, что не могу тебя потерять, как бы там ни было.

Я улыбнулась, сама не зная чему. Правильности произошедшего и все еще происходящего? Или тому, что его слова сейчас пробудили в моей собственной памяти?

— Сегодня мне тоже много чего снилось. Когда мы… ну, когда нам все-таки удалось поспать после всего.

— Ты имеешь в виду, когда ты наконец выдохлась и отпустила меня с миром, моя ненасытная бестия? — усмехнулся Йон, пробегая пальцами по моему плечу, на котором виднелись свежие следы от его зубов.

— Я с тобой еще не закончила, не надейся, — немного покраснев, фыркнула я. Потом снова откинулась головой на подушку, устремив взгляд в потолок. Люстра в этой комнате была странная и больше подходила для бальной залы — если не размером, то стилем точно. Мне кажется, в последний раз я видела столько стеклянных подвесок на абажуре в кабинете Сэма Ортего. До того, как тот был занят моим альфой.

— Мне снились мы, — собрав в кучу ускользающие воспоминания, сказала я. — Мы в прошлом. Или в будущем. Или… какие-то другие мы. Разные мы.

— Я… не совсем понимаю, но звучит интересно, — заметил Йон, подпирая голову ладонью и с интересом глядя на меня немного сверху вниз.

— Это всегда получалось именно так — случайно, — задумчиво проговорила я. — И в самый не подходящий момент. Например, ты был грабителем банка, а я — кассиром. И вместо того, чтобы меня грабить… — Я немного сбилась, вдруг осознав, что это скорее походит на сценарий для не самого оригинального порнофильма, чем на красивую историю любви.

— Кому вообще нужны какие-то дурацкие деньги, когда тут рядом такое ходит, — смешливо наморщил нос мой альфа.

— А в другом кусочке сна ты был кем-то вроде инквизитора, а я ведьмой, которую ты поймал и должен был сжечь на костре. В третьем… — Тут я смутилась окончательно и закончила мысль у себя в голове.

— Серьезно? — окончательно развеселился Йон. — Настоящие близнецы? То есть кровные родственники?

— Тише ты, — недовольно зашипела на него я, как будто это правда мог кто-то услышать и воспринять всерьез. — Не знаю, это была какая-то пестрая мешанина образов, я даже не уверена, что не придумала половину из этого, но…

— Я думаю, так все и было, — уверенно кивнул мой альфа, садясь на постели и с удовольствием потягиваясь до хруста в спине. — Я всегда это чувствовал — что, когда обрел тебя, то вернулся домой.

Я кивнула — похожие мысли посещали и меня саму.

— Думаю, у нас никогда не было выбора, маленькая. Мы не могли не встретиться, как разнозаряженные магниты не могут не притягиваться. Можно ли назвать их притяжение судьбой или космически сгенерированной случайностью? — добавил он, глядя на меня через плечо. Его встрепанные черные волосы торчали в разные стороны, золотисто отсвечивая в утреннем солнце, глаза мягко мерцали, и он казался абсолютно и совершенно удовлетворенным и спокойным.

— Кажется, магниты это что-то про законы физики, — разморенно улыбнулась ему я.

— Вот и мы с тобой — главный закон физики, — совершенно серьезно подтвердил он. — Может быть, без нас вся Вселенная бы пошла трещинами и развалилась на части, кто знает?

Я тихо рассмеялась, качая головой. Не знаю, что там насчет физики, а вот с биологией все было предельно понятно — еще никогда на моей памяти течка не заканчивалась так легко, внезапно и ко всеобщему удовольствию. Я была готова к тому, что мне придется провести в постели несколько дней — даже при условии, что Йон будет со мной и будет мне… помогать по мере своих возможностей. Но ночь прошла — о, эта восхитительная сладкая ночь, после которой все мое тело до сих пор гудело, вибрировало и томительно надламывалось в каждом чересчур резком движении, — наступило утро, и вот мы говорили о всякой ерунде, и никто из нас больше не пытался наброситься на другого. Я догадывалась, что это означает, но предпочитала пока вовсе не думать об этом.

Потому что пока у нас были дела поважнее.

— Йон, насчет того видео…

— Тебе не нужно беспокоиться об этом, — сразу ответил он, но я заметила, как помрачнело его лицо. — Кадо уже занимается этим вопросом. Даже если это был не оригинал, а копия, я сделаю все, что от меня зависит, чтобы больше никто и никогда его не увидел.

— Ты не хочешь… спросить меня о нем? — тихо уточнила я, бросив на него короткий неуверенный взгляд. Альфа вздохнул. Потом, потянувшись, поднял с пола свои брюки и начал одеваться. Его молчание тревожило меня, но каким-то шестым чувством я знала, что нужно дождаться, пока он заговорит первым.

— Я выслушаю то, что ты сама захочешь рассказать, — в конце концов произнес он. — Если не захочешь ничего, так тому и быть. Я больше никогда в жизни не хочу видеть ту запись снова или думать о ней, но, признаться честно, меня куда больше волнует то, как кто-то смог ее заполучить, чем то, что на ней было. Но я точно знаю, что это было до меня, а значит… не имеет вообще никакого значения.

— Откуда ты… — с некоторой долей растерянности пробормотала я. — Даже мне этот жуткий монтаж показался убедительным, хотя я-то точно знала, что все это неправда.

— Глупая маленькая омега, — с нежностью произнес Йон, склонившись ко мне и погладив меня по щеке. — Твоя рука. Тот, кто сделал эту дешевую подделку, совершенно точно не видел тебя обнаженной в последние полгода. — Его пальцы скользнули по моему предплечью, и я все поняла. Конечно, дело было в татуировке. Во время моего единственного визита в Черную башню на мне был пиджак с длинным рукавом, который полностью скрывал предплечье — и рисунок на нем. Ничего удивительного, что его отсутствие на записи никому в глаза не бросилось. Никому кроме…

— Как у тебя хватило выдержки это заметить? — с искренним непониманием спросила я, вглядываясь в его лицо.

— Я точно знал, что это ложь. Знал с первого кадра, — пожал плечами он. — Мне просто нужна была какая-то мелочь, чтобы убедиться в этом. И я ее нашел. Да даже если бы ее не было — эти идиоты совершенно точно не представляют, как работает истинная связь. Для них ты всего лишь очередная омега, которую можно приманить к себе деньгами, обманом или громкими обещаниями.

— А я не «очередная омега»? — улыбнулась я, совершенно размякая под ласкающим взглядом его теплых черных глаз.

— Нет, — качнул головой он. — Ты моя омега, и, кажется, этим все сказано.

— Ладно, — зачарованно согласилась я, ощущая, как по-прежнему наполняюсь восторгом и трепещу всем своим естеством от того, как он называет меня своей. Меж тем Йон закончил одеваться и снова сел на кровать рядом со мной. Взгляд его стал серьезнее и темнее, и я поняла, что мы обсудили еще не все, что он хотел.

— Ты ведь уже знаешь о том, что произошло прошлой ночью? — уточнил он, некоторое время помаявшись в попытке подобрать слова.

— О пожаре? — тихо спросила я, обнимая колени, словно мне вдруг стало зябко. — Я читала об этом в сети.

— Я хотел еще раз сказать тебе, что ты не имеешь к этому никакого отношения, Хана, — произнес он, нахмурившись. — Ни к моему решению, ни к тому, что было сделано. Я знаю, что ты была против, и ты тоже всегда должна помнить об этом..

— Не… уверена, что это работает именно так, Йон, — честно призналась я, перехватив его протянутую руку и потершись о нее щекой. — Я не могу сделать вид, что все это произошло без моего ведома и участия, чтобы выйти сухой из воды и остаться чистенькой. Я тоже чувствую ответственность и не собираюсь от нее бегать или прятаться. Я не знаю, было ли это лучшим решением и можно ли было поступить иначе, но я вместе с тобой приму последствия, какими бы они ни были — только моральными или какими-то еще.

— Хана, это совершенно необязательно, — с досадой мотнул головой он.

— Я сильная, Йон, — возразила ему я. — Я тоже многое видела и многое пережила, и меня уже поздно прятать от этого страшного несправедливого мира. Хочешь знать, что я думаю о пожаре на фермах? Это ужасно. Это несправедливо и жестоко. Но я понимаю, почему ты это сделал, и я не думаю, что сама бы смогла придумать способ лучше. Лучше скажи мне, что там с Сатэ. Это ведь его подчиненные прислали ту запись, верно?

Йон какое-то время молчал и просто смотрел на меня. Словно прикидывал у себя в голове, насколько он готов поверить в мою искренность и в то, что я в самом деле не нуждаюсь в его защите. По крайней мере, в защите от неприглядной правды.

— Кадо и его люди сейчас занимаются этим, я уже сказал, — наконец ответил он. — К вечеру у нас должна быть вся информация.

— И что дальше? — уточнила я, тоже одеваясь. — Каков твой план?

— Плановое собрание зубцов должно было быть через три недели, — отозвался он, наблюдая за мной с едва заметно тлеющими искрами во взгляде. — Но, думаю, в связи с последними событиями его проведут раньше. Сейчас мы готовим доказательства вины Сатэ, и нам осталось собрать последние связующие элементы. Зубцы бы не обратили ровным счетом никакого внимания на все остальное, но поджог ферм самым прямым и непосредственным образом влияет на их собственные кошельки, так что такое они ему не простят. Мне всего лишь нужно убедиться, что этот кусочек пазла идеально встанет на свое место, но здесь можешь не беспокоиться — он сам выдал нам все свои козыри и теперь они сыграют против него.

— Хорошо, — резюмировала я, покончив со своим гардеробом. — Если необходимо, я тоже могу там присутствовать. На собрании, я имею в виду.

— Нет, я думаю, что сам справлюсь, — покачал головой Йон, подойдя ближе и улыбнувшись уголком губ. — Лучше расскажи мне, как дела в Обществе, моя боевая омега. И какого Зверя вообще произошло той ночью. Я думал, что прибью Меркурио на месте, когда узнал, что он бросил тебя там.

— Не сомневаюсь, — улыбкой на улыбку отозвалась я, обнимая его за талию и прижимаясь ближе. — Не хотела бы я быть на его месте в тот момент. Думаю, он и сам трижды пожалел, что не настоял и не пошел сам. Но Лотос его ни в какую отпускать не хотела, а я решила, что это может быть хорошим предлогом для того, чтобы попытаться договориться с Гвин.

— И как? Договорилась?

— Я пыталась, но…

Меня перебил вежливый стук в дверь, а когда мы оба, как по команде, повернулись к ней, та приоткрылась и в проеме появилось знакомое лицо.

— Судя по запаху, я вас ни от чего не отрываю? — на всякий случай все-таки уточнил Дани.

— Нет, мы уже… в порядке, — кивнул Йон, но от меня не укрылось как будто бы легкое сожаление, прозвучавшее в его голосе. — А что такое?

— Думаю, вы захотите это увидеть, — произнес он. — Это касается той омеги, о которой ты рассказывала, сестренка.

— Анни? — нахмурилась я. — Что с ней?

Он не ответил, только поманил нас за собой, и мы с альфой, коротко переглянувшись, последовали за ним на первый этаж в его личный кабинет. В тот момент меня накрыло навязчивым чувством дежавю, и я на мгновение задумалась о том, что узнавать о событиях из видео, а не телефонных звонков или газет уже стало чем-то вроде нормы в наш медийный век. И в этом были как свои плюсы, так и минусы — которые в чем-то даже пересекались между собой. На видео было видно больше, там присутствовали все детали, которые в ином случае мог бы опустить даже самый талантливый рассказчик. Оно было настолько объективным, насколько позволял тот, кто стоял за камерой. Но это же создавало порой не нужный эффект присутствия, от которого потом сложно было избавиться. Пару лет назад во время очередного вспыхнувшего военного конфликта, сеть наводнили фотографии обезображенных тел, разрушений и всего того ужаса, что прежде существовал лишь в кино и книгах. Мне повезло, что те события не имели прямого отношения ни ко мне, ни к моей стране, но я отлично помню то отупение, которое на меня находило, когда я пролистывала новостную ленту, видя ее наполнение в таких жутких графических подробностях, что потом меня долгое время не отпускало чувство, что я сама побывала на поле боя.

К счастью, на этот раз на видео, которое нам поставил Дани, не было ничего откровенно пугающего — только Анни, одетая в белоснежное закрытое платье и стоящая на коленях перед отцом Евгением, который что-то бормотал себе под нос, подняв руки над ее головой.

— Что это такое? — непонимающе спросила я, поднимая глаза от экрана на самого Дани. — Что тут происходит?

— Это еще не показали по телевизору, но, думаю, в ближайшие дни покажут, — озабоченно отозвался тот. — Мне это переправили мои ребята из Церкви. Судя по их словам, те собираются сделать из нее кого-то вроде духовного лидера для носителей. Иерарх, видимо, считает, что она как медийная фигура выглядит более привлекательно и внушает больше доверия, что отец Евгений. Потому что действительно искренне верит в то, что говорит.

Он замолк, потому что в этот момент на видео Анни поднялась с колен и обратила свой мягко сияющий взгляд к камере. Я вспомнила свое первое впечатление от этой женщины — она казалась такой вдохновленной и устремленной к чему-то за пределами самой себя, что мне сразу это внушило смутную тревогу. Может быть, дело было в моей антипатии к Церкви в целом, но фанатичная гонка за прекрасными идеалами всегда казалась мне предвестником неизбежной беды. Становясь носителем некой четко очерченной идеи, которая тебе самому кажется прекрасной и совершенной во всех отношениях, ты волей-неволей начинаешь сперва нивелировать, а потом и вовсе яростно отрицать все иные идеи, не соответствующие твоей собственной. И хорошо, если это отрицание выливается в молчаливое противостояние всему миру и чувство собственной исключительности. Но, как показывала история, куда чаще такие идейные ребята шли отстаивать свою неоспоримую правоту огнем и мечом. И не останавливались, пока все инакомыслящие не оказывались уничтожены — физически или, по меньшей мере, психологически. Можно сказать, идеи пугали меня — Идеи с большой буквы, которые способны были захватывать сознание полностью, перекраивая его себе под стать.

Анни на видео меж тем наконец заговорила:

— Дорогие братья и сестры! Я не могу словами выразить мое счастье от возможности говорить с вами не просто как простая мирянка, но как дитя, признанное нашей благой Церковью. Я обращаюсь ко всем вам со словами любви и поддержки, потому что прекрасно понимаю, сколь многим это сейчас нужно. Мы живем в очень непростое время — время вызовов и сложного морального выбора. Каждому из нас надлежит его сделать и понять, кем мы хотим быть и каким хотим видеть будущее для наших детей. — Она задумчиво и даже, пожалуй, немного мечтательно улыбнулась, положив руку на свой живот, а у меня в голове что-то щелкнуло, встав на свое место. Судя по всему, таблетки, которые она просила меня купить, ей уже не пригодились. Не поэтому ли она именно сейчас решила переметнуться под крыло церковников? Думая об этом, я посмотрела на Йона и, к своему собственному удивлению, увидела совершенно особенное и не соответствующее моменту выражение у него на лице. Он смотрел на меня с немым вопросом в глазах и то ли с беспокойством, то ли с надеждой, и я, признаюсь, сперва вообще не поняла, о чем он может думать. А когда его взгляд скользнул ниже, к моему собственному животу, я мгновенно залилась краской и отвернулась, ощутив яростное желание спрятаться под диван.

Нет, я была совершенно не готова думать о последствиях того, что произошло этой ночью, хотя в глубине души прекрасно их понимала. Не сейчас и уж точно не в ближайшие дни. Эти последствия все равно никуда не денутся, если уж им суждено случиться.

— …Поэтому я призываю всех моих братьев и сестер, кто слышит меня, без страха и сомнений вверить свои жизни в руки нашей заботливой Церкви, — продолжала вдохновенно говорить Анни на видео. — Я обещаю, что буду рядом с вами и вам нечего опасаться. Помните, что вы спасаете не только себя, но и весь наш род. Мир истосковался по благости, и лишь мы с вами способны вернуть ее. Я знаю, что многие из вас всю жизнь искали истинный путь, и я предлагаю его вам. Оставьте страх и сомнения, вам больше никогда не придется ни бояться, ни сомневаться, если вы выберете спасение.

Она раскрыла объятия навстречу камере, продолжая улыбаться этой своей восторженной лучистой улыбкой, от которой у меня по спине бежали мурашки, и экран медленно и значительно потемнел. Видео закончилось.

— И что это было? — поинтересовался Йон прежде, чем я успела менее цензурно выразить свои мысли по поводу увиденного. — Дани, ты вообще в курсе того, что там сейчас у них происходит? Что задумал твой отец? Они вообще знают об Обществе?

— Давай по одному вопросу за раз, братишка, — неловко улыбнулся Медвежонок. Обойдя свой стол, он занял место в кресле, а я вдруг подумала, что обстановка его кабинета отчего-то напоминает мне то помещение в городском соборе, где они с отцом впервые встретились после многолетней разлуки. Интересно, это было сделано специально или все кабинеты священников всегда обустраивались и обставлялись примерно одинаково?

— Хорошо, рассказывай все, что знаешь, — кивнул мой альфа, сложив руки на груди и нахмурив брови.

— По своим каналам я узнал, что до недавнего времени отец вообще не интересовался Обществом и, возможно, даже не знал о его существовании, но после того, как он приблизил к себе отца Евгения и разрешил тому работать в закрытых секциях библиотеки Этерия, эта история не могла не всплыть на поверхность. Но до появления Анни он считал, что Общество, если и существовало когда-то, то давно уже исчезло.

— Значит, она все-таки все ему рассказала, — упавшим голосом пробормотала я, поняв, что до этого момента наивно верила в то, что омега промолчит.

— Какую-то часть определенно, — помолчав, со вздохом согласился Медвежонок. — Но я ничего не слышал ни о готовящемся захвате, ни даже об организации поисковых рейдов. Возможно, конечно, они выжидают, но в данном случае было бы логично воспользоваться замешательством противника, а не ждать, пока тот укрепит свои позиции или и вовсе сбежит.

— Звучит логично, — согласился Йон. — А отсюда мы можем сделать только два вывода. Либо церковники решили, что штурмовать подземный бункер просто глупо и легче переловить оймахистов по одному, либо…

— Либо они надеются, что Анни своим красноречием заставит их сдаться добровольно, — закончила его мысль я. — Но Гвин на такое точно не пойдет. Как и Меркурио.

— Но Боро этого не знает, — выразительно двинул бровями мой альфа. — Если Анни ему напела, что там в бункере сидят такие же на все готовые бестии, как она сама, которых нужно лишь немного мотивировать и направить в нужном направлении, то он, возможно, и дал ей шанс договориться с ними по-хорошему.

— С нее станется, — согласилась я. — Я имею в виду, она явно живет в каком-то собственном мире. И в этом мире все мы только и ждем возможности нырнуть в крепкие материнские объятия Церкви и позволить ей все решать за нас.

— А что они вообще делают с носителями? — уточнил Йон, снова обратив взгляд к Дани.

— Точных сведений у меня нет, — без особого удовольствия признал тот. — Я боюсь вызнавать что-то напрямую, потому что отец лично наблюдает за этим… проектом, а мне бы совсем не хотелось лишний раз привлекать его внимание. Мы с ним… вроде как заключили своего рода пакт о ненападении или вроде того. Я не лезу в его дела, он — в мои.

— Вот он удивится, когда во время Праздника Благоденствия этот пакт пойдет псу под хвост на глазах всего мира, — хмыкнул мой альфа, и от меня не укрылось, как Дани на этих словах смутился и как будто даже побледнел. Повинуясь порыву, я обошла стол и, встав позади его кресла, положила руки омеге на плече и склонилась к нему.

— Волнуешься, малыш? — мягко спросила я.

— Стараюсь вовсе об этом не думать, — мотнул головой он. — Это, кажется, будет еще так нескоро. Я пока… стараюсь делать вид, что этого нет вообще и оно… не приближается с каждым днем. Прости, сестренка, я… я все сделаю, просто…

— Все нормально, — поспешила успокоить его я, кончиком носа проведя вдоль его нежной ушной раковины. — Ты большой молодец, Медвежонок. Не перегружай себя и… не позволяй этому злобному альфе тобой командовать.

— Ты ведь сейчас о его папаше, верно? — с легким подозрением уточнил Йон, прищурившись.

— Он знает, о ком я, — невозмутимо отозвалась я. — Значит, информации из лаборатории пока еще не было?

— Результаты будут в ближайшее время, но… — Дани снова замялся, словно ему становилось все труднее подбирать слова. — На самом деле же неважно, какими они будут, правда? Я… только недавно об этом думал. Что бы ни показала экспертиза, мир уже таков, какой он есть. Он не изменится в мгновение ока только потому, что мы выясним правду о том, что произошло две тысячи лет назад. Да и… какая это вообще правда? Церковь написала свою историю, Общество придумало свою, а то, что было на самом деле, давно превратилось в песок и пыль.

— Мы не пытаемся исправить или изменить прошлое, — возразила я. — Мы делаем это для того, чтобы могло измениться будущее. Если бестиям суждено вымереть и исчезнуть как виду, нужно понимать, что это не наказание и не чья-то вина, а просто… естественный ход вещей. Мы внезапно появились посреди чужой истории и так же внезапно сойдем на нет.

Я снова посмотрела на Йона, и тот кивнул, словно соглашаясь со мной.

— Бестии много чего наворотили за эти две тысячи лет, — подтвердил он. — И, думаю, успеют еще наворотить, прежде чем исчезнут совсем. И если мы что-то и задолжали этому миру и людям, так это их историю. Хотя бы право ее знать.

— Хотя бы право знать о том, что на самом деле они ничего не знают, даже если им так кажется, — кивнула я, поймав его взгляд и вдруг почему-то забыв, о чем мы вообще тут говорим. Заметив это, Дани деликатно кашлянул и уже с совершенно другой интонацией и выражением лица поинтересовался:

— Я так полагаю, вчера все закончилось хорошо?

— Хорошо закончилось, — подтвердил мой альфа, усмехнувшись. — Я бы даже сказал — неоднократно хорошо закончилось.

Я закусила нижнюю губу, с трудом подавив теплую волну, накатившую откуда-то снизу, и смущенно улыбнулась, избегая встречаться глазами с лукавым взглядом Медвежонка. Произошедшее ночью слилось в моей памяти в какой-то непрерывный горячечный марафон, в котором было не разобрать, где заканчивается один из нас и начинается другой. Мне кажется, я ощущала Йона всем телом сразу, пусть даже это явно было невозможно, и он, почти уверена, чувствовал то же самое. Неловко было признаваться в этом на фоне всех наших планов и философских рассуждений о правде и моральном долге нашего вида, но самое лучшее, самое приятное и самое восхитительное, что со мной происходило в жизни, было совершенно простым, примитивным и лишенным какой бы то ни было поэтичности — за пределами той, которую можно было бы придать ему словами и образами. Этой ночью я была больше животным, чем кем-либо еще, и мне это ужасно нравилось. Пусть наша с Йоном страсть друг к другу была одновременно частью проклятия, и избавления от этого проклятия, она делала меня живой и наполняла ощущением смысла каждой проживаемой минуты. И я не знала, чем можно было это оправдать — великой любовью, о которой было написано, сказано и спето так много, или банальной биологией, прославлять которую решались разве что ученые, да и то в куда более сдержанных и скромных выражениях, нежели поэты.

Как бы там ни было, вчера я для себя осознала одну простую и, вероятно, уже неизменную истину — мы с Йоном это навсегда. Он уже никуда не денется от меня, а я от него. Каждым своим поцелуем этой ночью, он забирал с моей кожи вкус вины и горечи за то, что произошло семь лет назад. Каждым своим стоном я прощала ему все его грехи — уже совершенные и те, что он так или иначе совершит в будущем. Соединяясь, схлестываясь на горячих влажных простынях, мы признавались друг другу в том, что не могло уже быть выражено словами. Мы против всего мира, и весь мир против нас. Никогда не будет ничего важнее этого, никогда не будет ничего желаннее и правильнее этого — и мы оба теперь это знали.

После обеда Йон засобирался обратно в город — ему ведь нужно было сыграть роль полного праведного гнева наркоторговца, чей сверхприбыльный бизнес был уничтожен завистливыми конкурентами. Я, естественно, поехала с ним, потому что оставаться у Дани дольше не имело особого смысла — да и Меркурио, думаю, не терпелось получить отчет из первых рук о том, что произошло в Обществе после их побега.

— Значит, они благополучно добрались и разместились? — уточнила я, когда об этом зашел разговор — уже через некоторое время после того, как мы выехали с территории поместья.

— Да, в тесноте да не в обиде, — кивнул Йон. — Я предлагал им расселиться по всему этажу, но им явно комфортнее сидеть друг у друга на голове.

— Наверное, так спокойнее, — предположила я. — Все-таки это очень большие перемены, пусть даже для большинства из них мир поверхности не совсем в новинку.

— Да, может быть, — не стал спорить альфа, и после этого наш разговор как-то сам собой угас. Глядя на пролетающий за окном пригород, я размышляла о том, как удивительно много стало в наших жизнях каких-то больших и сложных вопросов, от которых зависело чужое благополучие. Вспоминала нас в самом начале — всего-то несколько месяцев назад! — когда мы обсуждали ночные окна или мятный шоколад, и все казалось таким таинственным, будоражащим и непредсказуемым. Теперь эта будоражащая таинственность уступила место чему-то другому — чему-то спокойному, надежному, теплому и уверенному. Тому, от чего я бы уже ни за что не отказалась даже ради всех фейерверков эмоций наших первых дней.

У Йона зазвонил телефон, и, увидев имя на дисплее, я попросила его включить громкую связь. Он так и сделал и коротко произнес, отвечая на вызов:

— Говори, я слушаю.

— Босс, я добыл те сведения, о которых мы с вами вчера говорили, — раздался из динамиков бодрый голос Кадо. — Тот парень оказался крепким орешком, но мне все-таки удалось выбить из него имя заказчика. И, честно говоря, я сначала был уверен, что он мне голову дурит, но сейчас получил подтверждение еще из одного источника, так что готовьтесь удивляться.

Я нахмурилась, не очень понимая, о чем вообще идет речь, но судя по лицу Йона, удивляться ему совсем не хотелось.

— Продолжай, — только и сказал он, выворачивая руль, чтобы обогнать медленно тащившуюся перед нами фуру.

— Все это время мы отталкивались от идеи, что приказы исходят непосредственно от Сатэ, и на это указывало, по меньшей мере, то, что от его имени говорил один из самых высокопоставленных членов банды. — Голос Кадо то нарастал, то отдалялся, и мне вдруг подумалось, что прямо сейчас он пойдет помехами, и мы не услышим самого важного, как иногда бывало в дурацких фильмах. Но следующую его фразу мы расслышали так кристально ясно, что сомневаться в ней совершенно не приходилось: — Вы, может быть, слышали его имя — Эйсон Грек.

— Грек? — первой отреагировала я спустя несколько секунд ошарашенного молчания. — Тот самый Грек?

— О, молодая госпожа, и вы тут, — как будто совершенно искренне обрадовался наш подчиненный. — Как ваше самочувствие? Босс знатно переживал вчера, но у нас никак не было возможности к вам отлучиться, нужно было проконтролировать исполнителей и…

— Давай к делу, — нетерпеливо перебил его мой муж. — Что там с Греком?

— Так вы его знаете, получается, — удовлетворенно кивнул сам себе тот. — Я так и подумал в общем-то. Учитывая вашу историю с его женой и… остальное. Это вполне себе объясняет его самоубийственную самодеятельность…Алло, босс? Вы меня слышите? Я сказал…

— Я слышал, что ты сказал, — обжигающе ледяным голосом подтвердил Йон, и даже мне от его тона стало как-то не по себе.

О том, что Эйсон Грек, муж Никки, работал на Сатэ, мы оба знали. Чего мы не знали, так это того, насколько высоко он сидит в общей иерархии и что может себе позволить творить за спиной собственного босса — а, может статься, и с его молчаливого одобрения. Сейчас казалось странным, что мы совершенно о нем забыли, а ведь теперь все недостающие кусочки мозаики совершенно естественно и податливо встали на свои места.

— Мое видео, — выдохнула я, неосознанно стиснув кулаки на коленях. — Я была в таком шоке, когда его увидела, что совсем не подумала о том, как оно вообще всплыло из небытия. Это Джером нашел его, но я думала, что оно пропало вместе с ним. Возможно, он послал Греку копию перед смертью — для страховки. Не представляю правда зачем.

— Я слышал, эти двое неплохо ладили, — подтвердил голос Кадо из динамика телефона. — Правда мне всегда казалось, что Джером просто использует этого идиота, чтобы получать информацию о делишках Сатэ и держать руку на пульсе, но Грек, судя по всему, действительно считал его своим лучшим другом. Вы ведь знаете, что он вернулся в Восточный город вскоре после похорон Стоуна? Говорят, он лично занимался оформлением могилы и… прочим. Очень переживал.

— Этот бездушный ублюдок? — скривился Йон. — Переживал из-за кого-то? Что за чушь! Уж не хочешь ли ты мне сказать, что он устроил всю эту катавасию, чтобы отомстить мне за смерть Джерома?

— За смерть Джерома, за вашу связь с его женой, откуда мне знать, — вздохнул Кадо. — Одну могу сказать наверняка — мы схватили паршивца за яйца. О пожаре на фермах уже все знают, и на фоне вашего… интересного общего прошлого никто не усомнится в том, что Грек к этому причастен.

— Вот как, — сквозь зубы выдохнул мой альфа. — Я тебя понял. Мне нужно об этом подумать. Будь на связи, Кадо.

— Есть, босс, — отозвался тот, и Йон сбросил звонок.

Я тихо протяжно выдохнула и откинула голову на подголовник сидения, отвернувшись к окну, по которому скользили косые ниточки дождевых струек — погода испортилась вскоре после того, как мы выехали из поместья Боро. До сентября оставались считанные дни, но осень ощущалась уже не только на уровне предчувствий и смутных ассоциаций. На мгновение мне стало жаль, что я не могу думать именно об этом — о том, как листья меняют цвет, а дождь становится похож на большую серую кошку, что мягким пузом накрыла город. Кажется, когда-то мне действительно казалось это настолько важным, что погода и температура за окном могли коренным образом влиять на мое настроение, самочувствие и даже взгляд на мир. В какой-то другой момент я могла бы с гордостью сказать, что наконец повзрослела и избавилась от юношеских бесплотных фантазий и иллюзий, но дело ведь было совсем в другом. Просто у некоторых есть возможность до старости прожить в полупрыжке, с головой в облаках, и это совсем не такая уж плохая или заслуживающая осуждения и порицания жизнь. А другие в какой-то момент сталкиваются с чем-то настолько фатально отличающимся от их иллюзий, что вернуться к оным уже просто не представляется возможным.

— Ты убьешь его? — негромко спросила я, не отрывая взгляд от капель с той стороны автомобильного стекла.

— А как же иначе, — пожал плечами Йон. — Он заслужил это задолго до того, как приказал забросать Дом коктейлями Молотова. Ты против?

— Нет, — совершенно легко и не раздумывая ответила я. — Это плохо?

Альфа не ответил, и пару минут в салоне машины царила размеренная мягкая тишина, нарушаемая лишь звуком движения дворников. И когда я уже начала размышлять о чем-то другом, он произнес с неожиданным для меня остервенением в голосе:

— Я обещаю тебе, что скоро все это закончится.

— Йон, ты не обязан мне ничего…

— Нет, — упрямо мотнул головой он. — Я вижу, как это влияет на тебя. Я пытался не замечать, но это все равно происходит. И я этого не хочу. Ни для тебя, ни для себя, ни для… кого-либо еще. — Он сбился в самом конце, как будто не сумев произнести вертевшееся на языке слово, но я отлично поняла, кого он имеет в виду, и почти неосознанно положила одну руку на пока совершенно плоский и как будто бы пустой и безжизненный живот. — Грек будет последним.

— Мне бы очень хотелось в это верить, милый, но… — мягко начала я, но он не дал мне договорить:

— Я за последнее время совершил несколько больших ошибок, Хана, но повторять их не намерен. Помнишь, ты спрашивала меня, готов ли я все бросить и просто быть с тобой без… всего вот этого? — Он демонстративно обвел рукой окружающее пространство люксового автомобиля.

— Помню, — осторожно согласилась я,

— Можешь считать это сумасбродством, но вчера ночью я пересмотрел некоторые свои приоритеты и ценности. Теперь, когда ферм больше нет, я перестану быть для зубцов настолько важным. И… в связи с последними событиями у меня появился план, как… использовать это себе на благо.

— Йон, ты не должен ничего делать только ради меня, если тебе самому хочется чего-то другого, — мягко возразила я. — Я останусь с тобой, что бы ни произошло и куда бы ни завела нас эта тропа. Разве ты еще этого не понял?

— Понял, — с чувством подтвердил он. — И нет, ты не права. Если я и должен что-то в жизни делать, то только то, что делается ради тебя и ради нашего будущего. Я… тоже устал, Хана, веришь? Я просто… зверски устал.

Альфа выдохнул так тяжело, что мне на секунду показалось, что он прямо сейчас ткнется лбом в рулевое колесо, но этого, к счастью, не произошло.

— Я верю, Йон, — тихо согласилась я, положив руку ему на плечо и бережно погладив его. — Я верю тебе, жизнь моя. И я буду с тобой, что бы ты ни решил и где бы ни оказался — хоть на вершине мира, хоть в сточной канаве. Потому что иначе и быть не может. И если ты говоришь мне, что он будет последним, значит так оно и будет.

— Как думаешь, я идиот, Хана? — как будто с совершенно искренним интересом спросил он. — Насколько глупо было думать, что все это… мне по плечу?

— О, Йон, — с нежностью улыбнулась я, ощущая, как меня совершенно недвусмысленно переполняют чувства столь всеобъемлющие, головокружительные и пьянящие, что, кажется, в мире еще не было изобретено слов, чтобы их передать в полной мере. — Тебе по плечу весь мир, я в этом убеждена абсолютно серьезно. И горе тем, кто всерьез решит встать у тебя на пути.

Мне понравилось, как он улыбнулся мне в ответ.