Американец, или очень скрытный джентльмен

Клара сделала мне подарок. Не особо роскошный, булавка для галстука из простого металла, покрытого самоварным золотом. Она сантиметра четыре в длину, на пружинке, на задней планке мелкая зубчатая насечка. В середине передней позолоченной планки — герб в технике эмали. Это герб города, в нем есть элементы фамильного герба Висконти. Представители рода Висконти, если верить рекламной листовке для туристов, дурно отпечатанной на английском, французском, немецком и итальянском, когда-то владели и городом, и почти всеми окрестными землями. Очень подходящий подарок, хотя Клара и не может этого знать: Висконти были виртуозами заказных убийств, великими визирями в игре смерти. Для них не существовало другого образа жизни. Или смерти.

Вручила она мне этот подарок, мягко говоря, довольно окольным способом — хотя, что было тому причиной, робость или боязнь Диндининых насмешек, я не знаю. Она сунула коробочку с булавкой в карман моей куртки, то ли когда она висела на спинке стула в нашей комнате на Виа Лампедуза, то ли когда мы сидели в пиццерии. Я обнаружил его, только когда Диндина уже ушла, с обычной формальной приветливостью чмокнув меня в щеку.

— Посмотри, что в кармане, — скомандовала Клара. Я сунул руку во внутренний карман. Для меня это совершенно естественное движение. Я никогда ничего не кладу во внешние карманы, остерегаюсь воришек. Клара презрительно рассмеялась.

— Да не внутри. В кармане.

Я похлопал по карману куртки и нащупал коробочку.

— Что это?

Удивление мое было искренним. В нормальном случае я бы ни за что, никогда бы не позволил себе такой рассеянности. Ничего не стоит подсунуть в карман пальто несколько граммов семтекса и одно из миниатюрных взрывных устройств. На моей памяти целых два человека отправились на встречу с Создателем именно таким образом: говорят, в этом болгары тоже мастера. Или румыны? А может, и вовсе албанцы. Все эти балканские болмынканцы одним миром мазаны, когда доходит до дела — хитрющие бестии, от рождения наделенные коварством, которое выпестовали века иноземных вторжений, родственных браков и борьбы за выживание.

Я вытащил коробочку и уставился на нее. Не будь Клара моей любовницей, не стой она так близко, сделай она хоть одно движение, будто вот сейчас возьмет и сбежит, я бы обязательно отшвырнул коробочку подальше, а сам распластался бы на мостовой. Или, возможно, я бросил бы коробочку в нее, к ее ногам. Если подумать — да, именно это я бы и сделал. Выживание и возмездие — не одним только жителям Балкан знакомы эти понятия.

— Dono. Regalo. Пода-рок. Тебе.

Она смотрела на меня с улыбкой, свет уличного фонаря отбрасывал на ее лицо красивую тень, подчеркивая ямочку на подбородке. А еще мне было видно, как она покраснела.

— Можно было бы и без этого.

— Да. Конечно. Можно. Но это от меня. Тебе. Почему не откроешь?

Я приподнял крышку, закрепленную на пружинке. Из коробки вылетел листок с исторической справкой. Сердце у меня зашлось, нервы затрепетали. Клара наклонилась и подняла бумажку.

Булавка сияла в свете фонаря. Я покачал коробочку, любуясь блеском.

— Просто безделушка.

Она, видимо, отрепетировала эту фразу, потому что произнесла ее безупречно, не членя существительное на слоги.

— Я очень тронут, Клара, — улыбнулся я, — но ты зря так вот тратишь свои деньги. Они тебе нужны.

— Да, но только…

Я наклонился и поцеловал ее точно так же, как меня целовала Диндина. Клара обвила меня рукой за шею, вплотную приблизила лицо и прижалась губами к моим губам. Она не отпускала меня долгое мгновение, губы ее не шевельнулись, не раскрылись, не дали языку скользнуть мне в рот.

— Большое спасибо, — сказал я, когда она отодвинулась.

— За что?

— За булавку и за такой нежный поцелуй.

— И то и другое — потому, что я люблю тебя, очень.

Я промолчал. Мне нечего было сказать. Несколько секунд она смотрела мне в глаза, и я чувствовал, что она молится про себя — чтобы я ответил ей тем же, чтобы сказал, что чувствую то же самое, что мы вместе, что мне с ней хорошо. Но я не мог. По отношению к ней это было бы подло.

Она отвернулась, не с обидой, а с грустью, и пошла прочь.

— Клара, — тихо окликнул ее я.

Она остановилась, посмотрела через плечо. Я поднял коробочку повыше.

— Я буду ею очень дорожить, — сказал я, и это было чистой правдой.

Клара улыбнулась и ответила:

— Давай увидимся еще. Скоро. Завтра?

— Послезавтра. Завтра мне нужно поработать.

— Bene! Через день! — воскликнула она и легкой походкой пошла прочь.

Клара любит меня. Это не бред, а голая правда. Она любит меня не так, как Диндина, не ради секса, опыта и карманных денег, она любит именно меня, вернее, того, за кого меня принимает. Вот тут-то и начинается бред.

Ее любовь — серьезное осложнение. Я не могу себе этого позволить, не могу так рисковать. Я не хочу принести ей несчастье, но и обманывать себя не хочу. А самому себе я вынужден признаться, что чувствую если не любовь, то, во всяком случае, привязанность. Дешевая булавка усилила это чувство, эту опасную слабость, которая мною овладевает, которая меня тревожит.

Я проводил Клару взглядом и, обуреваемый беспокойством, зашагал к дому.