Анарх

XIV. ПРАВДА И ДРУГАЯ ЛОЖЬ

— Это зловеще, и невозможно притворится, что это не так, — сказал Колеа, пока они брели.

— С вашей маленькой девочкой все будет в порядке, — сказал Бленнер рядом с ним. — Я в этом уверен, майор.

Он не звучал уверенно. В полусвете, Колеа мог видеть напряженный язык тела Бленнера, как будто он пытался сбежать в себя, потому что здесь больше не было, куда уйти.

— Я ценю, что ты пытаешься звучать ободряюще, Вэйном, — сказал он.

— Ну, для этого и есть комиссары, — сказал Бленнер с пустым смехом.

— Для этого и других вещей.

Бленнер вздохнул. Его дыхание убыстрилось. — Издержки профессии, — сказал он.

— Хотя, должно быть, было сложно в первый раз?

— Я не хочу думать об этом, — сказал Бленнер.

— Прости, — сказал Колеа. — Мы должны держать себя в руках.

Бленнер кивнул. — Я... я нахожу это трудным в эти дни, майор, — ответил он.

— Иногда просто нужен кто-то, с кем можно поговорить, — сказал Колеа. — Друг. Понимаешь? В противном случае, такие вещи укрепятся внутри. Зажмут человеческий разум. Заставят его делать глупые вещи.

— Вещи?

— Я знал людей, разваливающихся на части, — сказал Колеа. — Начавших пить. Или злоупотреблять таблетками. Просто чтобы держать демонов внутри.

— Таблетки?

— Всегда есть путь назад, Вэйном. Просто нужно открыться и поговорить.

— Я бы хотел... — начал Бленнер.

— Что?

— Я бы хотел, чтобы ты только что не сказал «демоны», — сказал он.

Колеа улыбнулся. — Вэйном?

— Да?

— Раньше... ты помнишь? Когда я только спустился в подвал. Ты собирался сказать мне кое-что.

— Разве? — спросил Бленнер. — Я не помню.

— Я помню, — сказал Колеа. — Если я когда-либо и видел человека, который собирается сбросить бремя со своих плеч, тогда, это был ты. Что это было?

Бленнер какое-то время не отвечал. Затем из него вырвался тихий надорванный писк.

— Я не могу это сделать, — сказал он. Колеа едва мог его слышать. — Вина. Это вина, понимаешь? Только на мне, на мне, все время.

— Поговори со мной, Вэйном, — Колеа уронил свой голос до низкого шипения. Им пришлось замедлиться, и остальной отряд Баскевиля слегка оторвался от них.

Бленнер посмотрел на Колеа. Его глаза были отекшими и красными. Крошечный тик заставлял его левую щеку дергаться.

— Низкое Острие, — сказал он. — Это было глупо. Так глупо. Я... я просто пытался держать себя в руках. Они вонзили в меня когти. Я имею в виду, меня как следует поимели. У них была грязь на меня, которая бы стала... стала бы концом.

— Кто?

Бленнер сглотнул, и вытер глаза.

— Ничто из этого сейчас не имеет значения, — сказал он. — Это все казалось таким важным тогда, но сейчас? Здесь? Фес! Это так нелепо! Ужас здесь, наши жизни... за нами идет смерть, и выхода нет.

— Расскажи мне, — сказал Колеа.

— Что? — Бленнер рассмеялся пустым смехом. — Признание на смертном одре?

— Думай об этом, как об отпущении грехов, — сказал Колеа. — Если это будет нашим концом здесь, внизу, то как ты хочешь, чтобы это произошло? Разве ты не хочешь оставить этот долг и перейти в следующую жизнь с чистой совестью?

— Только в смерти, а?

— Они говорят, что так это заканчивается. Долг, да. Я не знаю насчет вины.

Бленнер замешкался.

— Я не помню, чьей это было идеей, — тихо сказал он. — Гендлера, может быть?

Вайлдер ухватился за это, и они притащили меня, потому что они знали, они знали, что могут шантажировать меня ради помощи. Это были просто деньги, майор. Просто деньги. У сына Гаунта было так много, я имею в виду, так много. Доступ к активам Дома Часс. Мы не знали, ни тогда. Мы не знали, что парень был... не парнем.

— И?

— Предполагалось, что Гендлер припугнет его в душе. Напугает его, и заставит его перевести некоторую сумму нам. Вот так и должно было все быть. Но Гендлер, этот фес Диди Гендлер, он был жестоким. Сбил парня с ног. Вот тогда вошли мы. Вот тогда мы осознали, что сын был, на самом деле, фесовой дочкой. Затем Гендлер сымпровизировал нафес. Решил, что она не сможет ничего рассказать, если умрет.

Он посмотрел на Колеа.

— Эзра обнаружил их. Я думаю, что он присматривал за Мерити, ходил за ней тенью. Он вмешался и убил Гендлера. Ранил Вайлдера. Затем вошли мы и притворились, что помогаем ему, хотя мы были замешаны в этом все время. Он убил Эзру. Сказал, что мы должны сказать, что это сделал Вайлдер. И что я обнаружил их и казнил Вайлдера на месте. Никаких несостыковок, понимаешь? Видишь, как это сработало? Он заставил меня убить его, Гол. Он заставил меня пристрелить Вайлдера. Вайлдер умолял меня не делать это, а я просто...

— Вэйном? Вэйном, послушай. Кто заставил тебя? Кто бы другим человеком в вашей группе?

— Мерин, — сказал Бленнер.

Колеа сжал челюсти.

— Это маленькое дерьмо, — прошептал он. — Это был он? Он убил Эзру?

Бленнер кивнул. Колеа хотел двинуть ему кулаком в лицо, а затем продолжать бить. Но он сдержал свою ярость.

— Ты сделал правильную вещь, Вэйном, — выдавил он. — Храбрую вещь. Теперь ты чувствуешь себя лучше, да?

Бленнер снова кивнул.

— Хорошо. Ладно. Давай разберемся с этим, и, если мы выживем, мы сможем разобраться с Мерином. Ты сделал правильную вещь.

— Я просто не могу так больше, — сказал Бленнер.

— Вэйном, мне нужно, чтобы ты отдал мне сейчас свое оружие. Свой пистолет. Ты можешь это сделать?

— Да, — сказал Бленнер, и отдал свой пистолет Колеа.

— Хорошо. Я...

— Гол! — эхом прозвучал голос Баскевиль в коридоре. — Проблемы?

— Нет! — крикнул в ответ Колеа.

— Догоняйте! Мы не хотим потерять вас!

— Хорошо! — крикнул Колеа.

Он взял за руку Бленнера и начал вести его по коридору. Для ярости позже будет время. Он не мог позволить, чтобы это ослабило его сейчас. Он не мог позволить, чтобы это нарушило его концентрацию. Слишком многое стояло на кону.

Только они соединились с остальными, когда начала визжать пила для костей. Она звучала очень близко, как будто была прямо за толстой и бесконечной каменной стеной.

— Ох, Трон! — крикнул Баскевиль. Он поднял свое оружие.

— Вперед! — сказал он. — Вперед! За мной, сейчас же!

Луну Фейзкиель начало неконтролируемо трясти, когда она услышала, как снова завизжала пила для костей. Это было очень близко, и настойчиво в этот раз. Продолжительные визги разрушительной ярости отдавались эхом в коридорах.

Она заткнула пистолет за пояс, чтобы не уронить, а затем зажала одну руку в другой в попытке контролировать дрожь.

Мерин смотрел в страхе, дергаясь от каждого, отдававшегося эхом, визга.

— Фес, — прошептал он. — Нам нафес конец. Просто конец. Знаете что? Фес с ним. Черт с ним. В ад его! Фесов Бог-Император, он сделал это с нами?

— Капитан, — сказала Мерити, пытаясь сдерживать свой собственный страх.

— Что? — резко бросил он, обернувшись к ней. — Это правда! Это правда, тупая маленькая сучка из верхнего улья! Мы служим ему, служим ему каждый день, следуем за его фесовым светом, потому что он путь и правда и все такое дерьмо! И за что? За это? За это дерьмо? Если мы его дети, а он – наш бог, тогда он – фесов монстр!

— Хватит, — сказала Фейзкиель, ее голос был не больше заикания.

Мерин ухмыльнулся ей. Для весьма красивого человека, его лицо ужасно скривилось. — Что? Это богохульство, так ведь? Не такая вещь, которую Гвардеец может сказать на расстоянии слышимости от своей марионетки Префектус? Мне плевать. Пошла нафес. Ты тоже знаешь, что это правда. Это шутка. Это фарс. Мы отдаем свои жизни каждый день, год за годом, просто чтобы служить его великой и непостижимой схеме. Я прошел весь кровавый путь от Танита до этого. Надежды никогда не было. Никогда не было ничего, кроме мимолетной передышки. И я повидал ужасы. Ужасы, которые никто не должен видеть. И вот награда. Запертые в яме с каким-то демоническим отродьем. Нафес Терру. Нафес Бога-Императора...

— Я сказала, хватит, капитан, — сказала Фейзкиель.

Мерин отвернулся. — И что он сделает? — пробормотал он. — Проклянет меня? Нет проклятия хуже, чем это.

Он закрыл глаза и прижал руки ко лбу.

— Выхода нет, — прошептал он. — Нет.

Фейзкиель тяжело сглотнула и осторожно сделала шаг к нему. Она протянула трясущуюся руку в напрасном жесте утешения.

Что-то черное и трясущееся приземлилось на пол между ними, визжа. Оба отпрянули.

Мерин опустил свой боевой нож.

— Это фесов талисман, — сказал он. Он начал смеяться. Почему-то, Мерити ощущала, что его пустой, холодный смех был хуже, чем отдающийся эхом визг демона.

Она посмотрела вниз на раненого орла. Он трясся, его оперение было в беспорядке. Его оставшаяся голова дергалась из стороны в сторону, награждая их диким непониманием.

— Вон он! Видишь? Там...

Старый аятани и Шогги Домор появились из коридора рядом с ними. Они остановились и пристально посмотрели.

— Трон, — сказал Домор, — никогда не думал, что мы снова увидим еще одну живую душу.

— Шогги, — сказал Мерин в неверии.

— С вами тремя все в порядке? — спросил Цвейл.

— Да, отец, — сказала Мерити. — Рады компании.

Цвейл посмотрел на Фейзкиель, затем подошел к ней и крепко обнял, прижимая ее голову в своему плечу.

— Ну, ну, — произнес он, пока она рыдала в складки его робы. — Этого всего было слегка многовато. Но мы идем через это. Император защищает. На самом деле.

— Нет, не защищает, — сказал Мерин. — Вы это слышали, так? Это звук смерти, идущей к нам.

— Ну же, Флин, — сказал Домор. — Отец Цвейл...

— И что он собирается делать? — спросил Мерин. — Ты знаешь, что нас всех отфесали.

— Мне не нравится ваш тон, молодой человек, — сказал Цвейл, отпуская Фейзкиель из объятий. Он посмотрел на Мерити с печальной улыбкой, и сжал ее руку.

— Твой отец будет гордиться, — сказал он. — Ты сохранила свой резерв. Должно быть это в крови, а?

— Я думаю, что моя отвага почти исчезла, — сказала Мерити.

— Отвага мимолетна, — сказал Цвейл. — Как цветы и боль и, так же, мягкие сыры. Вещи, которые имеют значение – это вещи, которые продолжаются. Вера. Доверие. И надежда удивительно долговечны.

— Я ни во что не верю, — пробормотал Мерин.

— Это может объяснить многое о тебе, — сказал Цвейл. — У меня лично есть вера, которой можно поделиться. Я верю, что мы идем наружу. Я верю, что мы будем жить.

— Вы сумасшедший старый ублюдок, — сказал Мерин.

— Может быть, Отец Цвейл и сумасшедший... — начал Домор.

— Так говорят, — согласился Цвейл со смешком. Он наклонился, чтобы успокоить орла, говоря с ним воркующим голосом и разглаживая ему перья.

— Но я ему верю, — сказал Домор. — Он завел меня так далеко.

— Тогда, я бы не хотел думать, в каком дерьме ты был до этого, — сказал Мерин.

— Ты собираешься остаться здесь, или пойдешь с нами? — спросил Домор.

— Куда? — спросил Мерин.

Птица встряхнула крыльями, завопила, и снова взлетела.

— Туда, — сказал Цвейл, указывая на нее, когда она взлетела.

— Вы идете за фесовой птицей? — спросил Мерин.

— Мы идем к свету, — сказал Цвейл. — Идем. — Он взял Мерити за руку.

Мерин просто покачал головой от отчаяния.

— Он не ошибается, — сказал Домор. Все посмотрели на него, даже Цвейл.

— Не ошибаюсь? — спросил он.

Домор подстроил свою оптику.

— Я считываю свет там дальше. Прямо там, куда полетела птица. Свет снаружи. Трон, она может чуять свежий воздух.

— Ты шутишь? — спросила Фейзкиель.

— Нет, — сказал Домор. Он пошел, быстро шагая по коридору. Они последовали за ним.

— Видите? — позвал он. — Вы это видите?

Впереди был свет. Бледный косой луч света.

— Это лестница! — закричал Домор. — Это фесова лестница.

Они догнали его. Не было никаких признаков орла, но впереди был широкий пролет каменных ступеней. Это была, без сомнения, входная лестница, которая соединяла сводчатый подвал с верхними уровнями. Слабый свет светил сверху.

Домор ухмыльнулся им, затем обнял Цвейла.

— Идем, — сказал он. — Все-таки Император наблюдал за нами.

— Немного веры, Шогги, — сказал Цвейл, ведя Фейзкиель вверх по ступеням позади Домора. — Я тебе говорил, парень. Немного веры, я говорил.

Мерити бросила взгляд на Мерина.

— Я надеюсь, что он не наблюдал за вами, — сказала она.

— Движение, сэр! — выкрикнул Урдешский солдат. — Еще выжившие поднимаются!

Грае протолкнулся к передней линии Урдешского отделения, прикрывающего дверь в подвал. Появился Домор, ведя за собой остальных.

Они огляделись, моргая от света, пристально смотря на вооруженных и бронированных солдат, окружающих их. Энергия все еще была отключена во всем дворце, но Грае установил переносное осветительное оборудование с батареями, чтобы освещать зону дверного проема.

— Сколько вас? — спросил Грае.

— Пятеро, сэр, — ответил Домор.

— Танитский?

— Да.

— Рядовой Зент? — сказал Грае подчиненному. — Запиши имена, затем отведи их в медицинскую зону.

Он снова посмотрел на грязную группу Домора.

— Вы кого-нибудь еще видели там внизу? Что-нибудь?

— Это вторжение варпа, сэр, — сказала Фейзкиель. — Что-то не так.

— Мы осведомлены об этом, комиссар, — ответил Грае. — Вы Фейзкиель? Это ваша янтарная тревога, в первую очередь, заставила нас мобилизоваться.

— Что здесь, наверху, происходит, сэр? — спросил Домор.

— Энергии нет, — сказал Грае. — Мы думаем, что это результат вторжения. Ладно, идите и пусть вас осмотрят.

— Сколько еще остальных выбралось? — спросила Мерити.

Грае посмотрел на нее.

— Вы Мерити Часс?

— Да, — сказала она.

— Это благословение, по меньшей мере, — сказал Грае. — Как вы нашли выход наружу?

— Мы держались вместе, — сказал Мерин. — Просто шли насквозь и искали выход.

Мерити бросила взгляд на него. Она слишком устала, чтобы уточнить его ответ.

— Хорошая работа, капитан, — сказал Грае. — Я уверен, что Лорд Исполнитель похвалит вас за то, что присмотрели за его дочерью.

— Я спросила, сколько еще выбралось, — сказала Мерити.

— Уже около тридцати, — сказал Грае. — В основном свита, сильно травмированные. Я слышал, что там внизу мрачно.

— Мрачно, как в аду, сэр, — сказал Мерин.

— Где мой отец? — спросила Мерити.

Грае бросил взгляд на дверной проем.

— Он пошел туда, чтобы устранить угрозу, — ответил он. — С ним Беати.

— Это ошибка, — сказала Мерити. — Это... вы понятия не имеете. Это ужасная разрушительная сила. Вы должны были закрыть территорию и зачистить ее. Или послать внутрь батальон тяжелой пехоты.

— Наши ресурсы ограничены, — сказал Грае. — Дворец беззащитен. Все системы отключены и Архивраг бьет по городу. Как только вам осмотрят, вы присоединитесь к эвакуации.

— Я бы предпочла остаться, сэр, — сказала Мерити.

— У вас нет выбора, — сказал Грае. — Даже магистра войны увозят.

Их отвели вверх на два этажа, по коридорам дворца, освещенным только аварийными фонарями. В ночи снаружи, сильный дождь бил по окнам. Было странно не слышать постоянное шипение пустотных щитов дворца.

Молитвенная часовня была превращена в медицинский пункт. При свете ламп, медицинские работники проверяли всех приведенных выживших. Большинство выживших сидели на скамьях часовни, тихо и скученно, пялящиеся и изможденные. Мерити увидела женщин из свиты и несколько детей. Их одежда была темной с высохшими кровавыми пятнами. Поблизости, Белтайн и Рядовой Пердэй стояли с Бонином, Еролемевем и Луханом, ожидая новостей. Домор и Цвейл тотчас пошли к ним. Мерити увидела, как Домор и Белтайн разговаривают с оживленной настойчивостью. Бонин, Лухан и сержант-майор двигались в тупом, пустом ступоре крайне шокированных боем.

Урдешский санитар отвел Мерити и Фейзкиель в сторону для осмотра. Мерин просто сел на скамью, отклоняя внимание.

Санитар с Мерити подошел, чтобы забрать у нее карабин. Она помотала головой.

— Я хочу, чтобы он был со мной, — сказала она.

Она терпеливо сидела на металлическом стуле, пока дворцовый медик проверял ее глаза светом и проверял пульс. Жуткое спокойствие поселилось в ней, пустой вакуум, который последовал за длительным стрессом. Ее слух стал приглушенным, и все казалось сном: пустые лица тихих выживших, низкий шепот голосов, звон медицинского оборудования о хромированные подносы, трепет свечей, перемигивание света на золотой листве, украшающей фрески на потолке часовни.

— Спасибо вам, — тихо сказала она.

Фейзкиель сидела на стуле рядом с ней, пока санитар проверял ее успокоившийся пульс.

— Что? — сказала она.

— Вы вывели меня оттуда, — сказала Мерити.

— Не совсем, — сказала Фейзкиель. — Отец Цвейл был прав. Ты держала себя в руках.

— Я просто... я не хотела умирать, — сказала Мерити.

Она бросила взгляд на Фейзкиель. Комиссар позволяла санитару снять свой мундир.

— Ты держала себя в руках лучше, чем я, — сказала Фейзкиель. — Та тварь, тот звук... это пугало меня с самого Низкого Острия. Я не могу объяснить. Домор и я, и Бленнер тоже. Мы все слышали это там, и я думаю, это сделало нас...

— Что?

— Уязвимыми. Более восприимчивыми к страху. Я не знаю. Я знаю, что я никогда раньше не была так напугана. Я знаю, что я не должна была быть так напугана. Настолько безнадежно. Я...

— Это не важно, — сказала Мерити. — Вы не сломались, как этот ублюдок, Мерин.

Они посмотрели через часовню на Мерина, сидящего в одиночку, с задумчивым выражением лица, пока он пристально смотрел в никуда.

— Я думаю, что он увидел больше, чем мы, — сказала Фейзкиель.

— Может быть, — сказала Мерити.

Она посмотрела на Фейзкиель.

— Теперь это не важно. Трон знает, это малозначимо. Но когда все это закончится, вам будет нужно поговорить с ним, — сказала она.

— С Мерином?

Мерити пожала плечами. — Насчет инцидента. Я не могла говорить внизу, потому что он был с нами. Вы продолжали спрашивать. Но я пришла именно затем, чтобы найти вас. Я вспомнила, что слышала, как он разговаривает с Далином снаружи душевого блока. Прямо перед тем, как все произошло.

— Ты думаешь, что Мерин был вовлечен?

— Да, — сказала Мерити. — Он почти признался мне в подвале. Он предупредил, чтобы я держала рот на замке.

Фейзкиель кивнула.

— Я сломаю его, — сказала она. — Я закончу его карьеру. Как только он признается, для него это будет приговор.

Мерин сидел один. В дальнем конце часовни, Мерити Часс сидела с Фейзкиель, санитары суетились вокруг них. Они разговаривали.

Вот, как к тебе относятся, подумал он. Привилегии. Дочь Лорда Исполнителя. Настолько нафес особенная. Люди благодарят ее за то, что она выжила.

Она была ничем. Просто аристократической сукой из верхнего улья, рожденной в богатстве и могуществе. Она ничего не знала о настоящей жизни, и, определенно, ничего о солдатской службе.

Мерин знал. Он был Призраком с самого Танита. Он прошел весь этот путь, присматривая за своей собственной спиной, потому что ни один ублюдок не стал бы. У него были навыки. Он научился им за все это время. Как сражаться, чтобы выжить. Как победить врага, который собирается убить тебя. Как использовать клинок.

И, спасибо поврежденным ублюдкам, которых они набрали после Улья Вервун, как читать по губам.

Он наблюдал за ними. За Мерити Часс и Луной Фейзкиель.

Он наблюдал за их разговором.

Гаунт держал Керт за руку и тащил ее сквозь тьму. Воздух замерзал и визжал вокруг них, и вода в зале хлестала, как волны при океаническом шторме.

Они едва могли видеть. Плохая тень была везде, хлестая усиками омерзительной фрактальной тьмы, сворачивая свет в черноту пустоты вдоль острых, прямых углов.

Гаунт оттащил ее к одной из каменных колонн зала и нанес удар по неконтролируемой ярости. Во что бы не попал его меч, это вызвало огромный выброс искр, как будто он прикоснулся мечом Иеронимо Сондара к токарному станку.

В перемешивающейся тьме были вспышки. Разряжающееся оружие. Сквозь визг пилы для костей, Гаунт слышал резкий звук плазменного пистолета Харка, и стремительный рев хеллганов. Сционы.

— Йонси! — в неверии кричала Керт. — Йонси!

— Держись! — крикнул Гаунт сквозь шум.

Внезапно появился Сариадзи, пошатывающийся от бьющих волн. На верхней части его тела были дюжины порезов и все его пальцы отсутствовали. Он пытался добраться до них. Керт попыталась дотянуться до него и притянуть. Он смотрел на них с отчаянием, с мольбой в глазах, ни одно слово не выходило из его широко раскрытого рта.

Острые края тьмы схватили его сзади, зазубренные и пронзающие, как отрицательная молния. Она оторвала его от них. За долю секунды до того, как он исчез из вида в поднимающихся брызгах, он распался, как будто все его тело было пропущено через мясорубку.

Внезапно, в зале расцвел свет, яростное золотой свечение, которое началось в центре места и поплыло наружу. Усики тьмы поспешно ретировались с сердитым треском.

Вздымающаяся вода успокоилась до качающихся волн.

Гаунт огляделся. Он увидел Харка двумя колоннами дальше, прислонившегося к каменной колонне для поддержки. Его кожаный мундир был изорван, и его фуражка отсутствовала. Его аугметическая рука была оторвана, остался только искрящийся биомеханический обрубок. Здоровой рукой он держал Инквизитора Лакшиму. Она была поникшей и пропитана кровью, а ее аугметика, даже ее красивая золотая маска, были покрыты трещинами и поцарапаны, как будто их обработали песком. Дым поднимался от золотого манжета на ее левом запястье, где сложное и мощное оружие перегрузилось и выгорело.

Не было никаких признаков Аурбен или Даура, или кого-нибудь из Сционов, кроме Санкто, который стоял на коленях в воде, доходящей до живота. Он сжимал свое туловище, кровавая слюна сочилась из его агонизирующего рта.

Святая была в центре зала, в самом центре света. Он шел из нее. Вокруг нее пенящаяся, колышущаяся вода сгладилась до зеркальной неподвижности.

Она была в бою, ее меч мерцал, когда она замахивалась на атакующую ее тварь.

Машина скорби.

Это была теневая масса в три раза больше нее, средоточие тьмы, окруженное ее сиянием, но все еще хлещущее и рвущее острыми, как бритва, усиками. На нее было тяжело смотреть, и еще сложнее описать: облако тени с острыми краями, которое двигалось и плавало в гибких геометрических узорах. Она постоянно меняла текстуру, как колеблющиеся зеркальные чешуйки, частично абсолютно пустые, частично переливчато черные, как крылья какого-то демонического жука. Это был шторм из кружащихся, полуночно-черных шипов, окружающих супер-плотное ядро тьмы имматериума.

Но самой худшей частью был не вид этого перемешивающегося, абстрактного ужаса. Это было ощущение этого. Сильное качество первобытного ужаса, которое исходило из этого. Жаждущее, нечеловеческое стремление к полному уничтожению.

Это было совершенное оружие возмездия Асфоделя.

Это была Анти-Святая.

Беати была покрыта рваными ранами, кровь струилась из тысячи порезов. Ее одежда была изорвана, и ее нагрудник и броня были покрыты царапинами. Ее меч вращался в ее руке, отбивая густую, как нефть, тьму, которая хлестала и рвалась к ней. Ее меч не был особенно большим, как и не особенно необычным. Всего лишь стандартное офицерское оружие.

Что имело значение, так это сила, которой она наполнила его. Отчетливая зеленая аура светилась вокруг клинка, и там, куда он ударял, тьма горела. Она призвала всю свою силу, подпитываясь от отдаленного и всемогущего источника. Божественный свет, льющийся из нее, запер и сдерживал машину скорби, по крайней мере, на время. Она делала выпады и колола, чтобы закончить ее существование. Фантомная тень крыльев, огромных и созданных из изумрудного света, выросла из ее спины. Ореол из яркого света окружал ее голову.

— Мы должны помочь ей, — сказал Даур, появившись рядом с Гаунтом. Он промок насквозь, его форма была изорвана. Он был покрыт мелкими ранами.

Гаунт кивнул.

— Она пригвоздила это, — сказал он. — Она сдерживает силу этого.

Он и Гаунт вместе пошли вперед.

— Не будьте фесовыми идиотами! — крикнула им вслед Керт.

Санкто увидел, что они пошли вперед. Он с рычанием поднялся, сжимая свой хеллган одной рукой и ужасную рану на животе другой. Что-то чисто прошло сквозь его нательную броню и почти выпустило ему кишки.

Все трое открыли огонь по тьме, атакующей святую. Казалось, что она едва заметила выстрелы Даура или залпы из оружия Санкто, но разрывная пуля из болт-пистолета Гаунта проделала в ней дыру. Шипы отодвинулись по спирали, как рой насекомых, изгнанных из гнезда.

За секунды, повреждение было устранено, и шипы присоединились к основной, вращающейся массе.

Они снова открыли огонь. Аурбен, спотыкаясь, подошла к ним, ее волосы были покрыты кровью. Она добавила свои собственные выстрелы к обстрелу.

— Оно не умирает! — взвыла она.

— Оно должно умереть, — прорычал Санкто. — Оно забрало всех моих людей. Забрало их и искромсало!

Машина скорби отступила, все еще кружась и воя. Вода под ней зарябила и закипела.

Святая стояла на месте, тяжело дыша. Ее призрачные крылья тускнели и мерцали, как будто энергия, поддерживающая их, уменьшалась. Кровь капала с ее брони. Они пошли к ней, но она вскинула руку, чтобы они не подходили.

— Оно все еще сильно, — выдохнула она. — Невероятно сильно. Но оно, все-таки, еще не до конца выросло. Оно хочет мою силу. Оно хочет напитаться мной, чтобы полностью сформироваться, а потом...

— Потом? — спросил Санкто, сражаясь со своей болью. — Что потом?

— Потом оно выполнит приказ Анарха и разрушит до основания этот город и все в нем, — сказала Беати.

Она сделала шаг вперед.

— Я не позволю этому произойти, — сказала она.

— Подождите! — взвизгнула Аурбен.

— Вы ранены, — сказал Гаунт.

— Это вряд ли имеет значение, — сказала она. — Император со мной.

Она сделала еще один шаг. Высота звука воя машины скорби снова усилилась, пилящий визг наполнил воздух. Ее запутанные, перемещающиеся узоры из свинцовой темноты и полированного черного стали более ярко выраженными. Она ринулась навстречу ей.

Шторм лазерных выстрелов затормозил ее. Множество оружия разряжалось в нее на полном автомате.

Гаунт повернулся. Баскевиль и Колеа шли по залу, с Далином и людьми из поискового отряда Баскевиля по бокам. Все они выпускали мощный, точный огонь на подавление. Тренировка отряда, шаблон сосредоточенного огня огневой команды.

Машина скорби отпрянула назад, как сердитая масса мух. Люди Баскевиля перезаряжались, пока шли, заменяя пустые ячейки на новые, поддерживая мощный обстрел.

Машина скорби отступила дальше. Тьма и жидкие тени рассыпались по стенам. Тысячи ее отдельных, бритвенно острых режущих зубов стучали и царапали о древние каменные стены. Температура упала. Они услышали, как каменные блоки скребут и трутся, когда машина угрожала снова исказить реальность подвала.

— Оно ранено? — спросил Гаунт.

Беати кивнула.

— Прекратить огонь! — крикнул Гаунт Баскевилю. — Подойдем ближе. Сохраните, что у вас там осталось, пока мы не...

— Что это? — спросил Колеа.

Гаунт посмотрел на него. — Я...

— Сэр?

— Я ошибался, — сказал ему Гаунт. — Я ошибался, Гол. Мне так жаль. Это – машина скорби. Она была с нами с самого Улья Вервун.

Он мог видеть, как дергается лицо Гола Колеа, пока он боролся, чтобы контролировать свою реакцию.

— Йонси? — спросил он очень тихо.

— Она никогда не была ей, Гол, — сказала Беати. — Она никогда не была настоящей.

Далин издал тихий мучительный стон. Он уронил винтовку и упал на колени в воду.

— Это не может быть правдой, — пробормотал он. — Это не может быть правдой. Не может.

— Это Йонси? — спросил Колеа безжизненным голосом.

— Ох, Трон, Гол... — воскликнул Баск, убитый горем.

— Это? — сказал Колеа. Он сделал шаг вперед. Баскевиль попытался удержать его, но он стряхнул руку своего дорогого друга прочь.

— Варп провел нас всех, — сказала Беати. — Ложь – его первое оружие...

— Нафес это, — сказал Колеа, пристально смотря на бурлящую массу тьмы. — У меня был ребенок. Ребенок. Я поклялся, что я...

Он подошел ближе.

— Я любил тебя, Йонси, — сказал он. — Я бы сделал все, чтобы... чтобы...

Вой пилы рявкнул на него.

— Ага. Ты знаешь меня, — сказал Колеа. — Ты была человеком достаточно долго. Ты знаешь меня. Ты сможешь убить меня? Своего папу? А? Я думаю, что варп сделал тебя слишком человечной. В тебе, все еще, слишком много человеческого.

Бритвенный шторм задрожал. Его бешенство уменьшилось.

— Йонси? — позвал Колеа. Он протянул руку. — Сейчас ты вернешься, слышишь? Вернешься ко мне. Вернешься к папе.

Тьма переместилась. Тени сложились, сдвигаясь и скручиваясь в новые узоры из тьмы. Сформировалось маленькое очертание. Смутная человеческая фигура внутри гудящего облака из шипов.

— Ага, вот так, — сказал Колеа. — Хорошо.

Он посмотрел на Беати. Когда он произнес, всего лишь одно слово, в его голосе было крошечная дрожь.

— Сейчас, — сказал он.

Зеленые крылья Святой загорелись с новой силой, ярче, чем раньше, и она вонзила свой клинок в тень.

Тьма взорвалась.

Оглушенных, ослепленных, онемевших, потерявших чувствительность, их всех швырнуло назад во всепоглощающую пустоту.