Арнольд–китолов

Чиму в джунглях.

Ее затолкнули в темную комнату. Отец схватил бешено лягавшуюся злючку и просто–напросто швырнул ее в темноту.

Только что все сидели в голубом луче телевизора. Три стула у телевизионного экрана. Чиму придвинулась совсем близко, оперлась подбородком о ладонь.

Бушевало море, клонились набок суда. Худые, скуластые лица под капюшонами. Резиновый плащ и наполовину сползший капюшон. Моряк пытается за что–то уцепиться, но волны отбрасывают его на палубу. И, будто куклу, перекатывают с одной стороны палубы на другую.

И тут раздался голос матери:

— Чиму! Не пора ли тебе мыться?

Но Чиму даже не шевельнулась; тогда мать произнесла еще решительнее:

— Мыться, мыться! И спать!

Чиму не дрогнула. Даже бровью не повела.

Отец курил сигару.

Он пускал синеватые кольца дыма в сторону попавшего в шторм судна. Летели кольца дыма, похожие на неуловимые, недосягаемые спасательные пояса.

— Чиму еще не легла спать?

— Зачем ты спрашиваешь? — Мать приподнялась (быть может, хотела броситься в бушующее море!). — Ты же прекрасно видишь, что она здесь. Сидит перед тобой и даже не думает ложиться.

— Китенок! — Чиму на мгновение обернулась. — Сейчас покажут китенка.

— Какой еще китенок? — Отец отложил сигару. — Я не вижу никакого китенка.

— Ждите, ждите китенка! — вздохнула мать.

Отец пристально смотрел на экран.

— Никакого китенка нет. — Неожиданно он вытянул руки и выудил из полумрака Чиму. — Ну, а теперь довольно!

Приподнятая отцом в воздух, Чиму пронзительно верещала:

— Я хочу дождаться китенка!

— Это невыносимо! — Отец поднял Чиму еще выше. — Она всю семью терроризирует!

Будто бы вся семья собралась в этом домашнем кинотеатре. Бабушки с дедушками, прабабушки и прадедушки, прапрародители. Изнуренные, изнемогающие, измученные старики. Дедушка в мятом пиджаке, усыпанном крошками еды, наполовину сполз со стула. «Чиму! — хрипел он. — Чиму!» Прабабушка в черном платье распростерлась на полу, тоже моля о пощаде: «Чиму! О Чиму!»

А Чиму отчаянно болтала ногами в воздухе.

— Не хочу мыться! Не пойду!

Дикторша телевидения, от изумления широко раскрыв глаза, смотрела на эту сцену.

Бушующее море вместе с кораблем уже исчезло. И появилась эта милая барышня с легкой улыбкой. Она заглянула в комнату, как старая знакомая. О семье ей все было известно. Со всеми она была знакома. Однако и ее удивила эта сцена: опрокинутые стулья, в середине комнаты отец с отчаянно барахтающейся Чиму в руках. Сзади — мать с испуганным лицом.

Дикторша даже заговорить не могла. Так ничего и не сказала. Только молча смотрела на вертевшиеся посреди комнаты три фигуры. Потом она мягко улыбнулась:

— Дорогие телезрители! Сейчас в серии «Знаменитые побеги»…

«Знаменитые побеги»! — Чиму еще отчаянней завертелась в воздухе.

— …мы вам покажем фильм «Побег Казановы».

— Только Казановы нам не хватало! — голос мамы.

— Казанова ей понадобился! — голос папы.

— Казанова! Казанова! — душераздирающе завывала Чиму,

Лицо дикторши заволокло печалью. Тонкой пеленой печали. «Милая Чиму, я, конечно, помогла бы тебе, но…»

Нет, тут она ничем не могла помочь.

Чиму втолкнули в другую комнату. В маленькую, темную комнату. Дверь за ней захлопнулась. Чиму бросилась на дверь. Принялась лягать ее. Дергать за ручку.

Дверь слегка приоткрылась. В нее швырнули Арнольда Паскаля.

— Вот тебе компаньон!

Дверь снова захлопнулась.

Арнольд пролетел по комнате. Шлепнулся где–то у окна.

— Привет!

— Погоди–ка! — Чиму протянула руку к выключателю, но не дотянулась.

Арнольд откуда–то из–под окна обнадежил ее:

— Годика через два дотянешься. Могу подождать. Почему бы и нет?

— Не дури, Куку!

В темноте Чиму отправилась в путь по комнате. Она двигалась, опустившись на четвереньки. Ударилась обо что–то. Раздалось возмущенное дребезжание. Что это, буфет? Полки, заставленные фарфором?

Испуганная Чиму некоторое время сидела на корточках.

Из–за радиатора раздался голос Арнольда:

— Это грецкие орехи дребезжат. А в той стороне — лесные! Куда хочешь, туда иди. А мне здесь вполне удобно… Правда, правда! Даже если меня никогда отсюда больше не вытащат, и тогда не страшно.

— Не дури, Куку!

Чиму снова отправилась в путь. Вытянув вперед руки, она раздвигала перед собой воздух. Отталкивала его от себя.

— Мой нос! — взвыл от боли Арнольд.

— Что с твоим носом?

— Ты схватила меня за нос!

— Не сердись, Куку, я ничего не почувствовала.

— Ты и не могла почувствовать, потому что у меня нет носа.

— В чем же тогда дело?

Арнольд задумчиво:

— Но все же какой–то нос у меня есть, раз я почувствовал, что ты меня за него схватила. А если так, значит, нос у меня есть.

Чиму с раздражением перебила:

— Не сердись, но что значит какой–то нос? Нос либо есть, либо его нет. Какой–то нос! Чушь!

У окна остановилась луна. Осветила странным, холодным светом комнату, Чиму, скорчившуюся на полу, Арнольда, лежавшего под радиатором.

— Раньше у меня определенно был нос. Помню, однажды кто–то заметил: «Как тонко очерчен нос у Арнольда Паскаля!»

— Это у тебя–то тонко очерчен?

— Она так сказала. Нет, нет, не Аги! Наверное, ее подруга. Или мама. — Он сам так поразился сказанному, что некоторое время слова не мог вымолвить. — Ну конечно, ее мама! Хотя она почти не замечала меня. Так мне казалось, по крайней мере! — Он умолк. Потом со значением повторил: — По крайней мере, так мне казалось!

Он немного обождал. Вдруг Чиму спросит, не была ли мама Аги в глубине души расположена к Арнольду? Не был ли он ее тайным любимцем?

Но Чиму интересовал только нос Арнольда.

— Ну, так что случилось с твоим носом? С твоим тонко очерченным носом?

— Износился. — Арнольд пальцами скользнул по месту, где следовало быть носу. Угрюмо, как старый полярник, добавил: — От времени. — И неожиданно развеселился: — Но все–таки что–то должно было остаться!

— Рада за тебя, — кивнула Чиму. — А что мы теперь будем делать в этой комнате?

— Прежде всего нужно сориентироваться. О, да ведь это… пальма!

Перед ними стояла огромная пальма с длинными, острыми листьями. Раньше она ежилась в углу. А теперь вдруг распустилась, раскинулась, заполнила собой почти всю комнату. Такая спесивая, чванная. Вот–вот совсем вытеснит Чиму и Арнольда. Протолкнется в другую комнату. Протянет листья в другую квартиру.

Чиму опустилась на колени перед пальмой.

— Ее здесь не было… Откуда она взялась? Она вообще не в этой комнате стояла.

— А теперь она здесь. Это джунгли.

— Джунгли?

— Хочешь погулять в джунглях? Не бойся, меня тут все знают.

Арнольд протянул Чиму руку.

И они отправились прогуляться по джунглям.

Путь пролегал между деревьями с могучими стволами. Ползучие растения обвивали деревья. Лианы опутывали мощные корни. Как соскользнувшие гамаки. С одного дерева, лениво покачиваясь, свешивался удав. Злобно и коварно шипя, он качнулся к девочке.

— Идиот! — обругала его Чиму.

Удав так и замер. А потом просто свалился с дерева.

— Ловко ты с ним разделалась! — отметил Арнольд. А когда они пошли дальше, добавил: — Знаешь, пожалуй, это все–таки слишком.

— Что именно? — Чиму продвигалась вперед между гамаками. Она чувствовала себя вполне уверенно.

— «Идиот»! Нельзя все же называть идиотом удава.

— А если он идиот? Зачем он шипел мне в лицо? Терпеть не могу, когда шипят в лицо!

— Все равно… Видела, как он растянулся? Теперь неделю в себя не придет.

— А мне–то что! — Продвигаясь вперед, Чиму отводила в сторону лианы.

— Ого–го! — следовал за ней Арнольд. — Куда ты так мчишься? Нельзя ли помедленнее? Нет, я не задохнулся. Конечно, раньше, когда я охотился на слонов… Ты вообще–то знаешь, что я был охотником на слонов? Слонам нужно целиться в голову. Пуля должна поразить их между глаз. Или так убивают носорогов? Забыл. Слоны, носороги… Все равно! Впрочем, признаюсь, я неохотно беру в руки ружье. Нет во мне истинной охотничьей жилки. Поэтому я и перешел в проводники. Арнольд — проводник по джунглям! Кого я только не водил по этим тропинкам! Полагаю, достаточно упомянуть лорда Лидлтона и его очаровательную дочь.

— А меня не больно интересуют лорд Лидлтон и его очаровательная дочь. — Чиму сорвала с бананового дерева банан.

— Им особенно докучали москиты.

— И москиты меня не интересуют. — Она скучающе сдирала с банана кожуру. — И бананами я никогда особенно не увлекалась. Вот если мы случайно наткнемся на кокосовый орех…

По поляне бегали друг за другом «каторжники» — черно–белые полосатые зебры. Арестанты в полосатых пижамах. У некоторых одежка была новехонькой, похоже, первый раз надетой. Но встречались и поношенные пижамы, с выцветшими серыми и бледно–розовыми полосами. Увидев Чиму, зебры потрусили к ней.

— Настоящее событие! — воскликнул Арнольд. — Всем известно, что зебры очень недоверчивы. И понятно: их вечно ловят.

И тут он потерял дар речи.

Чиму вскочила на зебру верхом. Потрясенная зебра завертелась волчком. Чиму резко потянула ее за уши. Зебра опустила голову. Покорно затрусила, неся на спине Чиму.

— Не нахожу слов! — возмутился Арнольд. — Галопировать на зебре!

— Ладно, ладно, — отмахнулась Чиму, — я ведь не собираюсь ее мучить!

Она поскакала на зебре между деревьями. Потом вернулась обратно.

— Как ты думаешь, Крючок смог бы так гарцевать на зебре?

— Право, не знаю. Я не думал об этом. Однако вряд ли я приведу сюда Крючка.

Чиму спрыгнула с зебры. Потрепала ее по холке:

— Хорошо, старушка!

Они продолжили путь. Снова продирались между деревьями. Горячий, неподвижный воздух. Лист не шелохнется.

Неожиданно Чиму остановилась.

Рояль!

— Смотри! И шкаф!

— Но что это, Куку?

— Разве не видишь? Лес из мебельного дерева.

Их окружала мебель. Гардеробы, кухонные шкафы. Громадная двуспальная кровать. Рояли с вертящимися табуретками к ним.

— Собственно говоря, я мог бы что–нибудь сыграть, — предложил Арнольд.

— Ты умеешь играть на рояле?

— Что за вопрос! Хотя в такую немыслимую жару… Но попробовать можно. Надеюсь, что не ударю лицом в грязь!

Арнольд Паскаль сел к роялю.

— Бах, си–бемоль мажор…

— Куку!

— Прошу прощения, здесь, разумеется, не консерватория. Это просто концерт на открытой сцене. Начнем с легкой пьесы. Скажем, с куплетов. Вот именно! Споем сначала куплеты!

И Арнольд затянул:

Из–за рояля он тоже выстрелил в воздух, как та милая — предводительница негритянского племени.

Нельзя сказать, что у Арнольда не было слушателей, — публики набралось достаточно. На деревьях расселись пестрые птицы. Попугаи с красными, зелеными, желтыми, синими перьями. (Такой синевы Чиму никогда не видывала. И такой зелени, и такой желтизны.) К роялю примчались маленькие обезьянки, похожие на весело резвящихся ребятишек. Они разместились у ног Арнольда Паскаля. Долговязый шимпанзе положил на рояль две половинки кокосового ореха.

— Прошу принять от меня и моей семьи!

Он неловко поклонился. И попятился назад.

Играя, Арнольд Паскаль прихлебывал кокосовое молоко из кокосовой чашки. Головой он сделал Чиму знак: «Прошу, угощайся из другой чашки!»

А зебры исчезли. У дерева для посудного шкафа переминалась с ноги на ногу кенгуру. С внушительной сумкой вроде той, что носят контролеры, выписывающие счета за газ, получающие деньги и выдающие квитанции.

— Куку! Смотри, сколько публики!

Арнольд сделал паузу.

— Я никогда не играл перед полупустым залом. В те времена, когда я давал концерты, мое имя на афишах обеспечивало полные сборы. Концерты Арнольда Паскаля всегда шли с аншлагом!

Он умолк. Уставился на Чиму. Смотрел, смотрел с отчаянной мольбой во взгляде. Неожиданно он упал на колени перед девочкой:

— Чиму! Зови меня Арнольдом Паскалем!

— Ты что, Куку?

— Я не Куку! Прошу тебя, очень прошу, хоть сейчас, хотя бы один разок назови меня Арнольдом Паскалем!

Зебры, зебу, обезьяны и птицы с пестрыми перьями — все смотрели, как Арнольд стоит перед девочкой на коленях.

Чиму потрясла головой.

— Нет, нет, какие глупости!

— Один только раз! Здесь, в джунглях! Вернемся домой и все забудем. Дома можешь снова называть меня Куку… Или Куккантю! Ну только один разочек!

Чиму рассмеялась:

— Что за ерунда!

Арнольд не поднимался. Ждал. Все еще ждал. А вдруг да прозвучит его настоящее имя — Арнольд Паскаль!

Но имя это не прозвучало.

Что мог он сделать? Попытаться подняться с земли. Это удалось с трудом. Несколько раз он снова соскальзывал на землю. В конце концов шимпанзе, который прежде принес ему кокос, подбежал к Арнольду и, подхватив под мышки, поднял его.

С остекленевшим взором, погруженный в горестные думы, Арнольд, ссутулившись, сидел на стуле. Он пришел в себя, лишь когда шимпанзе влил ему в рот кокосовое молоко.

— Благодарю, сынок!

Арнольд бросил взгляд на Чиму. Вздохнул. И ударил по клавишам.

— Что ж, споем еще куплет о джунглях!

И запел:

За «Дикаркой» последовали другие куплеты. Потом еще и еще. О, репертуар у Арнольда был обширный! Он не смущался во время подобных концертов на открытой сцене.

Внезапно он прекратил играть. Сам не знал почему. Все вдруг исчезли. Публика разбежалась. К зебры, и кенгуру, и даже верный шимпанзе.

На рояль навалилась Чиму. Она как–то странно смотрела. И не на Арнольда. А на что–то за его спиной.

Арнольд обернулся.

У дерева для посудного шкафа стоял лев. Там, где раньше был кенгуру. Но одно дело кенгуру, а другое — лев.

Арнольд раздумывал:

— Знать бы, какие куплеты он любит. Может, «Дебора не живет в отеле «Риц»?

Лев заворчал.

— Нет, «Дебору» он не любит!

Лев двинулся к ним с грозной медлительностью.

— Ну, что ж…

Арнольд встал из–за рояля. Покосился на Чиму. В этом взгляде было все: «Не знаю, что теперь произойдет. Одно несомненно: я от тебя ни на шаг! Остаюсь рядом. Приму бой!»

Лев приближался, победоносно размахивая хвостом.

Арнольд замер. Едва слышно шепнул Чиму:

— Не показывай виду, что боишься! Если лев учует…

— Что лев учует?

Лев остановился, будто пораженный пулей. Будто по нему выпустили целую очередь.

А теперь к нему направилась Чиму. Мило улыбнулась. Остановилась перед ним, поклонилась. Сделала реверанс.

Лев попятился.

Спастись бегством он уже не мог. Чиму дерзко схватила его за бороду и потянула к себе. Она нагнулась к нему так близко, будто собиралась засунуть ему в пасть голову. Свою золотистую, лохматую головку. Однако она этого не сделала, а просто шепнула:

— Какая у тебя облезлая грива! Не стыдно таскаться с такой облезлой гривой?

Арнольд рухнул на табуретку–вертушку.

Из льва словно воздух выпустили, таким сразу тощим стал, одни кости торчат.

— У тебя стучат кости, — погладила его Чиму.

От льва уже вообще мало что оставалось. Разве что борода да кисточка на кончике хвоста.

Чиму рассеянно дергала льва за бороду.

— Пожалуй, тебя можно было бы положить у нас вместо коврика. Половичка.

— Половичок! — болезненно взревел лев.

— Все же нельзя с ним так обращаться! — упрекнул Арнольд.

Лев съежился. Попятился, царапая землю. Низко опустил голову. Всклокоченная борода была вся в пыли. Он съежился и исчез. А на прощание проревел:

— С ума сойти!

Они стояли рядом — Чиму и Арнольд Паскаль.

— Половичок, — бормотал Арнольд. — Сказала бы еще ковер! А то половичок!

— Ты чего бурчишь?

— Зачем ты его дергала за бороду?

— Мне было приятно.

— Льва никто никогда не дергал за бороду.

— Значит, я это сделала первая! А вообще твой лев далеко не первого класса.

— Откуда ты знаешь, какими бывают первоклассные львы?

— Я знаю только, что этот лев — обыкновенный половик. Половичок для вытирания ног.

Арнольд онемел. Прошло некоторое время, пока он отважился заговорить:

— Аги никогда не стала бы так вести себя в дремучем лесу!

— Кто? О ком это ты?

— Об Аги… Ты прекрасно знаешь.

— Вот оно что! — Глаза Чиму засверкали от гнева: — Не знаю, как бы вела себя Аги в дремучем лесу, и меня это вовсе не интересует! Но я хочу, чтобы ты кое–что зарубил себе на носу, которого у тебя нет. Меня зовут Чиму!

Она повернулась на каблуках. И ушла, оставив Арнольда Паскаля в одиночестве.

— Чиму! Чиму! Куда ты несешься? Я хотел отвести тебя в кофейный лес! И туда, где растут оливы!

Чиму на ходу обернулась:

— Меня не интересует твой кофейный лес, Куку!

И выбежала из джунглей.

Арнольд остался один. Но не в джунглях. А просто в темной комнате возле радиатора.

Где–то раскрылась дверь. Из ванной комнаты проникал свет. Виднелось белое пятно умывальника. Подальше — ванна. И слышался усталый голос:

— Будь любезна, сзади тоже… да, да, за ушами!

Дверь захлопнулась.

Снова стало темно.

Арнольд прислонился к остывшему, холодному радиатору. Рукой сделал неопределенный жест перед собственным лицом в том месте, где полагалось быть носу.

— Был у меня нос! Что ни говори, а нос у меня когда–то был!