Арнольд–китолов. Что принесет завтрашний день?


Лежа в полуобморочном состоянии на диване, одурманенный его невыносимым запахом, Арнольд заговорил:

— Два кресла, стоящие друг против друга. В первом сидит Аги, во втором я. Мы прекрасно поместились бы и в одном. Она сидела бы в кресле, я — на подлокотнике. Но сейчас Аги не разрешила мне сесть рядом.

«Нет, Арнольд, об этом не может быть и речи! У меня жуткий насморк. Ты можешь заразиться».

И она тут же зачихала. В бумажные носовые платки. Раз, другой, третий. Много раз подряд. Какое–то серийное чихание. Ну и насморк!

На расплывшемся лице красный, измученный, набухший нос. Глаза опухшие, уши больные. Аги никого не желала видеть, кроме меня. Ночами я сидел у ее постели. Лихорадка на всех парусах неслась по морю насморка.

— Арнолька, да вы настоящий поэт!

(Замечание Йолан Злюки–Пылюки.)

— А эти утра! Стылые, мрачные утра! В кресле закутанная Аги, взгляду нее тусклый, затуманенный. А напротив нее я, как об этом уже упоминалось.

— Ах, уже упоминалось!

(Замечание Йолан Злюки–Пылюки.)

— Между нами синяя бутылка с содовой водой. Не зеленая и не белая. Синяя. Бутылка возникла во сне моей подружки, как само море. Утром она рассказала об этом маме. Мама обратилась к папе, доктору киноведения:

«Иштван, придется раздобыть синюю бутылку с содовой».

Лицо папы омрачилось.

«Последний раз я видел такую бутылку у своего дедушки».

Но на поиски синей бутылки он все–таки отправился. Домой вернулся очень усталый. Зато с синей бутылкой. Поставил ее перед Аги.

«Ты не стесняйся, рассказывай обо всем, что тебе еще приснится! Рассказывай, рассказывай! Должен же я знать, что тебе еще понадобится, что надо будет еще искать. Одноухого кенгуру? Медвежонка из берлоги? Не стесняйся, не стесняйся, я весь внимание! И сейчас же отправляюсь на поиски!»

Во всяком случае, синяя бутылка стояла перед Аги. Некоторое время мы разглядывали ее.

«Совсем как море», — кивнула Аги.

Я поправил ее с легким укором:

«Не как море, а настоящее море!»

Из глубины моря поднимались пузырьки. Море дышало. Пузырьки выскакивали один из другого. И летели вверх. Спутанные, переплетающиеся морские растения. В глубине ракушки. Темные, почерневшие ракушки.

«Обломки корабля». — Аги склонилась над морем.

В глубине моря, опрокинувшись набок, лежал корабль. Весь он порос мхом, настоящую бороду отрастил. На его палубе кружились рыбы, кишели вокруг поваленной грот–мачты. Проплывали под ней и над ней. Чувствовали себя совсем как дома.

«Пиратское судно», — сказала Аги.

«Не думаю. Скорее, оно служило для перевозки оружия. Оружия, денег и всяких сокровищ. А пираты напали на него».

«И унесли с собой сокровища?»

«Несколько сундуков, вероятно, осталось. Пираты спешили. Боялись ответного нападения. И вообще, таков пиратский обычай: они всегда оставляют на корабле один сундук с сокровищами. Это неписаный закон. Иначе корабль всплывет из своей морской могилы и увяжется за ними. Будет возникать из тумана, из ветра, из бури и вечно следовать за ними, как корабль–призрак».

«И когда море будет спокойно?»

«И тогда тоже. Внезапно поднимется из морских глубин с разорванными парусами и обрушенной палубой».

«А это тоже корабль–призрак?»

«Не думаю. В каюте капитана, наверное, найдется несколько сундуков с сокровищами. По крайней мере, мне так кажется».

«Только кажется?»

«Можем в этом убедиться».

«А как?»

«Я опущусь на морское дно».

«Ты, Арнольд?»

— Это вы–то опуститесь, Арнолька? Куда же вы опуститесь? Признайтесь, если не секрет!

(Это Йолан Злюка–Пылюка — с подковыркой!)

Арнольд не слушал. Станет он обращать внимание на всякие язвительные замечания!


— Предо мной бескрайнее море! Я бросаюсь в него и погружаюсь в глубину, как водолаз! Но что я вижу? Море начинает клубиться. Возникает настоящий водяной смерч. Спасаются перепуганные рыбы. Берегитесь! Опасность! Кит! Появился кит! Страшенный кит с кривой мордой.

«Видишь кита?» — спросил я у Аги.

«Вижу».

«Это Геза Великий».

«А кто он такой?»

«Гроза морей. Мой старый знакомый еще с тех времен, когда я был китоловом. У него на спине — следы моих гарпунов».

Геза Великий медленно подымался из глубины. Морская вода стекала с него потоками. Казалось, это всплывает целый дом. Кит скалился какой–то илистой ухмылкой. Зубы его походили на решетчатые перила ганга [1].

«Кровь учуял. Запах крови».

Мы смотрели, как всплывает, затем вновь погружается Геза Великий. Порой виднелось только пятно с ладонь величиной. Неожиданно он высовывался из воды почти целиком. И выбрасывал, извергал из себя настоящий фонтан.

— Кит готовится к атаке. Иногда кажется, будто он совсем исчез, но это он нарочно с толку сбивает. А сам знай плывет вслед за тобой.

«За мной?»

«Просто он не спешит. Коварный тип. Я хорошо знаю Гезу Великого. И он меня знает. Он и сейчас чует, что я близко и наблюдаю за ним. Глаз с него не спускаю. Когда–нибудь я с ним расквитаюсь. Расплата неизбежна. И он это знает».

«Когда же наступит великая расплата?»

Я ответил своей подружке, что сам пока этого не знаю. Великая расплата неизбежна, но когда?

Арнольд сделал паузу.

— Н-да, я должен был рассказывать о Великом Гезе. О коварном и жестоком ките. И о нашем давнем соперничестве. Одному из нас суждено плохо кончить, но вот кому… Я говорил о морях. О бурях и ветрах. О, эти ветры! Грозовые сороковые, ревущие пятидесятые! Они хорошо известны рыбакам. Рыбакам и китоловам.

Арнольд замолчал.

Кругом царила тишина.

Стол, накрытый для завтрака, исчез.

Исчезла пузатая фарфоровая сахарница. Соковыжималка с выжатым лимоном. Мишка с вдавленной головой. Хлебница с ломтями хлеба. Ну, и клетчатая скатерть. Исчезло все.

Теперь на столе расстелена узорчатая скатерть, стоит темная деревянная шкатулка.

Солнечный свет потерял яркость, как бы увял.

А из сада доносится голос Крючка:

— Чиму! Где ты, Чиму?

Далекий смех Чиму…

У окна стоит коренастый мужчина в очках. Кончиком пальца осторожно дотрагивается до нижней планки деревянной шторки.

— Почему я должен чинить шторку? Мне кажется, это вовсе не моя обязанность.

— Тогда найди кого–нибудь, кто ее починит. Это уж ты обязан сделать.

На садовой тропинке стоит мать. Заглядывает в комнату. Смотрит на коренастого мужчину в очках.

Тот уныло кивает ей:

— Придется поискать…

Но от окна не отходит. Словно это единственное безопасное для него место.

Арнольд замечает:

— Он кажется весьма толковым. Есть в нем что–то напоминающее отца Аги, доктора киноведения. Я и сам охотно бы побеседовал с ним.

Йолан Злюка–Пылюка одернула Арнольда:

— Лучше вам не фамильярничать с ним. Он глава семьи. Право, в вашем положении…

А Росита Омлетас думала: «Господи, в его положении! Лицо у него такое стертое, будто его просто нет. Нос исчез… Когда–то у него был свой театр–ревю. Он писал рецензии на пьесы. Большие статьи подписывал именем Арнольд, под заметками ставил букву «А». Он говорит, что еще оправится. Откроет новый театр–ревю и не забудет обо мне. Не знаю, не знаю… А вдруг его не выгонят? Может, оставят здесь на ночь?»

Глава семьи отошел от окна и исчез где–то в глубине квартиры.

В комнате стемнело.

— Когда–нибудь я еще вернусь на море… — заговорил Арнольд.

— Куда, куда вернетесь? — ехидно засмеялась Йолан Злюка–Пылюка.

— Куда вы вернетесь? — спросила Росита Омлетас. И добавила нетерпеливо: — Почему вы не рассказываете о море?

Но Арнольд продолжал молчать.

Кто–то щелкнул выключателем. Зажегся свет.

— Вечер, — сказал Арнольд.

— Блестящее наблюдение! — Йолан Злюка–Пылюка покрутилась в воздухе. Пролетела над Арнольдом. И словно сбросила пакет с подарком: — Завсегдатай сточных канав. Вот вы кто!

Арнольд не обращал на нее внимания. Он рассказывал о том, как по утрам сидел с Аги на кухне.

— Знаете, милая Росита, Агика очень любила сидеть на кухне.

— Не знаю, как Агику, а меня кухня никогда не интересовала. Я вообще очень редко бывала в подобных местах.

(«Аги! Вечно эта Аги! Если он и откроет когда–нибудь театр, звездой в нем будет Аги!»)

— Мы сидели на кухне. Аги нужно было идти в школу, но она почему–то осталась дома. Кажется, у нее опять был насморк или что–то в этом роде.

— Вечно у вашей Аги насморк!

— Ничего подобного! Просто она предрасположена к насморку. Так говорил врач. Словом, она сидела на табуретке и нюхала пустой пакетик из–под чая.

— Скажите пожалуйста!

— Аги очень любила пустые пакетики из–под чая. И вот она засунула нос в такой пакетик.

«Послушай, Арнольд, — сказала она, выглянув из пакета. — Ты знаешь, что там, внутри, — Индия?»

«Разумеется! А где же ей быть? Погоди немного, скоро и слоны появятся. Пройдут по тропе, покачивая хоботами».

«Ты хочешь сказать — по тропе джунглей?»

«Разумеется, по тропе джунглей. Слоны пройдут, неуклюже покачиваясь, словно у них сползают штаны. А когда все они проследуют мимо, на тропе покажется белый слон. Медленный, важный. Белый слон появляется очень редко и всегда в одиночестве. Иногда он исчезает на долгие годы. Некоторые люди едут в Индию, чтобы хоть разок, хоть единственный раз увидеть белого слона. С другого конца света едут, океаны пересекают. Нанимают лучших проводников. Живут в джунглях годы, ищут белых слонов. И все напрасно! Многие так никогда даже следов их не находят. Люди уже начинают думать, что все это пустая болтовня, выдумки. Что белых слонов вообще не существует».

«Ты думаешь, я увижу белого слона?» — спросила Аги.

«Если тебе немножко повезет. Кто знает?»

Моя маленькая приятельница снова сунула свой нос в пустой чайный пакет. Погрузилась в созерцание Индии.

— И увидела белого слона?

— Глупости! — заявила Злюка–Пылюка. — О каком еще белом слоне вы здесь болтаете?

— Конечно, кое–кто не может себе представить, что…

— Послушайте, Арнолька!

— Впрочем, я–то собирался говорить не о белых слонах.

— А о чем же, Арнолька?

Арнольд ничего не ответил. Словно забыл и об Аги, и о кухне. Потом прошептал задумчиво:

— Действительно! К чему я все это говорил?

Где–то капало из крана. Стук капель все усиливался, становился похожим на шум водопада, затем стих.

Это отец мыл руки медленными, неторопливыми движениями. Словно не желая никогда больше выходить из ванной. Моя руки, он сверлил взглядом зеркало. Тряс головой, будто не мог примириться с собственным отражением:

— Сегодня был сумасшедший день.

Мать расхаживала по комнате, собирая вещи Чиму. Подняла рассыпанные страницы книжки с картинками, полурастоптанный цветной карандаш, один носок. С носком в руке остановилась и оглянулась недоуменно, будто заблудилась в собственной квартире:

— По–моему, у нас все дни сумасшедшие.

Тишина.

— Крючок опять был здесь.

Отец (склонясь над раковиной). Крючок?

Мать. Он всегда появляется через окно. Вероятно, он даже не подозревает, что на свете существуют двери.

Отец. Я с ним поговорю.

Мать. Не станешь ты с ним говорить. Ты никогда с ним не разговариваешь.

Отец. Мне кажется, это вовсе не входит в мои обязанности.

Мать. А что вообще входит в твои обязанности?! (Вздыхает и машет носком.)

Арнольд лежит на диване, а пониже спины у него торчит игла для сшивания мешков.

— К чему я все это говорил?

Отец все еще не вышел из ванной комнаты. Мать все еще держит носок. И вдруг…

— Внимание! Начинается представление!

Чиму с жестяной ложкой в руке выскакивает на середину комнаты. Она держит ложку, как микрофон. Девочка дергается, раскачивается и поет:

— Мне сказали, что погубишь ты меня… — Но неожиданно она обрывает пение. Сердито оглядывается: — Да вы меня не слушаете!

Она вытаскивает отца из ванной и подталкивает его к стулу. Вырывает из рук матери носок.

— Мама, ну что ты!..

И вот родители сидят посреди комнаты, словно пойманные беглецы. Отец и мать.

Чиму хлопает Арнольда по плечу:

— И тебе не мешает послушать!

— На вашем месте я бы слушала очень внимательно, Арнолька! — хихикнула Йолан Злюка–Пылюка.

Чиму запела. Арнольд не спускал с нее глаз. «Девочка довольно ловко движется, но все не то, не то!»

А Росита Омлетас думала: «Вот тебе и раз! Только этого еще не хватало! Ревю Арнольда превратится в ревю Чиму!»

Чиму унеслась куда–то со своей жестяной ложкой.

Два стула посреди комнаты опустели.

В квартире наступила тишина. Тишина перед сном. Свет горел только в дальней комнате. Оттуда доносился сонный смех Чиму.

— Папа, правда, что ты был автобусом?

— Автобусом? Каким еще автобусом?

— Обыкновенным автобусом. Или трамваем? А может, прицепным вагоном? Трамвайным прицепным вагоном?

— Послушай, Чиму!

— При–цепной ва–гон! При–цепной ва–гон!

Опять насмешливый хохот, приглушенный подушкой. Потом вдруг едва слышный шепот:

— За мной приедет сорок четвертый. Я знаю, когда–нибудь за мной приедет сорок четвертый. И на него никто не сможет сесть, кроме меня. И трамвай отвезет меня на конечную остановку и даже дальше…

Голос прервался. Свет погас. Теперь только луна освещала деревья. Странные, призрачные тени зашевелились в саду.

Над Арнольдом пролетела Йолан Злюка–Пылюка.

— Сегодня вам удалось выкрутиться, мой друг! Но завтра! Что будет завтра? Что принесет завтрашний день?

Арнольд, зарывшись лицом в темный диван, бормотал:

— Кто знает? Может, завтра и день не наступит вовсе.

— Как это понимать? — удивилась Росита Омлетас. — А вообще вы хотели что–то рассказать перед тем, как Чиму выступила со своим сольным номером. — Росита умолкла. Немного подождала и продолжала: — Может, о театре? О вашем ревю? О том, с кем вы заключите договор? И кто будет примадонной?

Арнольд не ответил. А чуть погодя повторил:

— Может, завтра и день не наступит вовсе.

Йолан Злюка–Пылюка порхала прямо над Арнольдом.

— Болтает тут без толку! Совсем помешался. Впрочем, в его положении это и понятно. А все–таки я кое–что вам шепну. Завтра снова наступит день, но вы этому не обрадуетесь.

Послышался ее смех. Резкий, ехидный смех. Она летала из одного темного угла в другой. Она была скрипом ночных полов, треском ночной мебели. Она гремела замками. Словно хотела пооткрывать все шкафы, все ящики и все их опустошить.

— Выдернуть! Вытряхнуть! Опустошить!

Она вылетела из окна. Покружилась вокруг дома.

— Чего она только не наговорит! — вздохнула Росита Омлетас. — И что она несет, эта Злюка–Пылюка!

— Не обращайте на нее внимания! Это проще всего. — Арнольд вдруг застонал: — Ох, эта игла!

— Больно?

— А, ничего! Не будем об этом говорить. Не стоит! Глядите–ка!

Две руки внезапно выпорхнули из ванной комнаты. Отцовские руки. Руки, забытые под краном. Слегка влажные от воды, они пролетели по темной комнате. Похлопали по воздуху, стряхивая на пол блестящие жемчужинки капель.

— Наверно, мытье рук — хобби старика, — заметил Арнольд. — А теперь постараемся уснуть.

Загрузка...