Баллада о Звездной Республике

Глава 10. Познай самого себя

Вездеход «Росомаха» шел к горизонту. Вкруг простиралась гладкая равнина с разбросанными там-сям валунами, и лишь на горизонте, в мутной дымке проступали очертания горного хребта.

Кабина «Росомахи»вмещала до десяти человек, но ехали только трое парней и Женька. Механик-водитель молчал. Десантники изредка бросали слово-другое и приглядывались к местности, насколько позволяли узкие окна «Росомахи». В задней части кабины тряслись на кочках ящики с запасами кислородно-воздушной смеси и еще один ящик – «большая полевая аптечка». На всю эту панораму накладывалась полупрозрачная картинка с забрала шлема: запасы воздуха – на 4 часа, расстояние до цели – сорок километров, температура за бортом - +10 градусов по Цельсию, радиационный фон – 0.25 микрозиверт в час.

Фон был нормальным, но все же близ верхнего предела нормы, и Женька поежилась в своем скафандре.

– Когда будем нам месте?

– Через час, – отозвался «молоток» (звук шел из наушника). – Быстрее гнать не стану, местность незнакомая.

«Росомаха» шла ровно. Покрышки колес, металлокомпозитные, не резиновые, хорошо цеплялись за грунт. Пейзаж почти не менялся – все то же темно-жемчужное небо, сероватая равнина с невысокими пологими холмами и похожий на сумерки приглушенный свет.

–Интересно, а вот там что? – спросил Женьку десантник, ткнув пальцем в сторону обширного темного пятна на грунте.

– Я медик, не биолог. Похоже на какой-то мох. Типа сфагнума, который на Земле.

– Понятно… Черт! А это что? Парни, смотрите!

На этот раз среагировал даже водитель, остановив «Росомаху». Земля, казалось, чуть дрогнула. Над линией горизонта, над вершиной холма появилось пыльное облако. Облако приблизилось, и стали заметны детали.

–Похоже на стадо, – тихо сказал водитель. – Спокойно, не надо стрелять. Их там голов сто. Может, проскачут мимо, а если испугаются, могут и «Росомаху» повалить.

Приникнув шлемом к окну, Женька видела, как приближаются незнакомые звери – серая в складках кожа, как у слонов, массивные головы, обращенные назад колени, короткие треугольные кожистые хвосты. Существа мчались рысью, порой – прыжками. В кокой-то миг полсотни особей окружили вездеход, некоторые прыгали через кабину в тучах пыли, другие на бегу толкали борт, грунт гудел под ударами сильных лап.

Потом все утихло.

– А говорили, развитой жизни тут нет, – протянул десантник. – На антилоп похожи. Интересно, что едят?

-- Динозавры это, не антилопы.

-- Сам ты динозавр.

Водитель с мрачным видом пожал плечами и запустил двигатель. "Росомаха" тронулась и покатила по гравию. До разбившегося «Кречета» они и вправду добрались через час. Местность к тому времени поменялись – стали появляться пески и дюны. Остатки машины тлели у подножия одной такой дюны.

–Енот! Енот! Ангел на связи! Как слышно? Где тебя искать?

Эфир молчал, точнее, отзывался только слабыми помехами.

– Мы тут осмотримся, – распорядился десантник с позывным «Ангел». – Водитель останется на месте, врач пойдет с нами.

Десантники, а за ними и Женька выбрались из вездехода и принялись звать, включив внешние динамики скафандров, но ответа все равно не получили.

-- Может, Енот сгорел прямо в машине.

-- Не сгорел. Успел передать, что катапультировался.

-- Ну так где он тогда?

– Заметил, что воздух кончается, пошел за помощью в сторону места высадки, заблудился и потерялся.

– Так маячок сигналов не подает.

– Мало ли почему не подает, сломался, например. Мог и шлем разбиться, мог скафандр прогореть.

– Младший лейтенант! Как тебя зовут?

– Евгения Нечаева.

– Ну так вот, Евгения, у меня к тебе вопрос. Индикатор на моем забрале показывает, что в атмосфере пятнадцать процентов кислорода. Что будет, если ею дышать?

– При пятнадцати процентах головокружение и одышка, при тринадцати – обморок, при двенадцати – тяжелые нарушения в организме, при семи – смерть.

– После аварии прошло два часа. Если Енот дышал не из баллона, ему, наверное конец.

–Шансы остаются. Пятнадцать -- не семь.

– Ладно. Разделимся и осмотрим местность.

«Разделимся» и «осмотрим» – сильно сказано. Унылая пустошь и так лежала как на ладони, если не считать дюны, которая загораживала обзор. Ангел взобрался на вершину, Женька и второй десантник обошли песчаный холм по периметру.

– Вот тут следы, Енот зачем-то двинул в сторону гор.

– Давай, назад в вездеход, мы его быстро догоним.

Машина тронулась с места, оставляя за собой шлейф пыли.

– Полегче, брат, – попросил Ангел, обращаясь к механику. – Давай, трогай понемногу, а то след расхреначим.

Скорость снизилась. Неровная цепочка вмятин, оставленная ботинками, петляла, и в конце концов оборвалась там, где песчаный грунт снова сменился каменистым. Оптика «Росомахи» и сканеры скафандров оказались бесполезны – пилота на равнине не было, он словно растворился в воздухе.

– Н-да… загадка. Может, доедем до самых гор?

– Нет, возвращаемся, – отрезал враз помрачневший Ангел. У нас воздуха осталось на шесть часов. Даже с учетом того, что в ящиках. До гор, может, и дотянем, обратно уже не успеть. Искать нужно или с «Кречетов» или сканерам «Алконоста».

– Но Енот же умрет! – возмутилась Женька.

–Отставить возражения, младший лейтенант. Я тут старший по званию, должности, да и по возрасту тоже. Енот один. Вас тут со мной трое. Я троих своих людей на одного не меняю. Выполняйте приказ – марш в машину! С командованием я сам свяжусь, доложу обстановку.

Женька нехотя поплелась к «Росомахе». Ангел был прав и наверняка получил инструкции, но душе все равно ныла и под сердцем поселился холодок.

Вездеход тронулся, колеса со скрипом царапали камень.

* * *

--Значит,пилота не нашли, – констатировал Сибирцев, получив по связи доклад от старпома Валеева. – Он пропал без вести.

–Именно так. Поисковая группа сделала всевозможно. «Кречетов» на поиски я отправил, но и они вернулись ни с чем. Считаю, дальнейший риск неоправданным. Мы можем потерять и других людей.

–На сканерах «Алконоста»тоже чисто. Никаких следов. Или тело уже остыло, или Енот зашел в пещеру, или засыпан песком.

–У нас тут еще один странный случай… На этот раз не трагический, но крайнестранный.

– Какой?

–Поисковая группа, вроде, видела стадо крупных животных, но видеозапись с вездехода это не подтверждает. И на сканерах опять чисто. Все четверо – водитель, двое десантников и медик, описывают зверей по-разному. Один говорит – похожи н антилоп, другой – на динозавров, третий – на слонов.

– Может, они похожи на всё сразу.

– Скорее всего, имела место коллективная галлюцинация. Важно понять, что ее вызвало, и возможны ли более опасные повторения.

–Согласен. Всю поисковую группу верните немедленно на борт «Алконоста». Заменим их на Веруме кем-нибудь другим.

– Вас понял, капитан.

Сибирцев завершил сеанс связи, после чего дотронулся до запястья и включил браслет.

– Да, сынок, тут, конечно, проблема – раздался густой баритон бати. – А насчет пилота надежду не теряй. Ты выжил в холодной Атлантике, может, и паренек тот на Веруме выживет. Сколько ему лет?

– Двадцать.

– Ну, ничего. Молодой еще, резвый.

Слова бота выглядели неловкими попытками утешения, и Сибирцев с досадой прервал имитацию. Шли третьи сутки высадки. На грунте уже появилась «деревня» из собранных роботами жилых модулей с шлюзами. Воздух внутрь попадал из атмосферы, но перед этим его очищали и обогащали кислородом. Складские модули такой улучшенной атмосферы не имели, зато вмещали все, что привозили трудяги-«Филины». Сбрасывать груз с орбиты каплей Ганин пока не советовал, имея в виду, что разбитое уже не заменишь.

«Еще пара недель, и «Алконост» почти опустеет, – думал Сибирцев, машинально массируя ноющие виски. – На борту останется дежурная охрана и минимальная бригада техников. Реактор придется заглушить, все оружие, которое не возьмем на поверхность, деактивировать, закрыть и опечатать. Десяток «пассажиров» без чипов тоже останется на борту, их обслуживанием и охраной займутся роботы. Пора поторопить Вечерова – расследование по доппельгангеру нельзя затягивать. Пока мы не поняли природу дубля, его равно опасно и вывозить на Верум, и оставлять на борту».

В вазе на столе еще оставалась пара апельсинов – тепличных, из оранжереи «Алконоста». Сибирцев очистил один, надкусил его – фрукт оказался слишком горьким. Реагируя на случайный жест, включилась рамка на стене. Трехмерныеобразы жены капитана, его уже взрослой дочери и сына-подростка появились в пространстве каюты. Голограмму сделали на Черноморском побережье,снимал сам Сибирцев, а потому остался за кадром. Жена стояла по щиколотку в воде, и морская пена окутывала ее ноги. «Мне следовало как следует попрощаться, – подумал Сибирцев, – сказать хотя бы Марине правду, что я, возможно, не вернусь. Но я не сказал. Был оптимистом и считал, что такие разговоры — слабость. Теперь настал момент истины. Даже если я не вернусь, пусть мои люди вернутся»

* * *

Вечеров проснулся в семь утра по корабельному времени, в своей офицерской каюте. Ночной сон он наполовину забыл, но частью видения точно был снег – белые хлопья падали с неба пустое поле с глубокой лыжней. Хрустел под лыжами наст. Спутник без имени и лица держался за левым плечом, не позволяя себя рассмотреть.

–Ну, вашу мать, – только и сказал Сибирцев, когда понял причину и смысл видения.

Он привел себя в порядок, надел уже вычищенный мундир, спустился в столовую и наскоро съел стандартный рацион, изготовленный из дегидратированных полуфабрикатов. К завтраку полагался апельсин из оранжереи – блестящий, словно пластиковый, на вкус он оказался неплохим.

Вскоре к Вечерову подсел Петровский, который явился в столвую прямо с утренней тренировки.

– Пытаюсь качаться, – сообщил он. -- Набрал сальца за три месяца, пока летели от Земли до «Эфира». Ты, Саша, почему-то всегда в хорошей форме, завидую по-хорошему, – добавил ученый, который в последнее время перешел вс Вечеровым на «ты».

– Приходится. Работа такая.

– Что-то ты задумчив.

– Вопрос у меня есть. Слушай, как ты относитесь к псионике?

– Очень прохладно, – ответил Петровский. – Вся эта дребедень балансирует где-то на грани шарлатанства.

– Жестко.

– Ну, как сказать… У нас есть устройства ментального ввода, и они работают отлично, только вот не глубоко. Выбрать что-нибудь – пожалуйста, представить некую картинку или прочитать мысленно текст – нет проблем. Но чтобы читать сложные мысли… или, не дай бог влиять на них… такой техники у нас нет. И это, знаешь ли, к лучшему.

– Некоторые люди хорошо читают мысли, – мягко возразил Вечеров.

– Паранормалы, что ли? Слышал, но отношусь скептически. Телепатия, даже если использовать усилители – эффект сомнительный и неустойчивый. Нет надежности, повторяемости, много ошибок, феномен не доказан. Он не доказан уже много веков, так что забудь.

– Хочу забыть, но не могу. Я знал одного хорошего человека. Он работал в паре со мной, против террористов из Стальных Триад. Числился у нас психологом, но был телепатом. Мгновенно оценивал подозреваемых с точки зрения их намерений и опасности. Маевский спас множество жизней, но не спас самого себя и был убит.

– Соболезную, Саша – грустно отозвался Петровский. – Но ты сам сказал — он видел некоторые намерения криминального толка. Это узкая область. Можно оценивать человека и просто по вазомоторике, по взгляду, по выражению лица, но это ничуть не паранорма.

– Но ставят же ментальные блоки.

– Это — другое. Это медицинская методика. Часть воспоминаний отправляется в подсознание и больше пациента не мучает. Так лечат очень тяжелые душевные травмы.

– А другие варианты блока есть?

Петровский задумался, и по рассеянности надкусил свой апельсин, забыв снять кожуру.

-- Тьфу ты, черт попутал… – ругнулся он. – В общем, Саша, да – такие блоки есть. Полностью запрещены законом. Смысл – искусственное создание нейросвязей, чтобы человек не сказал или не сделал лишнего. Как только объект нарушает границы дозволенного, он испытывает боль или даже впадает в кому. Говорят, это живодерство практиковали последние криминальные кланы Земли. До того, как были разгромлены.

– Мне кажется, наш доппельгангер Мартынов – носитель такого блока. От попыток говорить на некоторые темы его просто корежит. Например, от слова «Элфорд».

Петровский задумался, барабаня пальцами по столу.

– Снять блок – это стоит попробовать. Рисковано, конечно, но, операция была криминальной, так что медицинская этика исправление одобрит. Поговори с Корниенко, Саша. Сам я за такое не возьмусь – не моя сфера, но готов ассистировать, если что.

* * *

Женька изо всех сил старалась не думать про брошенного на Веруме Енота. Во-первых, это было больно. Во-вторых – бесполезно. Она почти не встречалась с этим парнем на «Алконосте», и не запомнила в лицо. Теперь Енот превратился в одинокую цепочку следов на песке, да и ту уже заносил ветер...

Половину прошедшей ночи Ингуся проплакала в подушку. «Ты представляешь, Женечка – жаловалась она. – Артур меня прогнал. Я навестила его в госпитале, а он мне – не приходи, мол, больше, ты приносишь несчастье… ду-ду-ду… а я тут при чем? Он же разбился на рельсотроне… Я думала, у нас отношения, а он оказался самый обычный козел...»

Женьке невыносимо надоело Ингусино нытье, причина выглядела крайне мелкой по сравнению с высадкой на Веруме и утратами последних недель.

Герой этого романа, Артур Яровой, он же Феникс, он же лучший пилот «Алконоста», лежал в госпитале со сломанной шеей. Искусственный позвонок отчасти поправил дело, но полная реабилитация маячила лишь в перспективе. Феникс держался, как мог, был грустен и молчалив.

Ленц, напротив, бойко шел на поправку. Кибероко прижилось, но нейроадаптация причудливо повлияла на характер командира десантников. Старлей, казалось, избавился от обычной для себя мизогинии и приударил за Кларой Романовой.

Женька как раз дежурила в госпитале и подкаты у больничной койки слушала волей-неволей.

– Я допущен ко многим государственным тайнам, – начинал Ленц игриво, фокусируя искусственный глаз на своей музе.

– Очень рада за тебя, Роберт.

– Но я про них ничего не скажу – не имею права.

– Конечно, конечно.

– Даже если ты будешь пытать меня любовью… Хотя… если будешь пытать любовью, то, может, и скажу.

Тут Женька не выдержала и опрометью бросилась в лабораторию, чтобы там в волю похохотать. Сделать это, впрочем, не удалось – справа от лаборатории, за тонкой перегородкой, находился кабинет Корниенко, и там сердито бубнили мужские голоса. Один из них принадлежал самому врачу, второй – Вечерову.

– Нет-нет-нет, Александр, даже не просите. Я не стану копаться в мозгах человека, который арестован и не в состоянии отказаться.

– Да поймите – он травмирован не нами, это, черт возьми, блок, а не его собственная воля. Разве не долг врача – лечить?

Корниенко что-то отвечал, довольно зло, но понизив голос, и Женька, краснея от смущения, все же приникла к стене ухом.

– Ладно, допустим, блок – это травма, – продолжил Корниенко, – но с чего вы взяли, что его снятие Мартынова не убьет? Блоки в медицине ставят редко, по по особым социальным показаниям. Снимают еще реже. Я, например, этого не делал никогда.

– Но сумеете?

– Методику я знаю.

– Так что мешает ее применить?

– Боюсь навредить.

– А если бы на снятие блока кто-то согласился добровольно – вы бы рискнули?

– Да.

– Ну что же, ловлю вас на слове. Я – один из немногих носителей блока, и я согласен на его снятие добровольно. Снимите блок сначала мне, если все пройдет нормально – снимите и Мартынову. Согласны?

Корниенко, попавший в ловушку собственной логики, замолчал, как в рот воды набрал, а красная от волнения Женька, отстранилась от стены и поспешила убраться на свой пост.

Феникс спал. Ленц тоже задремал. Клара ушла, а Женька сгорала от жгучего любопытства. «Спросить Александра, или все же не спрашивать?»

... Она решилась поговорить за ужином, когда агент Земли занял в столовой место напротив. Стулья справа и слева, по диагонали и позади пустовали, а потому беседе никто не мешал.

– Вообще-то, Женя, подслушивать нехорошо, – мрачно сказал Вечеров, хотя, вроде бы, не рассердился. – История моего собственного блока – она, что называется, глубоко личная.

– Очень?

– Очень.

– Ну, тогда извините.

– Извинения приняты, но такой уж я зануда, что обязательно расскажу вам эту историю, так сказать, в назидание наивной душе.

Вечеров перестал хмуриться и улыбнулся.

– Когда-то давно, в юности, я был законченный дурак. Вероятно, в очень молодом возрасте это нормально, но я к тому же отличался ослиным упрямством. У меня случился роман с ровесницей, мы оба думали, что это навсегда. К несчастью, у нас нашли генетическую несовместимость. Браки таких пар не запрещены, но не одобряются. Знаете, почему? Конечно, знаете. Вероятность дефектов у потомства слишком велика. Вариант с расставанием нас не устравивал. Я был упрям… и был влюблен. Моя подруга, наверное, испытывала нечто подобное. Мы поженились, разругавшись с родителями, причем, в возрасте всего восемнадцати лет. Был и второй вариант – оставаться бездетными, но мы верили, что жизнь побеждает все – вероятность развития дефекта была всего двадцать пять процентов. У нас родился сын, мой первенец. Лечение не помогло, мальчик умер всего через год. Болезнь Ниманна — Пика, деградация нервной системы. Мы могли сделать генетическую коррекцию, но это требовало терпения. Могли усыновить чужого ребенка, но моя жена, видимо, сломалась – она захотела развода. Я согласился, мы развелись, но на этом дело не закончилось. Она к тому же решила забыть меня полностью… как виновника несчастья. Потребовала разрешения на ментальный блок, хотя психиатры сильно возражали. Своего она все-таки добилась… Забыла меня, забыла совсем, забыла наш брак и мертвого сына. Надеюсь, была потом счастлива… а я же был очень зол, ну и глуп, конечно, ведь мне едва исполнилось девятнадцать. В общем, поставил ментальный блок и себе тоже, в отместку, чтобы забыть ее. Действительно, забыл, но все равно вышло неудачно. Теперь я помню только общий ход событий – да была, жена и был сын. Да, расстались. Не помню ни ее имени, ни лица, никаких подробностей. Не помню даже, как мы спорили, и почему разругались так сильно. Забыл ее характер, привычки, голос, фигуру. Если увижу – не узнаю. Все документы уничтожены по протоколу защиты частной жизни.

– И вспомнить уже никак? – замерев, прошептала Женька.

– Только при глубоком вмешательстве. Только по очень важной причине – чтобы убедить Кирилла Сергеевича помочь нам в деле доппельгангера. А ради себя самого – зачем? Мне сорок лет. Я давно уже другой человек. Был женат второй раз и разошелся не так давно без трагедии. У меня работа, долг, друзья, соратники и куча ярких воспоминаний в основном экстремального характера.

–И вам ее не жаль?

– Кого?

– Ту девушку.

– Невозможно жалеть человека, которого полностью забыл.

– Но так же нельзя!

– А как можно, Женечка? У вас есть другие варианты?

– Нет.

– Я был дурак – признаю, но старую глупость уже не исправишь. А сейчас меня ждет работа, ею и займусь.

Вечеров ушел, оставив Женьку чистить и есть апельсин в одиночестве.