Нечто мокрое коснулось виска и стекло по щеке на подбородок. Это нечто пахло опасностью и керосином. Женька попыталась разлепить веки – сквозь мутный туман пробивалось палевое сияние Росса. Она попыталась шевелить руками, и это удалось. Тыльной стороной ладони вытерла лицо и обнаружила, что очки и мундштук баллона исчезли. Воздух словно давил на грудь, в ушах звенело, пальцы дрожали, перед глазами мельтешили черные мушки. «Это гипоксия. Нужно надеть маску, она в нагрудном кармане».
Закрепить маску на затылке не получилось, но получилось приложить ее ко рту. Вскоре шум в ушах ослабел, зрение немного прояснилось, а попыталась встать, но приподнять удалось только голову и плечи. Ногу выше колена прошило болью, смотреть, что там не в порядке, было страшновато.
«Надо». Женька снова разлепила мокрые ресницы. Из бедра сквозь ткань комбинезона торчала кость. Ее собственная, сломанная наискось, часть штанины намокла от крови. «Ох, господи. Если случится травматический шок, я умру».
Стараясь не потревожить ногу, Женька нашла в разгрузке инъектор и уколола себе анестетик сквозь одежду в плечо. Боль не исчезла, но сделалась глухой, словно теперь касалась кого-то другого. «Нужно остановить кровь». Штатный кровоостанавливающий жгут лежал в набедренном кармане, чтобы его достать, пришлось, охнув, сильно приподняться на локтях и сесть. От слабости тряслись руки, на кость смотреть и вовс ене хотелось, но Женька все же сумела затянуть ремень и, вскрыв стерильный пакет, перевязала рану.
«Больше ничего пока не поделать». Женька прижалась спиной к скале и осмотрелась. Горы здесь полностью закрывали горизонт. Между ними, в тесном ущелье журчал мелкий ручей. Здесь же валялся смятый парашют. Остатки «Кречета» (нечто жалкое и бесформенное) висели на скале и в ста мерах выше по течению. . Оттуда, похоже, сочился керосин.
«Ладно, ничего. До ночи Верума еще много-много часов. Феникс за мной вернется». Женька попыталась ни о чем не думать и прикрыла глаза. Тусклое солнце, проникая в ущелье, чуть припекало. Вода в ручье, напротив, холодила и сочилась в сапоги.
Небо оставалось пустым -- ни "Кречетов", ни "Филинов".
Потом где-то поодаль загремели камни, на фоне палевого неба возник темный силуэт.
– Эй, ребята! Я здесь! Я жива! – закричала Женька, но крик получился вялым будто шепот.
– Феникс?
Силуэт поменял местоположение, и некто, кого Женька поначалу приняла за Артура, приблизился.
Он был чуть выше Феникса, крепче и одет в потрепанный комбинезон десантника с замызганной эмблемой «Алконоста». Темно-каштановые волосы отросли ниже ушей, судя по неровным краям, их подрезали ножом. Щеки покрывала двухнедельная щетина.
Женька узнала это лицо, и на миг оцепенела от страха. Перед ней стоял Мартынов-второй, доппельгангер.
– Добрый день, – поздоровался доппель, подобрался вплотную, стащил с Женька дыхательную маску и надел ее на себя.
– Сволочь! Мародер! Отдай мою маску!
Кричать можно было сколько угодно – все равно без толку. Доппельгангер ушел вниз по течению и скрылся за поворотом.
Женька с запозданием вспомнила про табельный автоматический пистолет, который до сих пор оставался в набедренной кобуре на правой, уцелевшей ноге. Она вытащила оружие, сняла его с предохранителя, горько жалея, что не поступила так сразу же.
«Мартынов дождется, пока я совсем ослабею, придет и дограбит остальное. Возьмет ствол и лекарства. Хорошо еще, что мой комбинезон ему мал».
Женька вздрогнула. До сих пор, несмотря на атаку Роя, несмотря даже на стычку в госпитале, она не сталкивалась с настоящим, примитивным и грубым криминалом. Реальная перспектива быть убитой, обобранной догола и выкинутой в отвал не столько пугала, сколько вызывала у нее нестерпимое отвращение.
«Нужно любой ценой оставаться в сознании. Когда Мартынов явится, я сама его убью».
Рана и гипоксия уже сказывались. Мир плыл, и бежевый полдень становился темно-серым. Сердце билось часто-часто, болела голова, дыхание становилось хриплым. «Я могу не удержать пистолет», – думала Женька, ощущая липкий страх и одновременно нечто вроде сонливой слабости.
Доппельгангер, вроде бы, пришел. Или не пришел. Она забыла, что собиралась сделать – все силы уходили на дыхание. Потом Женька потеряла сознание и очнулась в другом месте – под каменным куполом, покрытым чем-то вроде зеленого налета, который местами становился тонким, а местами превращался в настоящие бороды растений. Через трещины в этом каменном потолке проникали столбы света. В них плясали мелкие частицы пыли.
Женька вдохнула и выдохнула, и заметила, что удушье исчезло. Доппельгангер сидел рядом и рассматривал Женькин пистолет, в конце концов он извлек из него магазин, из магазина – патроны, убрал их в карман, а сам пистолет с пустым магазином положил рядом с Женькой.
– Можешь забрать оружие.
– Ага. спасибо. Вернул без патронов. Маску лучше отдай.
– Отдам потом, сейчас она не нужна – вон те растения на потолке выделяют кислород. На скале я видел разбитого «Кречета». Твой?
-- Мой.
-- Значит, ты с «Алконоста», хотя мы, вроде бы, не знакомы.
– Очень даже знакомы. помню, как ты удирал из госпиталя и угрожал меня задушить.
Доппельгангер прищурился, разглядел Женьку повнимательнее, а потом холодно кивнул.
– Извини за забывчивость, – сказал он. – Иногда приходится кого-нибудь припугнуть. Всех не запомнишь.
– Раз ты освежил свою память, верни все-таки маску и помоги выйти наружу.
– Зачем?
-- Хочу разжечь сигнальный костер.
-- Зачем?
– Меня будут искать и все равно найдут – живой или мертвой. Если Ленц решит, что ты виноват в моей смерти, он тебя расстреляет на месте. Так что лучше сотрудничай. Может, тогда больше повезет.
Доппельгангер сидел полубоком к Женьке. Глубокая тень падала на его глазницы, мешая разглядеть выражение лица.
– Ну что же, давай, наведем ясность, – сухо сказал он. – Первое – сюда никто не прилетит. Маячок на твоем комбинезоне разбит, во второй, который остался на «Кречете» тоже не работает, пока ты спала, я залез на скалу и проверил. Второе… мне очень жаль, но без помощи хирурга ты умрешь, причем, скорее рано, чем поздно.
– Врешь! Меня спасут. У нас, на «Алконосте», людей не бросают.
На доппельгангера Женькина оповедь никакого впечатления не произвела, он только пожал плечами.
– Дать тебе анальгетика?
– Не надо!
– Ну, как хочешь. Скажешь, если сильно заболит.
После этих слов доппель надел маску и покинул пещеру, а Женька осталась одна. Кровь на ноге уже запеклась, она размотала и отбросила жгут. Слезы ярости и отчаяния стекали по щекам. «Он, наверное, раздавил маячки специально. Как обидно! Голова работает, руки пока работают, но я все равно умираю. Сначала будет больно, потом нога почернеет, онемеет, в конце концов откажут почки, печень или сердце. Что самое противное -- я буду мучиться на глазах у доппельгангера, если он, конечно, не выкинет меня с обрыва, чтобы не чувствовать запах. Господи боже мой, если я хочу выжить, нужно что-то делать… »
– Эй!
– Что «эй»? – поинтересовался доппельгангер, явившись откуда-то их полутьмы.
– Нам нужно поговорить.
– О чем?
– О том, как разрулить нашу проблему. Я не хочу мешать тебе прятаться. Я не собираюсь сдавать тебя Ленцу. Хочу только вправить сломанную кость у себя в ноге.
–Понятно. Сеньорита хочет жить и хочет, чтобы я помог, – доппельгангер присел рядом на корточки, рассматривая побуревшую от крови повязку. – Перелом открытый?
– Да.
– Такое вправляют операцией. Я их делать не умею. У меня только курсы первой помощи для офицеров и сколько-то полевого опыта.
– Ты разве офицер?
– Ранг Primer Teniente, то есть, летный офицер. Воздушно-космические силы Аргентины. Вообще-то, мне крупно не повезло – почти сразу после академии – в отставке.
– Так ты разве человек?
Доппельгангер, казалось, слегка опешил.
– Я – как раз человек. Андрей Мартынов, ну, или Андреас Мартинес, если так больше нравится. Нечеловек на «Алконосте» – это та чертова кукла из прачечной, мой двойник, который сейчас сейчас стынет в морге.
– У тебя акцент.
– У меня отец – русский, мать – аргентинка. Два разных языка, и оба родные.
– Но ты собирался бросить меня умирать.
–Думал об этом. Не бросил. Мысли – не в счет.
– Послушай, меня зовут Евгения Нечаева. Я врач-стажер и знаю все про открытые переломы. Если ничего не делать, нога начнет гнить, прием, очень долго и очень противно. Поверь – смотреть на такое тебе не захочется. Если ты нормальный, то или пристрели меня, или помоги.
– Точно пристрелить? Я ничем не могу помочь, извини.
– Можешь! Послушай… Я сама себя оперировать не сумею, но могу подсказывать другому.
– Ерунда.
– Не ерунда. Ты ничего не теряешь. Если не получится, я просто умру побыстрее.
– Логика сотого уровня. Ты не хочешь, чтобы я тебе пристрелил, но хочешь, чтобы я тебя зарезал своей любительской хирургией.
– Все не так сложно, как кажется. Нужно рассечь ткани и обнажить кость. Потом сделать репозицию – поставить обломки на место. У меня в «Кречете» большая аптечка в контейнере. Найди. Там медицинский сканер и антибиотики, есть сильные дезинфекторы и перчатки. Есть хирургические инструменты.
– Оперировать не стану, – отрезал доппельгангер. – Нет опыта. И без наркоза все равно нельзя.
– Как раз без наркоза можно. Уколешь мне анестетик в оболочку позвоночника. Я не усну, останусь в сознании и буду тебе подсказывать, а ты будешь работать.
На этот раз ледяная невозмутимость, наконец-то слетела с Мартынова.
– Дерьмо! – бросил он, определенно, проявляя человеческую сущность. – Эухенита [Женечка(исп.)], ты зарвалась. О таком не просят даже друзей.
–А ты мне и не друг. Тебе же наплевать и резать будет гораздо проще.
– Хорошо, допустим, я как-то справлюсь и даже не отправлю тебя в рай – мне-то что за выгода?
– Если я выживу, то расскажу тебе интересное. Про твоих нанимателей, и о том, кто следил за тобой на «Алконосте».
Услышав такое предложение, Мартынов задумался.
– Не то, чтобы это экстремально интересно, – заговорил он, наконец, – да и по времени поздновато, но вправленной кости стоит – Я попробую, Эухенита. Мой «Кречет» приземлился почти целым, там тоже оставалась аптечка. Не весть что, конечно, и поменьше твоей, но пригодится. Есть бинты и фиксатор, есть стимуляторы заживления. Когда начнем?
– Прямо сейчас. Чем дольше тянем, тем мне становится хуже.
– Знобит?
– Знобит, – честно созналась Женька. – И еще.. Прежде чем начнем, Возьми в аптечке ножницы, там их две штуки. Большие оставь пока мне. Маленькими подстриги ногти – они у тебя грязные.
– Так перчатки же есть.
–Я врач, а не ты. Не спорь, так положено.
– Ладно, что еще сделать?
– Земных бактерий тут нет, кроме тех, что приехали на нас. Облучать пещеру нечем, но возьми мой парашют, застели пол, чтобы не поднимать пыли. Инструменты и шовный материал в коробке уже стерильные. Вскипяти на всякий случай воду...
– Кипятить не на чем, потому что костер разжечь нечем.
– Но ведь до сих пор ты его как-то жег?
– Не жег.
– А чем ты умывался?
– Тоже мне проблема. Холодной водой из ручья.
– А что ел?
– Местную флору и фауну в натуральном виде.
Доппельгангер сделал саркастическую гримасу, и Женьке расхотелось спрашивать насчет вкуса такой еды.
– Значит, точно нечем топить? – спросила она упавшим голосом.
– Ну, как сказать... В «Кречете», который я позаимствовал, был устав Космофлота. Зачем-то на бумаге. И еще пара толстых скучных книг. Владелец, видно, любитель редкостей. В общем, если хочешь, я сейчас все это сожгу.
– Гвоздь тебя убьет.
– Кто?
– Гвоздь – позывной парня, у которого ты украл машину.
– Убьет? Сомневаюсь, – ответил доппельгангер, и выражение его лица ничего хорошего не предвещало.
Потом Мартынов снова ушел, Женька осталась одна в пещере. Знобило все сильнее, боль в сломанном бедре возвращалась. «Этот самый "Мартинес" поверил в мой большой опыт хирурга. Пускай верит дальше. Если узнает правду – точно откажется».
Доппельгангер вскоре вернулся и принес свернутый парашют, расстелил его, и снова ушел – стричь ногти, жечь костер и греть воду в емкости, сделанной, видимо, из фрагмента корпуса «Кречета».
Женька ждала, стараясь подавить страх. «Повезет – выживу, не повезет – получу напоследок еще одно увечье. Если случится худшее, попрошу доппеля закончить все быстро». Она судорожно вздохнула, чтобы не заплакать, потом срезала бинт, распорола и отрезала штанину комбинезона. Чертова сломанная кость все так же торчала сквозь кожу. Мартынов уже вернулся окончательно, расстелил салфетку из аптечки, разложил инструменты.
– Куда тебя колоть?
– Сначала протри спину дезинфектором, потом местное обезболивание в кожу. Потом между третьим и четвертым позвонком вот настолько воткнешь. Позвонки-то видно?
–Ты тощая. Торчат как орехи.
Женька зажмурилась. Укол в позвоночник она поначалу не ощутила, но потом неприятная волна пошла по спине, шее до самого затылка. «Не промахнулся. Доппель – тот еще ублюдок, но рука твердая».
Все, что ниже пояса, быстро немело.
– Помоги перевернуться. Дезинфицируй кожу на ноге. Режь вот здесь...
Боли не было. Ногу Женька не чувствовала и старалась представить, что это не ее конечность, и даже не нога другого человек, а всего лишь анатомическая голограмма в академии.
– Ставь зажим вот сюда… Заметишь мелкие осколки — убирай…
… Швы получились грубыми, но Женьке было все равно. В конце концов доппель собрал окровавленные инструменты и ушел мыть руки в ручье. «Умный» фиксатор подстроился под размеры Женькиной ноги, теперь он удерживал сложенную кость в правильном положении. Максимально допустимая доза антибиотика давала шансы пожить еще, а введенная порция нанитов ускоряла сращивание.
Женька хотела пить и выпила кружку «минимального чая» – то есть, горячей воды, ради которой сожгли книжку Гвоздя. Потом она уснула и видела сон – уходящее в зенит звено «Кречетов».