Баллады снова солгут

13

Проснулась я очень рано и никак не могла понять, что меня разбудило. Небо ещё только-только серебрилось светом нового дня, меж скалами гулял предрассветный ветерок. Воздух был томительно-свежим и пах снегом. Оранжево переливались угли костра, крошечные язычки пламени гуляли по ним.

Я выбралась из-под своего плаща, потянулась и огляделась. Куда-то пропал Святоша. Сосны лениво перешёптывались, а ветер то слабел, то усиливался. Эх, так далеко в Сандермау я ещё никогда не заходила…

Пока здешнее спокойствие ничем не напоминало о тех байках, которые травили в «Стерве» подвыпившие гробокопатели.

И тут потянуло по ветру чем-то странным, и это не имело ничего общего с лёгкими утренними запахами снега и хвои. Я застыла, пытаясь понять, что происходит, и через несколько мгновений мой слух уловил тянущуюся непонятно откуда мелодию флейты. Прихотливая, лукавая и отчаянная одновременно, она вилась среди сосен, будто невидимая пчела. Когда к ней присоединился голос, я не смогла разобрать, женский он или мужской. Тем не менее, слова песни отдавались в моей голове так отчётливо, точно я сама их выдумывала.

Ой-ой. Мы ж миновали рубеж Девятки. Рассказывали ведь, что тут и с ума сойти недолго. Нет, наверное, никакой песни — кому её здесь петь? Просто моё воображение решило со мной пошутить.

— Ты тоже слышишь?

Я, вздрогнув, обернулась — Святоша появился из-за деревьев тихо и неожиданно, словно неприятность. Лица его в темноте видно не было.

— Ага, — кивнула я. — А я-то думала, мне чудится…

— Я тоже так думал. Решил, было — все, приехали, белая горячка…

— Ты ж не пил уже сколько.

— Ну, запоздала, с кем не бывает?

Я прыснула. Святоша подошёл к костру и сел на свою постель, вороша угли. Даже в свете костра круги под его потемневшими от усталости глазами заметить было легко.

— Кто же это поёт? — вслух подумала я. — В такой-то глуши?

— Никто, я думаю. Это ж Аэнна-Лингэ, грызун. Сколько он колдовства видал, как думаешь? И сколько тут солдат — и наших, и тех, из-за Итерскау — полегло? И сколько девиц эти песни пело, любимых дожидаясь? Наверное, здесь каждая сосна тебе на флейте сыграть может.

— Пусть это будет самой большой нашей бедой, — я поёжилась.

— А я говорил, что лёгкой прогулки не получится.

— Надо было тебя послушаться. Скорее б вернуться…

Святоша взглянул на меня искоса:

— Чего ты так боишься? Сбрендить окончательно? Или сдохнуть?

— Нет, — я завертела головой. — Сдохнуть-то боюсь, конечно, но что-то мне подсказывает, что это не самое страшное.

— А что тогда?

— Если б я знала.

— А я, кажется, знаю.

— Серьёзно? Если ты о том, что… — я осеклась. — В общем, он меня не так волнует, как ты думаешь.

— Ха-ха! Насчёт этого можешь ничего не говорить, я вижу, как ты на него смотришь. Да и немудрено — стать-то какая, а? Прямо как в балладах.

— Заткнись, а?

— Ой, да ладно тебе, грызун. Нет в этом ничего ни стыдного, ни удивительного, обычное дело. А только я не о том сказать хотел, сама ты выдала себя с потрохами.

— Он тебя бесит же?

— Ну, я — это я. Не люблю таких и полное право на то имею. Если уж об этом речь, то я не называю шлюхами даже тех женщин, с кем сплю, и о ком точно знаю, что за тот день в их ложе до меня уже десятеро побывало. В конце концов, каждый крутится, как может.

Весь разговор вёлся почти шёпотом. Басх тихонько храпел, укрывшись своим плащом с головой.

— И чего я боюсь, по-твоему?

— А того, что вляпаешься в это дело сильнее, чем тебе бы хотелось. Ты ж сама из остроухих.

— И что с того?

— Да хотя бы то, что вы все — потомки тех самых эльфов, не сумевших вернуться домой. Кровь — не вода, грызун. И ты боишься, что она в тебе заговорит.

— Брось! Сами эльфы что-то сюда не стекаются толпами.

— Может, поэтому и не стекаются, что боятся того же. Чего душу-то травить, если назад уже не попасть? Строят себе жизнь где-то вдали от людей, и все. Пытаются быть счастливыми и не вспоминать про эти горы. Как иначе им быть, скажи?

— Ой, откуда тебе знать-то?

— Знаешь, даже я иногда скучаю по тому борделю, где вырос. А им каково?

— Хватит! — разозлилась я.

— Я тебя задел, грызун, и это значит, что я прав.

Я только фыркнула. Надо горами уже занимался полнокровный, ясный рассвет. Пора было отправляться дальше.

— Как ты думаешь, — спросил меня Святоша, поднимаясь с плаща, — эта тварь, что за нами погналась вчера, она может опять до нас добраться?

— Сомневаюсь, — я пожала плечами. — Магическая связь столько не протянет, если только её не поддерживать, а в нашем случае это невозможно.

— Ты с тех пор колдовать-то не пробовала?

— Один раз всего, когда ты костёр развести никак не мог.

— Получилось?

— Да.

— И чего ж ты тогда?..

— А оно мне надо-то?

— Вот и этого ты тоже боишься.

— Да иди ты в пень! Выискался тут добрый предсказатель. Самый умный, что ли?

Святоша устало улыбнулся мне и не стал продолжать. Оставалось лишь разбудить Басха, и можно было сниматься с места.

…Путь наш лежал вверх. Наконец мы покинули пределы Аэнна-Лингэ, выйдя из-под сени леса. Сосны и худые ели, конечно, все равно попадались, но в основном нас теперь обступали скалы и валуны. До Итерскау оставалось уже совсем немного, и Святоша теперь возглавлял наш маленький отряд, отыскивая тропки среди серого, покрытого инеем камня. Несколько раз нам попались горные козы, и вопрос с сегодняшним ужином был решён. Басху явно было нелегко преодолевать постоянный подъём, и, хотя он не жаловался, Святоша все-таки заметил, что уменьшению количества поклажи теперь можно порадоваться.

— Теперь — только наверх, — сказал он, — причём весь оставшийся путь.

Во время полуденного привала Басх внезапно оказался разговорчивее, чем обычно.

— Белка, скажите мне, — начал он. — кто из ваших родителей был эльфом?

Я пожала плечами:

— Без малейшего понятия.

— Как так?

— Очень просто, я — сирота.

— О… Простите.

— Да ничего страшного. Меня это ничуть не задевает. А почему вам вдруг стало интересно?

— Просто так. В некоторых местах такие браки встречаются чаще, чем принято думать.

— Мне не так повезло.

— Простите. Просто моя мать была родом из одной общины на востоке Каэрин Бальфа, близ хребта Туммахарья. Община называлась Валх, и я подумал, что вы можете о ней знать что-нибудь.

— Впервые слышу.

— Жаль… я бы хотел её отыскать. Конечно, если бы она сейчас была жива, я о многом бы её спросил, но…

— Что ж, я вам сочувствую.

— Если погода и дальше будет так странно себя вести, будешь сочувствовать нам всем, — сумрачно вмешался Святоша. — Неплохо бы дойти до какого-нибудь укрытия к вечеру, хотя здесь мы идём почти наугад, и мне сложно что-то обещать.

— Что, портится? — удивлённо спросила я, задирая голову. День был светлый, небо — тёмно-синее и пока чистое.

— Пока нет, — отозвался напарник. — Но ветер пахнет переменой. Может сегодня, может — завтра, но жди беды. Кроме того, ты, может, и забыла, но сегодня — твоя любимая Осенняя Околица.

— Сауинь — сегодня?!

— Да-да, грызун.

— Ну вот, — у меня резко испортилось настроение.

— А ты что, надеялась в Семихолмовье раньше вернуться?

Я рассердилась и отвернулась от напарника с его совершенно неуместными шутками. Что может быть лучше, чем встречать Ночь Сауинь у подножия пиков Итерскау, где каждая пядь земли настолько полна магией, что та щекочет пятки даже сквозь толстые подошвы? Прелесть-то какая, просто места себе не могу найти от счастья!

— Ой, брось, Белка, ты что, серьёзно думаешь, что что-то может случиться именно сегодня только потому, что Околица? Сказки это все!

— А ты поменьше мне напоминай — глядишь, и думать об этом перестану.

— Ладно-ладно. Идём уже, поднимайся.

Величественные очертания западных отрогов по-настоящему захватывали дух. Куда тут мирным видам одомашненных Сандермау! Бесстрастное молчание отвесных скал внушало такое благоговение, что даже самая мысль о том, чтобы забраться на них, казалась мне кощунством. Тропка, по которой мы шли, была довольно крута и кое-где позволяла смотреть сверху на лес, который мы пересекли, чем я с удовольствием пользовалась. Призрачные флейты и певцы днём молчали, но меня всё равно не покидало чувство, что мы всё больше углубляемся в совершенно иной мир.

С мёртвой тишиной мы и прежде сталкивались не раз, но вот с живой, пожалуй, впервые.

Святоша шагал вперёд, упорно высматривая пещеру, в которой мы могли бы провести ночь. Меж скал гулял порядочный сквозняк, и поддержание костра могло обернуться большими трудностями.

Однако ещё через некоторое время мы поняли, что с ночлегом проблем не будет: все чаще и чаще по пути стали попадаться пещеры, так что скалы казались прямо-таки испещрёнными ими. Когда солнце начало тонуть в туманных далях, оставленных нами не так давно, мы выбрали одну из пещер — ту, к которой было легче всего добраться от нашей тропы — и принялись устраиваться на ночлег.

— Эх, — сказал Святоша грустно, разделывая дневную добычу для ужина. — Было бы больше времени — я бы тут копчение устроил.

— Что вы имеете в виду? — спросил Басх.

— Ну, вяленого-то мяса мы лишились. Копчёное могло бы его заменить.

— Помолчи, а, — попросила я, так как у меня при мысли о копчёном окороке сама собой вообразилась кружка имбирного эля и потекли слюнки.

— Чего это «помолчи»? А как будем назад добираться, ты подумала? Нет? Так я и знал.

— Тьфу на тебя, — огрызнулась я. — И так невесело. Под одеяло хочется.

— О, разнылась. Значит, все, как всегда. А то я уж беспокоиться начал.

Погода тем временем отказывалась подыгрывать моему напарнику, оставляя небо ясным и чистым. Вечерняя заря дотлела, оставив нам скалы, залитые светом уже слегка схуднувшей Луны, и бездонную пропасть над головой, полную колючими зимними звёздами. Я любовалась ими, усевшись у входа в пещеру и упорно пропуская мимо ушей любые попытки Святоши забить их страшными сказками. А в Семихолмовье сейчас все греют зябнущие руки о глиняные кружки с глоггом или ещё какой пряной, горячей прелестью… готовятся слушать традиционные былички, жаться друг к другу, вздрагивая от каждого стука обнажившихся яблонь в туманные, запотевшие окошки…

Брр, какой дурацкий досуг. Хотя от глогга я бы не отказалась.

Потянуло опять морозным ветром с Ветрил Мира. Я высунула язык и попробовала его на вкус, ничего особенного не почувствовала и решила вернуться в пещеру.

— Слушай, сказитель, — сказала я Святоше, присаживаясь к уютно потрескивающему костру, который тот умело поддерживал, кормя его с рук сухим валежником. Огонь урчал и ласкался к нему, словно рыжий кот. — Давай сменами махнемся.

— Что, совсем сон одолел? — сочувственно спросил тот.

— Есть немного.

— Ну, ложись тогда. Так уж и быть. В плащ получше завернись, сквозит…

— Прошу прощения, — вмешался Басх. Я уже закрыла глаза и приготовилась провалиться в сон, позволяя чужому голосу выгнать из моей головы последние мысли. — А вы уверены, что мы не потеряли тропу?

— С чего бы? — голос Святоши. — Ничуть… Не так уж тут пока с перевалами плохо, чтобы заблудиться.

— Но ведь… — и тут я в последний раз зевнула, не услышав продолжения.

…Кто-то тряс меня за плечо. Не суматошно, пытаясь любой ценой лишить меня драгоценного покоя, а очень осторожно и даже как будто неуверенно. Чувства утверждали, что я проспала едва ли час, и до моей смены можно ещё вполне неплохо отдохнуть, но тряска не прекращалась.

— Ну, прекрати, а, — вздохнул Святоша над моим сонным трупом. — Вот сейчас ты уже притворяешься.

— Да, — созналась я и открыла глаза. — Что тебе нужно? Моя смена, что ли?

— Нет. Эй, эй, стой, не отворачивайся! Поверь, будет лучше, если ты проснёшься.

Я села на одеяле — которых, кстати говоря, осталось только два. Одного мы лишились после побега от Жертвы ради Мести. Это не особенно нас беспокоило, ведь спать мы могли поочерёдно на одном, но вот сидеть кому-то теперь приходилось на холодных камнях. Мои глаза никак не желали открываться, а тело ныло от напряжения, которое сон не успел растворить… Я потёрла опухшие веки и сумела-таки вырваться из небытия.

— Ну, что такое? — зевая, спросила я.

— Не знаю, на самом деле, — сказал Святоша. У него сна не было ни в одном глазу, даже наоборот. — Снаружи что-то странное творится.

— Ну почему, почему я так и знала, — проворчала я, откидывая плащ ноющей от сапога ногой. — Вот как чувствовала!..

— Тише ты, историка не буди. Может, ничего там нет такого…

Внезапно наше убежище озарилось резкой вспышкой, словно там, снаружи, лопнул световой пузырь. Не сговариваясь со Святошей, мы вскочили и выбежали наружу.

— Ох ты ж… — только и сказал мой напарник, созерцая открывшуюся нам картину.

В небе мерно полыхали пурпурные полосы, то вспыхивая, то истончаясь. Они походили на необыкновенно яркие лютневые струны. Откуда-то с севера, с Итерскау, по ним бежали ним острые снопы лилового света, разбрасывая по скалам мертвенные блики.

— Ну ничего себе, сказочка на Околицу… — пробормотал Святоша, ошалело задрав голову и не думая о том, что куртка на нем расстёгнута и трепыхается на окончательно сбрендившем ветру.

— Об-б-бал-д-деть, — стуча зубами то ли от страха, то ли от холода, выдавила я.

— Дикие Звезды! Они опять запускают их! — донёсся голос снизу, откуда-то с тропы, по которой мы пришли днём.

Святоша молниеносно толкнул меня в пещеру — как обычно в таких случаях, не интересуясь моим мнением — а следом юркнул сам, и мы стали осторожно наблюдать за тропой. В таком освещении не приходилось опасаться, что нас выдаст костёр: окрестность нашего убежища полыхала так ярко, что вряд ли кто-то сумел бы разглядеть его тусклый свет.

События же не заставили себя ждать: послышался топот, и мы увидели, как по тропе неслись ввысь несколько человек. Легко было разглядеть их одежду и снаряжение: кирасы из толстой кожи, тёплая меховая обувь, луки и поясные колчаны, отблески коротких мечей на бёдрах. Лица, полускрытые капюшонами, наводили на мысль об отряде разведчиков.

Наша пещера была расположена несколько выше тропы, поэтому мы продолжили смотреть. Отряд поднимался быстро, но чуть выше по склону они остановились для передышки, и один из них стащил с головы капюшон, потирая лоб.

Очередная вспышка озарила его худое лицо, показавшееся мне усталым.

— Что будем делать? — спросил он, обращаясь, по-видимому, ко всем товарищам. — Пока они не закончат запускать Звёзды, мы отрезаны.

— Кто вообще придумал эту бесовщину, — проворчал кто-то другой. — Почему вдруг «Звёзды»? Жуткий же вид.

— Это не нашего ума дела, Гайрред, — резко отрезал человек без капюшона, нервно проводя рукой по волосам. — Нам важно, что там, в лесу, сейчас бродят толпы наших мёртвых друзей, а ставка капитана расположена аккурат на старой линии фронта. Осталось бы нам, куда вернуться после этой Околицы, я вам скажу!

— Мы-то почему так не можем, — горестно посетовал человек пониже ростом и с более высоким голосом. — И чего колдуны всё ломаются?

— А тебе, Фераро, перед павшими-то не было бы стыдно? — обнаживший голову второй раз подтвердил в моих глазах статус командира. — Я бы этим тварям остроухим жизнь-то подсократил бы — глядишь, научились бы смерть уважать!

С этими словами он гневно потряс кулаком, словно грозя сияющим в небе полосам.

— Нелюди, — тихо сказал тот, кого он назвал Гайрредом.

— Вот уж точно, — поддакнул кто-то ещё.

— Ладно, — сказал командир. — Дорога нам теперь только вверх, к ихней этой Мастерской. Как там, внизу, справляться будут — не наше дело.

— Ну, как не наше-то, Раллаган? — расстроенно спросил Фераро. — Товарищи же!

— Ты им помочь можешь? — оскалился Раллаган на подчинённого. — Ну, Фераро? Может, хочешь туда? От тебя одного много им пользы!

— С мертвяками драться — страшное дело, — проговорил Гайрред медленно. — Их же… тычь в грудаку или не тычь — прут.

— Вот именно. Поэтому мы этой беде не поможем! Зачем нас послали, помните?

Разведчики медленно кивнули.

— Помним, Раллаган.

— Хватит рассусоливать тогда. Отдохнули? Бегом!

Снова полыхнули небесные струны, а мы с Святошей в немом изумлении наблюдали, как странные люди уходят вверх по тропе.

— И кто это был? — спросил Святоша, обращаясь явно куда-то в пустоту. — Откуда они здесь вообще?

— Если б знать, — отозвалась я, не в силах отвести взгляд от плоского, болезненного неба. — У меня какое-то странное чувство…

— …как будто все вокруг не взаправду?

— Точно.

Мы вернулись на тропу. Ветер немного стих, но Святоша, наконец, замёрз и запахнул куртку. Поднял с земли камешек, задумчиво подбросил его в руке и посмотрел в ту сторону, откуда пришли странные разведчики.

— Ты заметила, что они все были снаряжены, как близнецы?

— Ну да, а что?

— А ты когда в последний раз видела, чтобы из Семихолмовья уходили такие?

— Тебе только это кажется странным? Лично я не могу думать ни о чём, кроме этих… мертвяков, о которых они говорили.

— Ох ты ж, тут ты права… Что ж это тут творится-то, а?

— Мне кажется, я знаю, — услышали мы голос Басха.

Молодой учёный стоял у входа в пещеру, зябко кутаясь в плащ и щурясь от морозного ветра. Взгляд его, так же, как и мой за несколько мгновений до этого, был устремлён в небо.

— Горы спят и видят сны, вот и всё.

Небо снова вспыхнуло, и лицо Басха в его свете показалось мне мёртвым.