Баллады снова солгут

4

Замок щёлкнул и повис на петле, качнувшись. Соломинка сломалась, оставшись в скважине. Магия пришла и ушла почти мгновенно, но этого хватило. Если бы она всегда приходила так вовремя, разве ж я бы жаловалась…

— Мрак меня забери! Как ты это сделала?

Резко обернувшись, я поняла, что всё это время Святоша вовсе не дремал и прекрасно видел, что я вытворила. Мне следует быть осторожней…

— Что сделала? — глупо спросила я, растирая в пальцах половинку соломинки и отбрасывая её.

— Не прикидывайся ветошью, дитё. Как ты открыла замок?

— Секрет, — буркнула я, не собираясь посвящать едва знакомого человека в подробности.

Глаза Святоши сузились.

— Неожиданно. Кажется, мне следовало верить в тебя больше.

— Это уж точно, — любезно заверила я его.

— Ты уверена, что тебя взяли не на воровстве, в самом деле? Я знал кучу медвежатников, но никто из них не умел открывать замки соломинкой.

Наверное, никто из них не учился в Арэль Фир.

— Ты остаёшься тут ждать казни или пойдёшь со мной? — спросила я.

— Я что, дурак, что ли? Кто же ждёт казни в открытой камере?

Освещение в подземелье было омерзительно тусклым, и дорогу нам преграждали полчища теней. Но Святоша уверенно шёл впереди меня, и на скупой свет факелов ему было наплевать: казалось, будто он просто не может сделать неверный шаг.

У лестницы, ведущей наверх, спал толстый стражник, опустив голову на какую-то толстую тетрадь. Приложив палец к губам, Святоша подкрался к нему и в мгновение ока снял с его пояса ключи. Стражник даже не дёрнулся.

— В армии научился? — съязвила я шёпотом, но ответа не получила.

Мы оказались в казармах стражи. Мерный храп доносился отовсюду, в общей зале — слава Небу, пустой — на скамье лежала пара кольчуг и стёганок. Святоша осклабился:

— Как вовремя.

— Что ты имеешь в виду? — спросила я.

— Во-первых, я слишком бросаюсь в глаза в этом городе, — пояснил он, облачаясь в кольчугу. — А во-вторых — мне холодно.

С особым тщанием он приладил шлем, стараясь как можно лучше скрыть лицо.

— Нужно сматываться отсюда, — сказала я, начиная беспокоиться. — У меня нехорошее предчувствие.

— Точно, — сказал Святоша. — У меня тоже. Где твои пожитки?

— В трактире, но туда не так-то близко идти… тебя могут узнать.

Мы уже успели выбраться на улицу, и меня обдавало ледяным ветром. Пар срывался с моих губ и улетал, обращая снежинки в крохотные жемчужные слезинки.

— Могут. Знаешь, что? Брось-ка ты их.

— Как так?

— А вот так. У тебя сотрясение, дитё. В ближайшие пару дней тебе лежать бы. Но, поскольку ты этого не можешь, придётся обращаться с тобой осторожно. Вещи — дело наживное. Выберемся — уж помогу тебе какое-то снаряжение справить, так и быть.

Луна уже почти зашла; на востоке виднелась тонкая алая полоска. Мы не располагали временем: в любой момент камеру могли обнаружить пустой, и тогда…

— Но ведь я не смогу себя защитить, если у меня не будет даже ножа, — сказала я уныло.

— А ты думаешь, что много сможешь, если тебе его сейчас дать? — хмыкнул Святоша. — В твоём состоянии даже ровно идти — уже подвиг. Молодец, кстати.

На морозе мне, конечно, полегчало, но я понимала, что он прав. На плечо опустилась его ладонь в толстой перчатке:

— Ну согласись, выбора у тебя сейчас немного — либо довериться мне, либо упасть в ближайший сугроб.

Я печально кивнула. Если бы я не чувствовала себя такой слабой, мне, наверное, захотелось бы его прибить. Алая полоса тем временем все ширилась — зимний рассвет всегда наступает поздно. Ещё немного, и улицы наполнятся спешащими людьми — ремесленниками, охотниками, лавочниками, жаждущими поскорее открыть торговлю…

Мы бодро зашагали к воротам. Ну, Святоша шагал и впрямь очень бодро, а меня толкал перед собой, немилосердно тыча в спину. Со стороны могло показаться, что стражник поймал нарушительницу.

Мы миновали мост над расщелиной, и дорога начала спускаться вниз. Камень мостовой сменился обледенелой галькой. Одно неосторожное движение теперь могло сбросить меня под скалу. Я замедлила шаг, стараясь идти осторожно, и на моем локте сомкнулась жёсткая и холодная перчатка. Святоша даже не попытался сбавить ход.

Опасный участок закончился: мы сказались на рыночной площади. Здесь и впрямь начинался суетливый, полный гомона и торговли день: уже открывались лавки и магазинчики, полусонные, зябнущие менестрели выдували какие-то грустные и нестройные ноты из флейт и волынок. Святоша уверенно шагал вперёд, увлекая меня туда, где лежали большие бревенчатые ворота с огромным, довольно грубо вырезанным гербом города на них. Мне трудно вспомнить, что он собой представлял, уж больно мало меня тогда занимали мелочи. Мы остановились и оглянулись; сюда стражники добраться ещё не успели.

— Мне нужно сменить одежду, — сказал Святоша.

— Хм? — не поняла я.

— Удирать в таком виде — верх глупости, — пояснил он. — Ни малейшего шанса остаться незамеченным, особенно в такой странной компании. Вот что: стой-ка ты около этих ветродуев, а я скоро вернусь.

С этими словами он подтащил меня к шатру бардов и оставил, смешавшись с толпой мгновенно. Но отсутствовал совсем недолго: мне показалось, что не успело пройти и десяти минут, как он возвратился. Облик его и в самом деле изменился: он облачился в куртку мехом вовнутрь, полосатые штаны, которые явно были ему великоваты, и тяжёлые меховые сапоги.

— Где ты достал одежду так быстро? — изумилась я.

— Где-где… Скирды сена вон там видишь? На телегах? Их хозяина я чуть дальше оставил. Ничего, шишкой отделается.

— Замёрзнет же? — робко предположила я.

— Не успеет, раньше очнётся. Или найдут. Давай, пошли.

— Куда?

— Туда же, к скирдам.

— Да зачем?

— Почему ты задаёшь столько вопросов? Идём, и все. Придумал я кой-чего, а объяснять времени нет — оглянись!

Я оглянулась и увидела стражников, спускающихся на площадь. Все вопросы отпали сами собой, и я потащилась за Святошей. Около ближней телеги с сеном он остановил меня и сказал:

— Так, теперь все просто. Ты сейчас залезаешь в сено и сидишь тихо, а я впрягаю вон ту чалую и изображаю из себя чурбана на выданье, все понятно? Пока я не скажу — чтоб не шелохнулась!

— Почему просто не взять лошадей? Зачем тащить с собой телегу?

— Затем, что ты не удержишься на лошади с таким шумом в голове, ясно? Я могу тебя к седлу привязать, но делать этого не стану — больно уж странно ты смотреться будешь. Не спорь! Залезай! — последние слова Святоша произнёс уже на пути к стойлу, рядом с которым пофыркивала смирного вида кобылка.

Я посмотрела ему вслед, и внезапно ощутила грубый тычок в ребра, от которого опять закружилась моя многострадальная голова. Обернувшись, я увидела, будто в лёгкой дымке, чернильное пятно лица и горящие тупой ненавистью глаза.

Ну, конечно. На кого ещё я могла нарваться на этой здоровенной площади, с моей-то удачей?

— Ах ты, мразь, — прошипел Эрвен, и я не сдержала вскрика, когда его лапа сомкнулась у меня на запястье, — как ты сбежала, мать твою? А ну пошевеливайся, пока…

Сначала я хотела позвать на помощь. Потом — осесть на землю и зарыдать от боли и слабости. И сразу следом возникло желание кинуться на черномордого ублюдка и выцарапать ему глаза… Выцарапать глаза…

Раскалённая игла в виске, слёзы — не то от обиды, не то от боли и тошноты. Голова кружится слишком сильно, чтобы пытаться удержать призрачную гадюку, бросившуюся в атаку между нашими лицами.

На грани зрения я уже видела метнувшуюся ко мне фигуру Святоши. Но я знала, что он опоздает. Знала это точно, глядя в глаза стражника со всей ненавистью добычи к хищнику. Я знала, что Святоша, каким бы он ни был ловким, уже не успеет предотвратить того, что случится.

Когда его руки коснулись моих обвисших плеч, не давая мне упасть, Эрвен уже лежал на мёрзлой земле, глядя на нас страшными пустыми глазницами с обуглившейся вокруг них кожей.