Баллады снова солгут

24

Кажется, я проснулась от собственной дрожи. И первым моим желанием было проверить, нет ли за ухом вьюнка.

Но цветок исчез. Кроме того, душная действительность жилища Ганглери и её приглушённые звуки явно меркли в сравнении с нестерпимо яркой и живой тканью снов. Я затрясла головой, пытаясь сбросить с себя остатки дрёмы: страхи и желания имели такую пугающую власть на Лунных Полях, что возвращаться под их сень в ближайшее время мне совершенно не хотелось.

Однако, едва схлынул первый испуг, я почувствовала себя иначе. Когда-то давно я слышала сказку о заколдованном короле, чей слуга сковал своё сердце железными обручами, чтобы не умереть от горя…

В моих ушах явственно стоял треск этих обручей, лопающихся в моей собственной груди.

Поднявшись на локтях, я ощутила тошнотворное головокружение, и мне пришлось зажмуриться, чтобы не испортить шкуры. Отпустило меня только спустя пару минут; решившись разлепить веки, я не сразу сумела извлечь окружающий мир из липкого тумана, в котором он утонул.

Единственным светом в пещере оставалось пламя очага, трескучее и радостное, будто предвкушающее некий праздник. Святоша куда-то исчез, но я не почувствовала никакой тревоги: если Ганглери разрешил ему встать, значит, угрозы больше нет.

Сам маг сидел близ очага, погружённый в свои мысли. Мерцание странного зелёного амулета на его груди так усилилось, что отвести взгляд стало невозможно: он полыхал очень настойчиво, подсвечивая лицо Ганглери мертвенной зеленью. Теперь я смогла получше разглядеть амулет: просто осколок матового камня, перемотанный суровой нитью. Краткие вспышки чередовались с долгими и ровными, будто амулет был слишком упрямой свечой на сильном ветру.

В сильных, но узловатых руках мага мелькали какие-то незнакомые мне белые бусы, щёлкали друг о друга в странном ритме, невыносимо созвучном с потрескиванием огня. Пальцы Ганглери перебирали их одну за другой, доходили до крупной алой кисти, пропускали её, начинали снова, и так круг за кругом…

— Что это за штука? — спросила я, подразумевая амулет. Спохватилась, хотела пояснить, но не успела — маг понял и так.

— Ничего особенного. Я сделал его, чтобы иметь возможность наблюдать за состоянием Мастерской и её механизмов, — сказал он, откладывая в сторону бусы и протягивая мне кружку с травяным отваром. — Обычно этого достаточно, чтобы успокоить какого-нибудь не вовремя проснувшегося голема… Если их не слишком много, и я не слишком далеко. Ну, знаешь, как женщина вешает свой фартук рядом с колыбелью ребёнка, чтобы он чувствовал её запах и не плакал… Как ты себя чувствуешь?

С ответом я медлила долго. Найти слова для того, чтобы описать моё состояние, было нелегко. В итоге я ограничилась коротким:

— Не выспалась.

Ганглери усмехнулся в усы и кивнул на плошку с тюрей, которая, оказывается, поджидала меня возле постели. Но мысль о еде вызвала у меня приступ тошноты, и я отрицательно покачала головой.

— Потом, наверное.

Старый маг не стал спорить. Снова взял свои бусы, пристально на них взглянул — точно впервые видел — вздохнул, а потом перебросил мне.

— Держи. Из моих старых запасов. Простая вещица, но может тебе очень пригодиться… и, возможно, в ближайшее время.

— Что это? — я потянулась к бусам и подтащила их к себе. Они оказались легче, чем я сперва подумала из-за их числа. Костяные бусинки были холодны, точно их не держали только что около огня. Потрёпанная алая кисть сохраняла такую яркость, что походила на отцветающую розу.

— Твоя защита, — ответил Ганглери. — Каждая бусина этих чёток способна поглотить направленную на тебя силу. Правда, против старой эльфийской магии они будут бесполезны, но ей и более сильные щиты порой нипочём. Надень на шею для пущего удобства.

Я повиновалась. Холод от чёток оказался неожиданно приятен коже.

— Сто бусин, сто атак. Поглотив силу, бусинка лопнет. Легко обнаружить врага, колдующего исподволь… Мы носили такие на встречах ковенов, — Ганглери усмехнулся. — Отношения между магами тогда были не проще, чем сейчас, чего уж тут.

— Спасибо. Научите меня делать такие?

Старый маг ответил не сразу. Казалось, что пламя, в которое он продолжал пристально смотреть на протяжении всего разговора, для него куда более важный собеседник, чем я.

— Не уверен, что успею, — сказал он устало спустя некоторое время. — Я даже жалею сейчас, что не имел привычки записывать свои знания, как иные из нас… Впрочем, адепту Даэг мои записи всё равно едва ли понадобились бы.

— Чего это вы? — спросила я подозрительно. — Собрались куда-то?

— Очень может быть. А пока послушай-ка меня и постарайся не перебивать, хорошо?

Ганглери отвернулся, наконец, от очага и взглянул на меня. Голубизна его собственных глаз стала страшной и утратила тепло — будто ручьи, играющие золотыми солнечными бликами, вдруг оказались намертво скованы льдом.

Зелёное полыхание камня на груди мага вдруг вызвало во мне приступ гнева. Унялся бы уже, булыжник бесполезный. Захотелось сплюнуть со злости, но я постеснялась.

— Дорога Сна — единственная тропа, на которой мы встречаем самих себя, — сказал Ганглери. — Разумеется, там могут быть и другие гости, но суть её заключается именно в этом. То, что ты смогла вернуться, означает, что путешествие прошло успешно. Большое дело сделано. Кроме того, наблюдая за тобой, я… обнаружил странность, и мне любопытно, не является ли она некоей общей особенностью магов-полукровок.

Спокойным жестом, который не вязался с мрачной тревогой на его лице, старый маг подпёр рукой подбородок.

— Обыкновенно магический дар произрастает из души своего владельца, но ты… ты будто обвиваешься вокруг него, подобно вьюнку.

Я вздрогнула и почувствовала странное давление где-то в груди. Видения Дороги Сна всё ещё стояли у меня перед глазами, и мне вдруг показалось, что из-под лестницы к выходу выглядывает светящийся зеленоватый стебель.

— Он не растёт вместе с тобой, понимаешь? Быть может, мой разум меня обманывает, но твой дар гораздо старше тебя, оттого тебе и трудно с ним сладить. Я бы хотел встретить больше таких, как ты, чтобы понять… Впрочем, Дорога Сна именно для того и нужна. Мне странно, что этот метод утрачен в Тунглид Рэтур.

— Так обучите меня ему.

— Я бы с радостью.

— Ну, значит, никуда не денетесь.

Ганглери грустно улыбнулся.

— Как бы я хотел разделить твою убеждённость. Впервые за столько времени я действительно хочу увидеть ещё хотя бы две зимы… и впервые не уверен, что мне это удастся.

Его печальные намёки начали меня всерьёз злить, и я отчаянно захотела ему возразить, но не успела. В пещеру ворвался яркий дневной свет, распугал тени, и по лесенке кубарем скатился Святоша. Вид он имел довольно-таки бледный, но почти здоровый — особенно, если сравнивать с последними двумя днями.

— Ты где был? — сумрачно осведомилась я, чтобы хоть куда-то деть своё возмущение.

— Помолчи, — огрызнулся Святоша и обернулся к Ганглери. — Знаете, почтенный, а господа маги-то с места снялись.

— Как? Куда? — Ганглери вскочил с резвостью совсем уж неожиданной для столь почтенного возраста. Блеск камня на его груди превратился в сплошную череду вспышек, бьющих в глаза; я заметила, как рука Святоши дёрнулась к лицу.

— А кто куда, — фыркнул мой напарник, щурясь. — Большая часть отряда просто покидает долину. Уже, верно, покинула. А эта их верхушка вместе с нашим бывшим нанимателем топает к старой крепости, и, по-моему, они там не видами собрались любоваться.

— Прекрасно, — лицо Ганглери окаменело. — Значит, не зря Мастерская готовится к защите.

— Это ещё как понимать? — встрепенулась я.

Ладонь Ганглери сомкнулась на зелёном камне, но острые лучи продолжали бить сквозь просветы между его пальцами, будто амулет ощетинился клинками.

— Вам пора, детки. Когда проснутся големы, у меня не будет сил их остановить. По правде, я и не намерен: попробуй я вмешаться, и я тоже стану для них врагом.

— Но ведь крепления больше нет?.. Что Тунглид Рэтур может сделать теперь?..

— Мало ли! Что мы на самом деле знаем об их целях и средствах, девочка? Собирайте свои вещи и бегите как можно быстрей, не ждите, пока у вас земля уйдёт из-под ног. А я… я должен идти.

Старый маг развернулся и сделал несколько шагов к выходу, но Святоша, преграждавший путь к лестнице, и не подумал сдвинуться с места.

— Знаете, что, дедушка? Вы идёте с нами.

— Нет, не иду. У меня ещё остались здесь дела.

— Так вы же только что сказали, что вмешаться не сможете?

Спокойную, почти кошачью ухмылку на лице напарника я могла истолковать только одним возможным способом: он принял решение, и отступать от него не собирается.

Ганглери замер и дёрнул себя за бороду, совсем, как Святоша в минуту раздумья. На самом деле, сходство между их повадками было разительным, но заметила я это только сейчас.

— Когда начнётся бой — да. Но я могу попытаться предотвратить его.

— Да на что вам это, дедушка? Вы-то почему должны их спасать от их собственной глупости?

— Это целых три жизни, юноша! Три живых человека, которые заслуживают шанса исправить свои ошибки!

— Одна ваша стократ ценней.

— Возможно. Но она принадлежит мне.

Два силуэта сошлись почти вплотную, один в рыжих отблесках, другой — в зелёных.

— И если я желаю потратить её на бесплотную попытку остановить неизбежное, я так и поступлю, — спокойно отчеканил Ганглери, глядя прямо в глаза Святоше.

— А я вот думаю, — напарник скрестил руки на груди, — перешагнёте ли вы через мой труп, чтобы те трое остались жить.

Я почувствовала, как моя голова медленно идёт кругом, и вжалась в стену, понимая, что на меня сейчас даже взгляда никто из них не бросит.

— Я ведь уже говорил, что меня восхищает ваше умение задавать вопросы? — я не видела лица Ганглери, но хорошо слышала его смех. — Даже немного жаль, что мне снова придётся уйти от ответа.

Глаза Святоши расширились, и он резко осел прямо под ноги мага, заваливаясь набок, будто мешок с мукой. Ганглери бережно прислонил его к стене пещеры и начал подниматься к выходу.

У самого верха лесенки старый маг задержался и бросил через плечо:

— Дело в том, что спасти ваши жизни я намереваюсь в самую первую очередь, и мои цели не должны противоречить друг другу. Это продлится ещё несколько мгновений, юноша. Как только придёте в себя, собирайтесь и уходите — хочу, чтобы самое большее через два часа ноги вашей не было в Мастерской.

На короткий миг в пещеру снова проник дневной свет. Сверкнул и погас, оставив нас в душном сумраке. Я затрясла головой, пытаясь убедиться, что Ганглери не заставил оцепенеть и меня.

Как и следовало ожидать, обо мне он забыл. Я поднялась со шкур, мучимая осознанием собственного бессилия и чем-то, что очень походило на отчаяние. Святоша дёрнулся и захрипел; я бросилась к нему, чтобы помочь, но он уже сам поднимался на ноги, шатаясь и рыча.

— Ты как?.. — пискнула я.

Святоша вскинул голову, и при виде его лица у меня почти отнялся язык. Мгновение — и он рысьим прыжком взмыл вверх по лестнице, но я успела мёртвой хваткой вцепиться в ткань его рубахи. Потеряв равновесие, мы оба полетели вниз, на шкуры — и хорошо, что лететь было недалеко.

— Пусти! — взревел Святоша, выпутываясь из моих рук. — Пусти, мать твою! Я ещё могу его догнать!

— Зачем? Это бесполезно, он попросту снова сделает то же самое!

— Или я успею ему врезать! В беспамятстве-то его отсюда уволочь легче будет!

— Не успеешь! Нам с ним не тягаться, пойми!

Я стиснула напарника за плечи так сильно, что, кажется, могла бы лишиться конечностей. Он пытался вырваться, но, по-видимому, следы магии ещё стесняли его движения. Вцепившись в мои запястья, чтобы сбросить их, Святоша вдруг задрожал крупной, пугающей дрожью и уронил голову.

— Как же это достало, — тихо и яростно произнёс он. — Как достало, что меня спасают, а я не могу отплатить.

На последних словах его голос сорвался, и договаривал он хриплым шёпотом.

Я немного ослабила хватку и позволила ей стать чем-то вроде объятий, сомкнув ладони на груди Святоши. Он снова вздрогнул, и на мои до сих пор ноющие пальцы упало несколько капель.

— Может, тебе просто везёт, и тебя спасают не в долг? — спросила я.

Ответа не было.

Треск пламени в очаге оставался всё таким же тихим и бесстрастным. Чувствуя безбрежную усталость, я опустила лоб на плечо напарника. Пытаться ли утешить? Оставить ли наедине с печалью? Да могу ли я разжать руки — не метнётся ли он следом за Ганглери, едва я это сделаю?

Одежда Святоши пахла морозом и долгой дорогой.

Нам снова пора в путь, и наши последние минуты тепла истекают. Снова вглядываться в следы и тени, за каждый поворот прежде пускать стрелу, и лишь затем делать шаг…

Всё это оставляет не слишком много времени на то, чтобы заниматься ранами — неважно, телесными или душевными — вот они и рубцуются как попало. Когда, наконец, добираешься до зеркала, впору прийти в ужас от собственного отражения.

И сто раз подумаешь, прежде чем обнажать своё плохо залеченное «я» перед другим таким же калекой.

Святоша молчал. Казалось, что в моих объятиях не человек, а кувшин, доверху наполненный болью, который отчаянно старается не разлететься на мелкие черепки. Наконец, он вздохнул, мягко освободился и обернулся ко мне.

— Ох, мрак. Прости, пожалуйста. Я… я просто не в себе от всего этого дерьма.

— Я понимаю, — заверила я его. — Ещё как понимаю.

Мой напарник вздохнул, подался вперёд и обнял меня уже сам.

Из моего тела снова исчезли все кости, и я мысленно взвыла от наплыва видений с Дороги Сна. Конечно, Святоша не мог о них знать, и лучше бы они так и остались для него тайной…

Самым правильным было бы тут же вырваться и заняться сборами, но я не могла. Кто придумал людей такими? Почему тепла от костра или очага нам недостаточно, почему нам непременно нужно тепло другого сердца, зачем создавать мир таким сложным?!

— Всё будет хорошо, грызун. Если уж мы не справимся, то кто?..

Сказав это, Святоша улыбнулся, и от этой улыбки действительность пошла трещинами, из которых радостно проглянули вездесущие вьюнки.

В пещере стало темней: очаг медленно, но верно умирал без поддержки. Оставив меня сидеть на шкурах, напарник поднялся и направился к своей лежанке, близ которой мы сложили весь наш нехитрый скарб. Собственно, всех сборов было на несколько минут.

Я хотела помочь Святоше, но тот молча сделал мне знак сидеть на месте, и я повиновалась. Обратно в Семихолмовье мы доберёмся за меньшее время, чем дошли сюда, но дорога не будет лёгкой: третья осенняя луна подходит к концу, и глухая зима вот-вот выплеснется из Аутерскаа на сонные предгорья.

А значит, нас ждёт множество ледяных ночей.

— Эй, Белка, — взволнованный голос Святоши неожиданно отвлёк меня от размышлений. — Посмотри-ка сюда. Я не особенно понимаю во всём этом вашем, но разве так должно быть?

Я обернулась и проследила направление его взгляда — туда, где у стены ютился мой лук со снятой тетивой. До безумия знакомое зеленоватое свечение медленно, но верно заполняло собой очертания его резьбы; по переливам узоров перебегали огоньки.

— Ты же тоже это видишь, да? — спросил напарник. Свечение лука смешивалось с тревогой в его широко раскрытых глазах.

— Да, — ответила я, поднимаясь.

Свет становился всё ярче, но я смотрела на него и не чувствовала ничего, кроме отдалённого удивления от собственного безразличия.

— Что это значит, Белка?..

— Не знаю.

Пройдя мимо Святоши, застывшего в напряжении — о, Небо, как он может чувствовать столько всего и не превращаться в выжженное поле? — я взяла рук в руки. Провела ладонью по тонким руслам световых рек, вернула на место тетиву.

Другого оружия у меня нет, в своей магии я не слишком уверена, поэтому нужно искать общий язык с этим.

— Возможно, это предупреждение, — сказала я, подхватывая с полу свой колчан. Стрел оставалось не так уж много, но на обратный путь должно хватить. — Пора идти.

Святоша кивнул и собирался что-то сказать, но тут над нашими головами началась гроза.

Воздух над убежищем грохотал так, словно миру пришёл конец. Мы с напарником взлетели по лестнице, уже готовые к бегству. Мастерская встретила нас чернильным небом, в котором набухали и расплывались пятна изумрудного света, будто капли крови на коже под тканью одежды. Я невольно зажмурилась и укусила себя за руку, надеясь проснуться.

Ведь сейчас только утро, отчего в долине царит такая страшная ночь?

По стенам старой крепости струились волны зелёного пламени, становившиеся всё ярче с каждым мгновением, точно в самом сердце Мастерской занимался огромный костёр.

Святоша не выглядел напуганным — только ошеломлённым.

— Должно быть, что-то подобное дедушка и имел в виду? — спросил он.

— Наверняка, — отозвалась я, не будучи в силах отвести взгляд от зловещего прилива. Над головой короткими вспышками полыхало небо. Колдовская буря набирала силу, и её странная музыка совершенно завладела моим слухом. Со стороны крепости задул хлёсткий ветер, разворачивающийся вокруг неё тугими воздушными лентами.

Всё сооружение оделось сиянием, и по Мастерской заметались огромные тени. Острые иглы из чистого света вонзились в небосвод и пробудили Песнь, мгновенно разрезавшую собой неестественный мрак.

— Белка, ты чего?.. — Святоша дёрнул меня за локоть, и я поняла, что сделала шаг в сторону крепости. — С ума сошла?! Нам пора бежать, мы и так здесь слишком долго! Смотри, этот огонь поднимается… что будет, если он отрежет нам путь?!

Густые облака, подсвеченные страшной зеленью и будто бы хранящие внутри зёрна будущих молний, клубились у самой земли и постепенно поглощали собой фигуры големов. Странно… всегда ли эти статуи так скорбно воздевали руки?..

— Да чего ж ты стоишь, идём! — в голосе напарника проступило, наконец, смятение.

Увлекая меня за собой, Святоша кинулся вниз по склону. Возможно, без меня он бы и вовсе перепрыгивал через валуны вместо того, чтобы их огибать; снег вспыхивал под нашими стопами.

Мы лишь ненамного опережали прилив. Оглянувшись на бегу, я поняла, что часть нашей тропы уже скрыта под туманными волнами. Воздух на границе с ними пах смертью.

Ленты ветра бьют нас в спины, словно подгоняя. Бушующая действительность сбивает дыхание, воздух гудит в ушах, и кажется, будто сквозь ураган прорываются чьи-то голоса, кажущиеся знакомыми.

Я борюсь с желанием оглянуться.

Летим вверх по разбитой дороге, и по правую руку от нас виднеются следы лагеря магов. Стало быть, де Разор предполагал, что события могут пойти по худшему из путей, если приказал своим людям уйти…

Не останавливайся, Эльн.

Колонны высятся впереди, упираясь в бескрайний мрак, и зелёный огонь резвится на их узорчатой поверхности. Небо будто опускается, подобно могильной плите… Успеем ли мы выбежать за её пределы?

Святоша оборачивается на бегу, чтобы убедиться, что я всё ещё здесь. Он надеется, что у нас ещё есть время.

Меня снова настигает удар ветра, я почти поскальзываюсь и чувствую запах грозы, такой странный и чужой среди этого мороза. Когда с севера придут молнии, это будет означать гибель для всего мира и время подсчёта наших грехов для Неба, так говорят в часовнях…

Какая чушь.

Мы приближаемся к колоннам. Запах становится всё сильней, и мне чудится, будто из настигающего нас тумана ко мне тянутся призрачные руки. Выход из Мастерской уже совсем рядом, но что в нём толку, если чёрный бархат протянулся далеко за границу этой долины? Что толку в бегстве, если на наш след встала смертельная заря?

Когда до узорчатых исполинов оставалось всего несколько шагов, дорогу нам заступили два силуэта. Святоша легко прошёл сквозь них, словно и не заметив, но я…

Эти тени смотрели прямо на меня, и аметистовый огонь их глаз будто пригвоздил меня к месту. Очертания их тел и лиц клубились неверной дымкой, но были легко различимы на фоне зелёного безумия колонн; тонкие тёмные руки поднялись к головам, и я увидела, как у самых висков странных гостей вспыхнули вьюнки.

«Луна сохранила нас».

— Эльн! — отчаянный крик Святоши на мгновение покрывает визг и рычание ветра, и я вижу, как он бросается ко мне.

— Уходи, — только и успеваю сказать я, прежде чем меня поглощает искристая волна тумана.

Обе тени кивают мне и поворачиваются спинами, одновременно простирая руки вперёд, а меж колонн вырастает огромная стена из сиреневых лунных лоз. Движение тумана захлёбывается, замедляется; рой искр вокруг меня становится гуще и яростней, но я уже знаю, что за пределы Мастерской эта смерть больше вырваться не в силах.

Тени снова оборачиваются; их волосы плывут в зелени, словно под водой. Тёмные лица, едва подсвеченные мерцанием вьюнков, кажутся мне очень знакомыми, но их черты слишком расплывчаты, чтобы я могла вспомнить имена.

Впрочем, Пасынки Луны — ведь так назвала их Тиви? — этого и не ждут. Снова кивая, они скользят вперёд, в ту сторону, откуда я минуту назад бежала. Я следую за ними и поражаюсь всепоглощающей тишине, которая царит вокруг.

Мы мчимся через холмы вниз, и я понимаю, что все големы исчезли. Мастерская без них кажется болезненно пустой. Тени не тревожат снег, а под моими шагами он взвивается вверх странными спиралями, остающимися медленно таять в воздухе. Хороший знак: я ещё жива.

Чем ниже в долину мы спускаемся, тем более ломким становится пространство. Вот уже каждый мой жест оставляет инеистый след, как это было на самой границе Царства, под властью древнего мороза; здешний холод в тысячу раз младше, но и злости в нём гораздо больше.

Впрочем, если он щадит меня, может, мы зря так его боялись?

Мы проходим мимо разбитого постамента, сочащегося мутным светом, и к нам присоединяется ещё несколько теней, отмеченных вьюнками. Они приветствуют меня взмахами рук; они знают меня, и я знаю их тоже, а имена в пределах зелёного прилива значат слишком мало, чтобы о них думать. Я улыбаюсь, чувствуя себя сумасшедшей: отчего именно здесь, посреди гибели и разрушения, многолетняя рана на моём сердце начала, наконец, затягиваться?

Наша дорога лежит к сердцу Мастерской. Тени не слишком спешат. Паутина наших общих мыслей эхом звенит в моих ушах, нарушая молчание смерти, но проходит ещё какое-то время, прежде чем я начинаю различать смысл.

«Как и следовало ожидать, Механизм разрушен».

«Но разве в нём оставалось так много Силы?».

«Достаточно, чтобы снова погрузить Лунные Поля в хаос. Или ты не чувствуешь, как здесь, в Мастерской, они начали сливаться с действительностью? Если это произойдёт, мир изменится навсегда, и сейчас в нём слишком мало тех, кто способен такое пережить».

Словно в подтверждение нашей беседы, снежные спирали, вьющиеся в воздухе, выпустили из себя тонкие серебристые ростки. Мы миновали круг невысоких столбов, и теней снова стало больше.

«Мы здесь, чтобы рассеять высвободившуюся Силу и зарастить рану Полей. Недуг магии обострился и нуждается в лечении, затем Луна и сберегла нас».

Воздух полнился инеем, лепестками и призрачным шелестом. Стены крепости, сплошь поросшие искривлёнными, странно бьющимися лунными стеблями, уже виднелись впереди.

И неподалёку от них, у самой земли, мерцало нечто чуждое даже этому безумному месту: шар, переливающийся всеми оттенками алого.

Мы спустились к нему по разбитым ступеням, пускающим в воздух трескучие искорки. Содержимое шара было едва различимо за игрой красок на его поверхности. Изогнувшаяся, будто в страшном напряжении, человеческая фигура, простирающая руки в стороны…

Я стукнула по шару костяшками пальцев. На ощупь он казался сделанным из обычного стекла; однако, багровый узор рубцов на моей руке вспыхнул и будто украл у него часть цвета. Поверхность шара пошла рябью; зашипев от внезапного жара на коже, я отдёрнула руку, а человек внутри вскинул голову, и за рассеивающимися переливами я узнала, наконец, Кадраэль Магемму, безвозвратно лишившуюся своей уверенности.

— Ты!.. — глухо простонала архи-Нэль. — Что ты делаешь, мрак тебя побери?.. Зачем?! Отойди!

— Что у вас тут случилось? — исчерпав до дна всю свою способность волноваться, я испытывала лишь отстранённое любопытство.

— Каким образом ты до сих пор жива? — Кадраэль Магемма меня будто не услышала. — Как ты можешь стоять там так спокойно?!

— А почему бы и нет?

— Это смерть!.. Де Разор мёртв, он стал… пеплом… Дэ-Рэйн и вовсе из крепости не вышел! Как ты выжила, как, я хочу знать! Я клянусь тебе, ты никогда и ни в чём не будешь нуждаться, только… только помоги…

— Хотелось бы, — я пожала плечами. — Только я не знаю, как. Где мой учитель? Он нагнал вас?

— Твой… учитель? — лицо архи-Нэль напряглось, а общие мысли Пасынков Луны наполнились предостерегающими шепотками. — Да, мы видели его… он хотел остановить нас, но опоздал… к несчастью, к несчастью!

Последние слова она почти выкрикнула, и в её голосе слышалось безумие.

— Что вы сделали? — осведомилась я.

— Мы… у нас был второй такой же артефакт, мы создали его сами, на случай, если…

— То есть, вы знали, зачем он нужен?

— Мы только предполагали… Когда ты уничтожила первый, мы решили воспользоваться копией… но у нас ничего не вышло… Твой учитель, он… до сих пор стоит в воротах… Помоги мне!

— Сожалею, но я не знаю, как.

Черты Кадраэль Магеммы искривились и будто бы треснули от проступившего отчаяния. Её пальцы, почти изломанные в защитном узоре, дрогнули и оделись алым, а я почувствовала, как тени друзей подходят ко мне вплотную, готовясь защищать меня. Бессознательно спустив с плеча лук, по-прежнему истекающий блёклым светом, я предупредила:

— Не делай глупостей, пожалуйста.

Архи-Нэль расхохоталась:

— Что, застрелишь меня, бесполезная полукровка? Меня, главу Дома Битвы?! От вас, крысёнышей, никогда толку не было. Думаешь, ты другая, раз выжила? Думаешь, раз тебя, сорняк, привили на благородное древо, ты уже и рот открывать можешь?!

Взмахнув руками, Кадраэль Магемма начала жестовый танец, а я отпрянула назад.

— Эльфийский артефакт. Я отниму его и выживу, выживу, выживу!..

Полупрозрачные руки Пасынков Луны взмыли вверх, и из-под снега вырвались стебли, полные силы и света. Кровавые лучи боевой магии скрестились с серебряными и мгновенно развеялись; стрела, которую я выпустила, повинуясь настойчивой мольбе друзей, свистнула среди тающих бликов… и прошла сквозь щит Кадраэль Магеммы так легко, будто его и не существовало.

Пальцы архи-Нэль крепко стиснули древко стрелы, попытались выдернуть её из груди, но безуспешно. Ещё мгновение — и она упала лицом в снег, а её щит лопнул, будто пузырёк.

Зелень тумана накинулась на её останки, и они растворились прямо в воздухе. Кажется, теперь я имела представление о том, что случилось с дражайшим архимагом Мерклесом де Разором.

Никто из Пасынков Луны не испытал по этому поводу ни радости, ни горя.

Я вернула лук на плечо. Кажется, Ганглери говорил, что эльфийской магии нипочём и более сильные щиты, чем его небольшой подарок; теперь я своими глазами видела, на что она способна. Неудивительно, что Тунглид Рэтур так жаждет проникнуть в Царство: сколько ещё подобных секретов оно может хранить под тяжестью своего мёртвого неба?

«Пора».

Крепость была уже совсем близко, и болезненный огонь лунных лоз на её стенах вызывал предчувствие беды. Сильней всего их мерцание становилось у разбитой арки, открывающей путь ко входу. Близ неё туман будто терял часть своей силы; от зрелища, которое он открыл, внутри меня что-то треснуло и разбилось с явственно различимым хрустальным звоном.

Знакомая фигура Ганглери замерла у самого подножия лестницы, покрытая не то льдом, не то камнем. Старый маг стремился вперёд всем телом, желая удержать кого-то от непоправимой ошибки; приблизившись, я увидела его лицо.

Ни страха, ни скорби; одна лишь надежда. Обрёл ли ты покой, оступившийся целитель? Что означает твоя неподвижность — отмену приговора или ещё более мучительное заточение?

Смогу ли я когда-нибудь это узнать?..

Пасынки Луны поднимаются по лестнице; вход в крепость зияет чёрной пустотой, непроницаемой даже для нашего общего взора. На площадке перед ним мы останавливаемся. Она достаточно велика, чтобы вместить двадцать четыре тени и одну живую душу. Я стою ближе всех ко входу; на мои плечи ложатся воздушные ладони друзей.

«Ты — то, что связывает нас с миром солнца. Без тебя нам не справиться, но ты будешь страдать, Эльн».

«Наплевать».

«Всё равно… прости нас».

Я чувствую, как вверх по хребту рвётся огонь, а мои рёбра раскрываются, будто створки врат, впуская в себя одну тень за другой. Жгучее серебро поглощает мой зыбкий мир.

Несколько мгновений в жестоком свете боли — и меня больше нет.