Баллады снова солгут

6

Холодный ветерок, вызывающий мурашки по спине, пропитался терпким, как вино, запахом мокрых листьев. С навеса надо мной плавно тянулись серебряные нити; ливень…

Святоша держал ладонь под тёмной небесной водой, прислонившись спиной к бочке, на которой сидела я. Я видела, как разбиваются об его руку тяжёлые капли. Казалось, что на его ладонь с хрустальным звоном падают усталые звезды.

— Вот ты все это серьёзно?

— Да.

— Четыре года прошло, — сердясь, я произнесла слово «четыре» едва ли не по слогам.

— И что с того?

— Неужели тебе нравится чувствовать себя задолжавшим?

— Знаешь…

Святоша убрал руку под навес. Откуда-то справа донеслась крикливая женская брань, хлопнула дверь, выпустив в осеннюю сырость немного жёлтого лучинного света. Кто-то шмякнулся в грязь. Повозился, роняя хриплые ругательства, захлюпал ногами…

— Есть люди, которых я скорее убил бы, чем позволил себе остаться у них в долгу. Ты не в их числе.

— И как долго ты ещё будешь пытаться расплатиться? — я ткнула Святошу носком в бок. Чувствительно.

— Я не пытаюсь, — возразил он, потирая ушибленное место. — Меня это вовсе не тяготит.

— А если бы я все-таки потребовала от тебя выплаты? — съехидничала я. — Что бы ты мне предложил?

Святоша расхохотался, откинув голову. Глиняная трубка, висевшая у него на шее, весело трепыхалась в такт смеху.

— А ты попробуй, — посоветовал он, отсмеявшись. — Увидишь.

Я фыркнула и снова пнула его, ещё сильней, чем прежде.

— Больно надо.

С тех пор нам часто приходилось удирать от разъярённой стражи — контрабандистов вообще мало кто любит — но такого веселья мы больше ни разу не переживали.

Ох, мрак. В этом мире я больше всего ненавижу две вещи в этом мире: быть должной и быть заимодавцем.

Я спрыгнула с бочки и объявила, что иду спать. Святоша, погрузившийся в свои мысли, забыл пожелать мне спокойной ночи. Какое-то время я ворочалась на скрипучей лежанке, пытаясь успокоить вихрь воспоминаний. Хорошая тогда зима выдалась, приятно вспомнить…

Но она мне не снится. Во снах меня навещают совсем другие воспоминания.

…— Эльн, Эльн, проснись, пожалуйста…

— Что такое, Тиви? — после сегодняшнего сеанса Созерцания у меня так болела голова, что я и не пыталась уснуть, поэтому мгновенно поднялась с подушки навстречу холодной и влажной руке моей единственной подруги.

— Мне плохо, Эльн…

В общей спальне царил глухой мрак новолуния, и я не видела лица Тиви. Нащупав её тонкие, будто хрустальные запястья, я поразилась тому, какие они холодные.

— Иди сюда, — я потянула подругу к себе, обнимая её и укутывая собственным одеялом. — Ты чего, Тиви, заболела?

— Не знаю… — Тиви мелко дрожала, и внезапный слабый луч, просочившийся сквозь неплотно прикрытые двери, высветил россыпь пота на её лице. — Может… У меня внутри всё горит, Эльн… Всё горит…

— Но ты же ледяная совсем! Может, я кого-нибудь позову?

— Не надо… побудь со мной, я тебя очень прошу… мне страшно…

Птичьи лапки Тиви обвили мою шею, и мне ничего не оставалось, кроме как прижать её к себе и постараться помочь ей справиться с дрожью.

— Всё горит… — хрипло шептала моя подруга, роняя слёзы на мой воротник. — Особенно в висках… словно кто спицу воткнул… так жжётся… Как думаешь, утром пройдёт?

— Конечно, — я успокаивающе гладила её по волосам. — Всегда проходит. Сегодня наставники что-то совсем перестарались, да?

Тиви не ответила, но её дрожь вдруг стала сильней, а пальцы вцепились в мою ночную рубашку так, будто хотели её разорвать. Спустя минуту ткань и в самом деле треснула.

— Тиви, ты чего? Скажи что-нибудь!

— Оно рвёт меня, Эльн, я больше не могу, оно выходит…

В этот самый миг дверь распахнулась с грохотом, но за ней никого не было — один только коридор, полный синеватых отблесков. Застучали выдвижные ящики в прикроватных тумбах — сначала мой, потом соседний, потом все сразу. Одеяла с трёх постелей одновременно взмыли вверх, будто рехнувшиеся блёклые призраки, и заметались по комнате.

Я прижала Тиви к себе как можно крепче, стараясь унять её страх. О своём собственном я старалась просто не думать. Пустые кровати слишком сильно напоминали о том, что происходило с другими наироу, в которых просыпалась магия.

Но с Тиви этого не случится. Всё будет хорошо. Она ведь не оставит меня тут совсем одну, она просто не может… Дрожь лёгкого тельца в моих руках постепенно стихала. Скоро одеяла прекратили безумную джигу и упали на пол. По ровному сопению Тиви я поняла, что она, наконец, уснула.

Наступит утро, и всё пройдёт. Она выспится, отдохнёт и будет чувствовать себя хорошо. Ведь она же не одна, я не дам её в обиду… Завтра мы снова поборемся с наставниками за ещё один день.

Спокойный сон подруги простёр своё крыло и надо мной. Я уснула, прислушиваясь к её глубокому дыханию, к каждому вдоху и выдоху, которые не пускали к моей постели страшную тишину спальни.

Проснувшись незадолго до рассвета, я поняла, что тишина победила.

…Большой осколок зеркала на бечёвке, всем своим видом показывал, что ему не доставляет никакого удовольствия отражать меня. Впрочем, мне тоже не особенно нравилось в него смотреться, так что мы были квиты.

Не то, чтобы я могла увидеть в нём что-то новое — всё то же блеклое и слишком длинное лицо с резкими чертами и тяжеловатым подбородком. Всё те же чёрные глаза и немигающий взгляд — ещё одна особенность, из-за которой мужики предпочитают обходить меня стороной. Всё те же тонкие, угрюмо сжатые губы — и лучше не улыбаться, потому что один зуб у меня сильно сколот. Болезненная худоба — наследие восьми зим учения: уже на четвёртой каждым из нас можно было топить камины, настолько сильно мы высыхали.

Словом, если и возможны в мире наироу, не взявшие у своей эльфийской половины ничего, то это я. И, бес возьми, Синее Небо не могло бы благословить меня лучше: красавица-полукровка в Семихолмовье стала бы либо чьей-то, либо общей. А меня никто не трогает, потому что друзья завидовать не будут, а зачем иначе женщины нужны? В годы моей голодной уличной жизни именно это уберегло меня от кривой, но такой простой тропинки в бордель.

И волосы надо бы ещё обкорнать, скоро уже начнут мешаться. В глаза уже лезут, будто смолы натекло.

Я погрузила ладони в стоявшую на колченогом столе плошку с водой, умыла лицо. Опоясала висевшую на мне мешком рубаху широким кожаным поясом с ножнами от охотничьего ножа. В таких деревушках, как Семихолмовье, своё положение нужно подчёркивать сразу — иначе легко нарваться на пренебрежительное и зачастую опасное для жизни отношение «соратников» по тяжёлой контрабандистской доле. Народец у нас тут постоянно тасуется — основная масса друг с другом, конечно, знакома хотя бы мельком, но кто-то то и дело пропадает, а кто-то возникает, как гриб после весеннего дождя, поэтому надо быть осторожной. Сквозило прохладой, и я влезла в жилет из оленьей кожи.

Дождь умыл окошко лишь снаружи, а изнутри оно выглядело так же печально, как и зеркало. Я швырнула в него тряпицей, досадливо сплюнула на немногое потерявший от этого пол и открыла дверь ступней, забыв, что та была закрыта на засов. Заменявшая его веточка упала с глухим стуком.

Безопасность превыше всего, чтоб её.

Я порылась в карманах своих штанов из мешковины и выудила оттуда несколько тусклых медяков, убеждаясь, что мне есть чем расплачиваться в том случае, если мне предъявят счёт за порчу имущества.

Ну, и за завтрак заплатить.

Половицы скрипели под моими тяжёлыми сапогами; коридор второго этажа больше напоминал чердак, коим, по сути, и являлся — в нём едва ли смогли бы уместиться двое мужчин в ряд. Я споткнулась о поднявшуюся доску, схватилась за стену. На ней остался отпечаток, а моя ладонь почернела. Вдобавок из окошка потянуло навозом. Ох, мне б сейчас ещё похмелье, чтоб совсем с обстановкой слиться, и ладно будет.

В общем зале постоялого двора было немного посетителей: тут сейчас находились либо те, кого не потчевали завтраком дома, либо те, кого после вчерашних попоек некому было дотащить до избы.

Святоша, однако, был здесь; торчал на нашем с ним обычном месте, невдалеке от входа. Над ним плыл сизый дым, улетая в свежеразбитое кем-то окошко. Он сосредоточенно грыз свою видавшую виды трубку.

Окончательно миновав лестницу, я с удивлением поняла, что он не один, и даже не с женщиной. Против него сидел человек, одетый, как я могла видеть, по-дорожному. Лицо оставалось в тени из-за широкополой шляпы, но мне были хорошо видны длинные белокурые волосы, спускавшиеся на довольно-таки широкие плечи и серый плащ. Перед человеком стояла кружка, но он к ней не прикасался. Они со Святошей о чём-то говорили, но разобрать не получалось.

Когда человек качнул головой, я увидела на шляпе (подумать только!) фазанье перо. Надо же, какой щёголь. Святоша ответил своему необычному собеседнику; я увидела, как он недобро усмехается краем рта. Затем он поднял голову, оглядел зал и, увидев меня, приветственно махнул мне рукой.

— Утро доброе, Белка, — поздоровался он со мной, когда я подошла.

— И тебе того же, — довольно сумрачно ответила я.

— А вот и моя напарница, Басх, — обратился Святоша к белокурому щёголю.

Тот встал и снял шляпу, чем привёл меня в совершенное недоумение.

У него было правильное лицо с чертами, словно выточенными резцом искуснейшего скульптора. Лёгкие пряди волос разметались, открывая уши. Мрак побери! Вот так и должны выглядеть наироу. Ему бы уши чуть покрупней, и всё — не отличить от чистокровного эльфа. Высокий лоб, бесстрастный разлёт бровей, вежливая улыбка, в которую его губы складывались сами собой. Под глазами залегли тени — он явно долго не спал; сами глаза…

Кто не видел чистой воды изумрудов, вряд ли сможет себе вообразить их цвет; тёмный лёд северного моря в сумерках? Если по белокаменному лицу Басха невозможно было прочесть ничего, то глаза это с лихвой возмещали.

Я протянула ему руку для пожатия, но он принял её не так, как я ожидала. Гибкие пальцы тронули мою ладонь, повернули её тыльной стороной вверх; затем Басх склонился, легко касаясь её губами.

Как прелестно! Такая изысканная вежливость не входит в правила тех мужчин, с которыми мне обычно приходится иметь дело. А Святоше бы стоило подобрать челюсть: местные карманники тащат все, что плохо лежит.

— Басх Дэ-Рэйн. Рад познакомиться с вами, сударыня, — сказал Басх, выпрямляясь. Глубокий звучный голос; возможно, он странствующий певец? Это многое объяснило бы, в том числе и перо на шляпе. Оно почему-то действовало на меня, как кисточка тяжёлой занавеси действует на кошку.

— Взаимно, — я постаралась вспомнить все, что когда-либо знала о хороших манерах. — Вы — странный гость в этих местах. Вы издалека?

— Ваша правда, сударыня, — Басх кивнул, и его взгляд показался мне испытующим.

Сударыня. На миг я словно бы увидела всю сцену со стороны, и мне стало одновременно смешно и стыдно за заляпанные штаны и нечищеные сапоги, на которых слой засохшей осенней грязи уже едва ли не спорил толщиной с кожей, из которой они были сделаны.

Да закрой уже рот, Святоша! В конце концов, учеников Арэль Фир натаскивают не только на огненные шары. Мы должны были быть сливками общества, в конце концов.

Обмен приветствиями между двумя воспитанными людьми завершился, и мы сели.

— Я полагаю, — начал Басх, обращаясь к Святоше, — если это ваша напарница, то её мнение…

— Ясное дело, — мрачно отозвался Святоша. Басх явно внушал ему неприязнь, но он старательно её скрывал. Пока что. — Видишь ли, Белка, сударь нуждается в наших, эээ… услугах.

— Каких из?

— Ему нужны люди, которые хорошо знают предгорья и восточный отрог пиков Итерскау, — мой напарник усмехнулся. — Господин хочет миновать их, не утонув в болоте и не нарвавшись на гоблинов.

Краем глаза я не забывала наблюдать за невозмутимым Басхом. Уж больно несхожая с нашими обычными клиентами птица. Этакой голубь — белый, мохноногий, ручной, залетевший на крышу, полную ворон. Семихолмовье уже само по себе — та ещё глухомань: пограничная территория Сандермау и Хаэйльских Равнин, через эту деревню такое количество контрабандных путей проходит, что этот клубок даже Хаэльской Инквизиции не распутать. А тут ещё и восточный Итерскау! Это ж такие места гиблые, что только держись. Не вязалось все это с Басхом, вот не вязалось. На лице — лишь вежливый интерес пополам с ожиданием. Выдержка, вроде, присутствует. Хотя кто его знает, может, он просто не понимает, куда попал. Хочешь — не хочешь, а пояснить придётся.

— А что господину в Итерскау понадобилось? — не удержалась я от вопроса. Собственно, я была готова к тому, что отвечать он не станет. По негласному правилу, нам вообще не следовало ни о чём его спрашивать.

Однако Басх только улыбнулся:

— Я учёный, сударыня. Весь мой интерес — сугубо академического толка. История.

— Рискованно, — протянула я, пытаясь скрыть любопытство. — Там места очень непростые, сударь, знаете ли.

— Но поэтому мне и нужны проводники, — удивлённо сказал учёный. — Да и чем те места так плохи?

Святоша пожал плечами. Я закусила губу. Этот вопрос был не из простых, и его никогда не задал бы ни один человек, проведший в этих местах хотя бы полгода. Одно слово «Итерскау» здесь производило колдовское действие. Дети, услышав его, прибегали в надежде услышать новую порцию страшных историй, взрослые отмахивались и делали священные жесты от сглаза, а контрабандисты и проводники тянули жалостливое «У-у-у-у-у!» и ломили заоблачные цены. В конце концов, мой напарник коротко сказал:

— Сложные тропы.

«Да и Девять Стражей в той же стороне», — внезапно подумалось мне, и эта мысль заставила меня вскинуться. Брови Святоши дёрнулись, и я готова была поклясться, что он подумал о том же.

— Ну, и как тебе? — поинтересовался мой напарник, закончив потирать лодыжку.

— Все зависит от того, сколько господин готов за наши услуги заплатить, — я бросила на Басха вопросительный взгляд.

Сотни три золотых эффи. Не меньше. За Итерскау и пять — цена слабая, но таких денег у него вполне может не быть. Будь на моем месте Злобный Фени, главарь местной Гильдии Следопытов, как он называл свою псиную свору, он бы согласился и на две сотни, только вот путь Басха окончился бы лигах в полутора от Семихолмовья. В каком-нибудь овражце. Надо, кстати, дать ему это понять. Мы со Святошей — одни из немногих, работающих честно, и скромность тут будет совершенно излишней. Впрочем, мы и без его заказа с голоду не помрём, несмотря на неприбыльное лето: через пару недель ещё схолодает, гоблины полезут из берлог на игрища, и за чистку торговых путей от их хороводов будут платить неплохие деньги — главное, не забывать отрезать им уши.

— Как насчёт тысячи эффинов? — Басх вопросительно поднял подбородок.

Святоша перестал дымить и переглянулся со мной. Его расклад, как и мой, явно прикидывал сумму поменьше. Я махнула рукой карлику, который тут изображал из себя прислугу: от деловых разговоров у меня ещё сильнее подвело живот, к тому же, из разбитого окна тянуло запахом какой-то выпечки.

— Боюсь, что большую сумму я просто не потяну, — добавил учёный, как бы извиняясь. — Только я подразумеваю, что через все, что может там меня ждать, вы пройдёте вместе со мной. Не то, чтобы я был совсем неспособен себя защитить… Но все же… Я понятия не имею, чего в тех краях следует опасаться. С гоблинами я ещё никогда не сталкивался.

Святоша прыснул. Гоблины! Да их можно пачками вязать, особенно поздней осенью, когда у них ритуальные танцульки. Мы за ними в это время ходим, как по дрова, если других дел нет. За все время танцев можно сотню золотых эффи заработать проще, чем пальцами щёлкнуть, а на эти деньги в Семихолмовье зимуется вполне спокойно, и даже на шлюх для Святоши хватит.

— Белка, на пару слов, а? — внезапно сказал Святоша, поднимаясь.

— Простите, — я улыбнулась Басху, — сами понимаете, нам нужно посоветоваться.

Тот кивнул. Мы со Святошей отошли к самой лесенке, ведущей на второй этаж, к комнатам.

— И что ты надумал? — поинтересовалась я.

— Чем-то странным это дело пахнет, — сказал Святоша, морща нос так, будто и впрямь чего унюхал. — Тысяча эффи… Здоровые деньги, конечно…

— Ещё бы, — согласилась я. — Ферму на Хаэйльских Равнинах можно отстроить — об этом думаешь, да?

Мы оба знали, что он совсем не хочет шататься по лесам всю оставшуюся жизнь. Осесть где-нибудь в симпатичном местечке и заниматься чем-то более спокойным — фермерством или торговлей — вот что было вершиной его честолюбивых мечтаний.

— Может, и думаю, — сердито сказал Святоша, — но это если я себе всю прибыль заберу. Не о том речь. Этот парень выглядит так, как будто с картинки в книжке сошел…

— Завидуешь?

— Смеёшься?

— Ну, не без этого…

— …оно и видно. Так вот. У него на лице все его неземные мысли как чернилами написаны. Ты же помнишь, что в той стороне бывшая эльфийская тропа?

— Девять Стражей-то? Ну, помню. И?

— А если он туда намылился?

— Нам-то что?

— Как что? Все, что за лесом — сплошной эльфийский погост. Я, конечно, мёртвых не боюсь. Но я был там как-то…

Тут Святоша замолчал. Я терпеливо ждала, пока он договорит.

— И сама знаешь, что про те места рассказывают. Мне что-то туда идти неохота, — сознался мой напарник.

— А мне интересно. Я-то не ходила.

— Дура ты просто.

— Сам такой. Тысяча эффи, Святоша!

— Согласен. Даже звучит, как музыка, — он зажмурился, будто представляя блестящую золотую горку. — Но мало кто оттуда возвращается. Ты же сама всегда говорила, что эльфийская земля…

Я сердито закусила губу. Тут он меня подловил. Посмеяться на сказочниками-эльфолюбами я всегда была горазда, даром, что имела к предметам их страсти отношения побольше, чем они сами.

Аэнна-Лингэ — так назывался этот лес немногими, кто ещё помнил старые, неоскверненные современными картографами названия. Те, кто ходил через него к предгорьям, рассказывали о странных серебряных обелисках, которые, бывало, возникали на полянах, а потом исчезали. По опыту уже многие поняли: увидев такой, нужно было мигом сворачивать в сторону, не то легко было обнаружить себя где-нибудь совсем в другом месте. Странные призраки и видения, приходящие к ночевавшим в тех местах, были почти одинаковы во всех пересказах. Те, кто рисковал заходить дальше, рассказывали о каких-то песнях и голосах, которые звучат на грани рассудка и потихоньку сводят с ума. Те, кто заходил ещё дальше… ничего не рассказывали. Их-то уже больше никто никогда не видел.

Все это были отзвуки последней, самой разрушительной войны с эльфами, в которой люди, наконец, одержали победу… Одержать-то одержали, но Тсе Энхэль Асуриат так и не заполучили.

— И что, даже такая сумма тебя не соблазняет самому проверить, как там оно? — поинтересовалась я. — Ты ж жить без приключений не можешь. Гульнуть, так сказать, перед оседлой жизнью неохота?

Тут уже мне удалось задеть его чувствительную сторону, и я знала об этом прекрасно. Эта работа, хоть и связанная с риском, могла разогнать рутину обычных караванных перевозок.

— Тысяча эффи, — нервно повторил Святоша, облизнувшись. — Разом…

— Я даже не буду тебя уговаривать, — сказала я. — Сам справишься.

— А есть ли у него деньги, в самом деле?

— Легко выяснить. Возьмём предоплату, тем более, что она нам понадобится… Сотни две, а? Что думаешь?

— Согласен.

Мы вернулись к Басху. Карлик тоже приковылял следом, и Святоша потребовал у него хлеба и ветчины.

— Что ж, Басх, мы в деле, — сказала я. — Но подготовка стоит денег, так что вам придётся заплатить часть вперёд. Сами понимаете, нам нужно будет…

— …убедиться, что я не обманщик, — с улыбкой закончил красавец-наироу. — Я прекрасно понимаю.

Я непроизвольно сглотнула. Красивых мужчин мне случалось видеть редко, и безупречность Басха была просто ошеломительна.

— Сколько вам нужно?

— Сотни вполне достаточно, — сказал Святоша.

Кошель звякнул о столешницу, но выражение недоверчивой брезгливости на лице напарника ничуть не изменилось. К счастью, эту гримасу могла распознать только я, иначе дела у нас шли бы куда хуже, чем сейчас.

— Когда мы сможем отправиться в путь? — спросил Басх.

— Дайте нам пару дней. Думаю, через два дня на рассвете мы уже готовы будем выступать. Но многое, конечно, зависит от вашей цели. Покажите нам, докуда вы намерены дойти, чтобы мы могли сделать нужные запасы.

Басх вынул из сумки карту и развернул её на столе. Я увидела Сандермау, тёмные штрихи, означавшие Аэнна-Лингэ, почти ничем не заполненную область, помеченную, как Итерскау…

— Долина, которую я ищу, находится где-то здесь, — учёный очертил рукояткой ножа пустующую на карте область западных отрогов.

— Откуда вы знаете? — спросила я. — Тут же ничего нет.

— Скажем так, — улыбнулся Басх. — У меня свои источники. Вы ходили в этих местах?

— Так далеко в ту сторону — нет, — нахмурился Святоша. — Это, конечно, не Скала-Девятка…

Скалой-Девяткой называли странный пик, служивший отправной точкой к Девяти Стражам. То был рубеж, означавший конец обычному, мирному лесу и начало всяческой чертовщине. До Девятки можно было бояться самое большее обелисков и страшных снов, но они уже давно никого по-настоящему не пугали. Путь Басха лежал не через неё, и это, в общем-то, даже меня заставило вздохнуть с облегчением.

— Чем точней вы наметите цель, тем легче пройдёт путешествие, — Святоша пожал плечами.

— За этим дело не станет. Я ищу некую долину… Как бы потаённую. Вход в неё — всего лишь узкая тропка меж скалами… ну, я так предполагаю.

Мы со Святошей мельком переглянулись и выжидательно уставились на учёного. Он пытался темнить, но весьма неумело. Мы прекрасно понимали, что он ещё немного поплутает в собственных рассуждениях — да и выложит все, что нужно.

В конце концов Басх вздохнул и достал ещё один свиток. Он выглядел куда старше, чем его явно современный собрат, на котором даже не было Девяти Стражей. Негласный бойкот нынешних картографов. Нельзя перейти — значит, не существует, и точка.

На старой карте виднелись и Стражи, и Девятка, и даже та самая долина, о которой он говорил. Да, так и есть — восточный Итерскау. Только почему же эта долина так странно вычерчена?

— Она называется Хардаа-Элинне, — сказал Басх. — Это старое, эльфийское название.

— Неудивительно, — заметил Святоша. — Почти все названия здесь — эльфийские.

— Некоторые — искажённые, — поправил его историк. — «Итерскау» раньше звучало как «Аутерскаа».

Интересно, отчего эта долина, Девятка и Стражи так странно выделены на старой карте? Они как-то связаны?

Я почувствовала укол любопытства. Вряд ли этот красавчик захочет заниматься моим образованием, хотя это могло бы здорово разнообразить путешествие.

Святоша вернул трубку в рот, и из неё вырвалась струйка дыма, окрашенная утренними лучами в бледно-жёлтый. Я отвлечённо подумала, что это, возможно, последнее солнечное утро на ближайшие несколько лун. И то сказать — вон, с запада ужё ползёт что-то тяжкое и свинцовое…

Выдохнув целое душистое облако, мой напарник склонился над картой. Ещё раз задержав взгляд на учёном, я безжалостно высмеяла себя и присоединилась к Святоше, но сосредоточилась только для виду. В этом деле было ещё несколько моментов, которые следовало прояснить.

Например, почему выбор Басха пал на нас, а не на того же Злобного Фени? Этот молодец трезвонит о своей персоне на каждом углу — не то, что мы. В Семихолмовье рынок давно поделён, независимые следопыты вроде нас довольствуются крохами с общего стола. Не мелкими, но всё же крохами. Как же получилось, что такая жирная добыча проплыла мимо местных дельцов?

— Скажите, Басх, — спросила я, изо всех сил стараясь совместить разговор с пережёвыванием краюхи, — как вы на нас вышли? Мы не особенно известны тут.

— Возможно, — отозвался Басх. — Но я получил… рекомендации, да.

Мы со Святошей переглянулись.

— От кого?

— В этих местах живёт друг моей семьи. Он говорил о вас как о честных людях, не промышляющих грабежами.

— Как же зовут этого вашего друга?

— Коуп. Оружейник. Вы ведь его знаете?

Коуп? Этот на голову скорбный умелец? А у него-то что общего с этим щёголем? Не сдержавшись, я присвистнула.

Святоша пристально посмотрел на Басха, потом на меня и незаметно подмигнул. «Ты знаешь, что делать». Ну, разумеется, сведения лишними не бывают, особенно о таких странных личностях, как этот Басх Дэ-Рэйн… Тьфу ты, почему у некоторых даже имя звучит, как песня, а некоторые — я?

Я непроизвольно коснулась собственных щёк, чувствуя, как они горячеют, и страдая от этого.

— Что ж, — сказал Святоша, — давайте обсудим тропу поподробней. Я хорошо знаю места, которые…

Мужчины углубились в разговор, и я не стала отвлекать их. Нужно было забежать к Коупу. Просто необходимо. И лучше было запастись элем…