Баллады снова солгут

17

Небо над скалами серебрилось рассветом. У меня болели глаза, и нежное утреннее небо казалось им мучительной насмешкой. Святоша точно найдёт немало причин для веселья днём, когда я буду расплачиваться усталостью и болью во всем теле за своё упрямство, но что уж тут поделать. Мне не жалко.

Утро обещало быть величественно спокойным. Никакого тумана, никаких призраков меж скалами. Никто не собирался тревожить мой и без того измучённый бесполезным ночным бдением ум. Виновника я даже не попыталась разбудить в его смену — пусть отдохнёт. В конце концов, кто сказал, что не усталость — причина его странных видений? Может, пугающая загадка сама собой разрешится, если дать ему выспаться. Усталость иногда такое делает с людьми…

Здесь, в пределах Аутерскаа, было царство зимы. Тут ей не приходилось тревожиться о том, как выгнать назойливую осень и как оттянуть неминуемый приход торжествующей весны с её шумными капелями и кошачьими хоралами. А потому и хмурилась зима редко, все больше стремясь явить себя с лучшей стороны.

И неудивительно, ведь в обжитых землях её и впрямь не очень-то любят, так чего же красоваться? Россыпью холодных бриллиантов не соблазнишь того, кто мечтает о мягкости травы под босыми ногами и лёгкой охоте без риска проснуться в лесу с отмёрзшими напрочь пальцами…

В общем, мысли мои окончательно утратили связь с действительностью, жалея несчастную зиму с её никем не оценёнными достоинствами. А о чем ещё думать в эти часы? О том, как объяснить Святоше, что башня у него и впрямь малость дала крен? Или о том, что мы будем делать, если станет ещё хуже? Как тут быть?

Я подбросила остатки дров в ласкавшийся ко мне костёр. Точно кот, право слово, жаль только, что не погладить. Жил один такой блохастый в «Бревноликой Стерве», почти каждое утро приходил ко мне за корками… пока Гведалин шутки ради не налил ему своей водицы.

Кота тогда было жаль, но себя все же было бы куда жальче, если бы я, вздумавшая лезть в глаза пьяному торговцу порченым счастьем, схлопотала бы «по заслугам» от его молодцов. Я вздохнула. Пора было заняться завтраком. Святоша никогда не догадывается приготовить еду заранее, стоя на утреннем карауле — если не попросить, конечно. Я потянулась к котелку, раздумывая, пустить остатки травяного запаса на отвар сейчас или поберечь на обратный путь.

И тут странный, высокий женский голос раздался откуда-то сверху, со скал, выводя залихватски-тревожную песню. Знакомо… точь-в-точь такой же крик я слышала в ненастном мраке перед тем, как потеряться и угодить к гоблинам. «Ку-ку, где ты? А? Где ты?». Мне стало жутко, несмотря на вступавший в свои права рассвет. «Ау-у!» — позвало неведомое и засмеялось. Меня прошиб холодный пот, и я кинулась будить Святошу. Много усилий не потребовалось: стоило мне коснуться его, и он тут же сел на своём одеяле. Глаза, правда, открыл мгновением позже.

— Так. Я выспался, а вокруг светло. Ты совсем…

Я шикнула на него и зажала ему рот. Смех на скалах повторился, и было так очевидно, что человеческое существо издавать подобные звуки не может, что волосы у меня на голове зашевелились. То, что сначала можно было назвать хихиканьем — хоть и неимоверно мерзким — теперь перешло в безумный хохот, бесконечно умножаемый эхом. А потом смолкло.

Святоша убрал мою холодную руку от своего лица и спокойно спросил:

— Штаны как, переменить не хочешь?

— Иди ты!

— Успокойся. До сих пор это — чем бы оно ни было — близко не подходило, так что…

— То есть, ты его уже слышал?

— Ну да. Теперь я, во всяком случае, знаю, что оно мне не мерещилось, — признал Святоша с явным облегчением. — Твоя затея удалась. Можешь задирать нос.

Я испытала двойственное чувство: с одной стороны, волосы на голове все ещё шевелились — и ощутимо — с другой же у нас одной вероятной бедой в лице сбрендившего Святоши стало меньше. Все моё существо сейчас ясно осознавало только одно: идти в ту сторону, откуда раздаётся этот противный смех, мне совершенно не хочется. А придётся ведь.

Я застонала и отшвырнула ни в чем не повинный котелок ногой.

— Почему ты раньше про это не рассказал?

— Судя по твоему лицу, я правильно сделал. Не бузи. Сама хотела рассвет встретить, никто не заставлял.

— Что-то случилось?..

Мы со Святошей обернулись к полусонному Басху, которого, похоже, именно наша перепалка и разбудила. Впрочем, все равно было уже пора.

— Ничего, — сказал Святоша, поднимаясь с одеяла и сворачивая его. — Горы сходят с ума и пытаются свести нас.

Я возмутилась:

— Жуть же! А если за нами следит какая-нибудь нечисть, мечтая, к примеру, сожрать?

Изумрудные щёлочки Басха попытались сосредоточиться на мне. Ничего не вышло, и он перевёл взгляд на Святошу:

— О чём она?

— О странном смехе, который тут по утрам слышно, — отозвался Святоша.

— Мне повезло, наверное, — сказал Басх задумчиво. — Ни разу не слышал. И не услышу, надеюсь.

Больше этим утром не случилось ничего примечательного. Оно тихо перешло в тяжёлый и муторный для меня день: как и ожидалось, ночное бдение аукнулось мне тяжестью во всем теле и способностью неприятно ощущать каждую мышцу. Я совершала наш привычный марш-бросок, стиснув зубы, чтобы не давать Святоше поводов для шуток. Впрочем, скрывать от него подобные вещи было бесполезно, и он развлекался тем, что выманивал у меня части поклажи, чтобы переложить их на Басха, снаряжённого, по его мнению, чересчур легко. Медленно, но верно учёный из отчуждённого «господина» превращался в обычного спутника, но недовольства этим он не выражал. Скорее наоборот: его твердокаменные черты стали более подвижными, а заострившееся от усталости лицо стала чаще посещать сдержанная улыбка. В общем, за время путешествия он сильно растерял свой лоск, но это отчего-то совсем его не испортило, напротив…

Статуя стала живым человеком, и на этого человека хотелось смотреть куда больше. Жажда телесного общения, которую вызывала во мне его непривычная красота, оборачивалась теперь кое-чем ещё менее приятным. Трепещущей где-то за рёбрами искоркой, которая заставляет кровь бежать чуть быстрее и творит румянец, который сейчас так легко объяснить морозом — и спасибо Небу за это…

Когда же кончится этот скальный лабиринт, хотелось бы знать?

А день выдался прекрасный. Никаких происшествий, только пройденные лиги и чувство глубокого удовлетворения дорогой. Солнце только-только начало опускаться за рваные каменные грани, когда Святоша усмотрел неплохое укрытие от ветра, где можно было расположиться на ночлег.

— По моим расчётам, к цели похода мы должны подойти уже завтра, — объявил он радостно. — Наконец-то. Поэтому предлагаю отдохнуть сегодня, тем более, что Белка вчера проявила такую самоотверженность…

Я метнула на него сердитый взгляд, который он поймал и ухмыльнулся. «Я все понимаю и очень тебе благодарен, но ты же знаешь, что я буду не я, если не посмеюсь».

— Рада, что ты оценил, — проворчала я вполголоса.

В том, что он действительно оценил, я не сомневалась, потому что от участия в подготовке к ночлегу меня избавили полностью. Все, что требовалось от меня — постараться восстановить силы, что было не так просто: после таких дней слишком трудно расслабиться. А тут ещё мысли, не дающие покоя… Эти горы меня доконают. Я начинала разделять стремление Святоши расстаться с Семихолмовьем и Сандермау навсегда. Благо, после завтрашнего дня у нас уже будут все средства… Мы получим причитающуюся нам плату и двинемся в обратный путь, не задерживаясь ни на мгновение.

Я посмотрела на Басха, который раскладывал постели, пока Святоша возился с ужином. В груди привычно защемило. Ничего страшного: это уже совсем ненадолго.

Учёный словно почувствовал мой взгляд, поднял голову и встретился глазами со мной. Тепло улыбнулся. Подожди, дескать, сейчас сотворим тут немного уюта. Я натянула на лицо что-то, что должно было сойти за ответную гримасу, и отвернулась. Издеваетесь, что ли?

Сколько же всего обещает завтрашний день. Можно будет обо всем забыть, выкинуть из головы. Лунные Поля, долина Тунглид Рэтур, смазливый мечтатель, говорящие костры… Моя воля, пьяная «истинной свободой» среди молчаливых колонн… битва двух колдунов, которая сошла бы за балладу, не будь я одним из них.

Всё это снова будет не обо мне. Всё, что случилось в этом походе, случилось с кем-то другим. Видит Небо, я отрекусь с лёгким сердцем. Отрекусь и повернусь спиной к лукавой Луне.

— Я сегодня постою на карауле первым, — говорил Басх Святоше. — Я полагаю, мы не будем тревожить Белку?

— Да, пусть спит. Эй, грызун, ты слышишь?

— Не глухая.

— Я бы на твоём месте воспользовался оказией прямо сейчас.

— Когда захочу, тогда и воспользуюсь.

— Эй, чего такая злая?.. Ладно, молчу…

Он всё-таки был прав, наверное. Следовало просто лечь спать. Но я знала по опыту, что подобная усталость часто оборачивается мучительной бессонницей, а потому намеревалась смотреть в огонь до тех пор, пока тело не лишится последних сил и не провалится в сон само собой.

Святоша решил судьбу травяных запасов, и теперь я сидела, грея руки о сосуд с душистым отваром. Конечно, питью следовало бы дать настояться, но сейчас это никого не волновало: выпить его горячим было куда важнее. Терпкая по всем правилам настойка наполнит наши фляги завтра.

Нужно скорее уснуть. Иначе утро не наступит…Да соберись ты, идиотка, что с тобой сегодня?

Я мысленно отвесила себе подзатыльник.

Басх возился со своими записями в радостном волнении, которое легко угадывалось по его лицу. Он явно сейчас любил весь мир, включая злополучную Долину Магов, о которой явно уже успел позабыть в нетерпении исследователя. Святоша покинул стоянку, чтобы добыть немного хвороста — сухой кустарник вокруг, хвала Небу, имелся в изобилии.

— Как жаль, — говорил учёный, — ужасно обидно, что я не могу записать все свои наблюдения, у меня просто не хватит чернил… А ещё жаль, что я не видел то древнее эльфийское строение, о котором вы рассказывали, Белка. Это должно быть нечто монументальное!

На самом деле, я рассказала спутникам не обо всем. О месте, в которое угодила — да. О гоблинах — да. Но не о том, как я на самом деле выбралась. Может быть, зря: глядишь, если бы я рассказала всё, Басх меньше грезил бы о том, чтобы туда наведаться.

— Монументальное, ага. А ещё мрачное и очень печальное. Руина, и ничего больше.

— Может, я смог бы увидеть там что-то ещё… какие-то артефакты, или… да хоть барельефы!.. Я уверен, такие места — это настоящий кладезь воспоминаний, что нами утрачены. Драгоценность!..

— Чего вы так переживаете, — я пожала плечами. — Вас ждёт эта ваша Мастерская. Уж там вы наверняка найдёте столько, что…

— Вы правы, — Басх кивнул и улыбнулся. Я предпочла бы, чтобы он делал это реже. — Вы, наверное, задаётесь вопросом, почему я не прошу вас сопроводить меня до Девяти Стражей после того, как закончу все дела в Хардаа-Элинне?

— Нет, не задаюсь.

— Это же сокровищница!.. По правде говоря, я не уверен, что смогу легко отыскать Механизм. Хотелось бы, конечно, но, возможно, мне придётся там поселиться надолго.

Мне стало смешно:

— Вы думаете, что это будет лёгкая и приятная жизнь на свежем воздухе, что ли? А кормиться чем собираетесь? Охотой? Тут же снег не сходит годами, корешками не отделаетесь.

— Да, почему и не охотой, — беспечно ответил Басх.

— А умеете? Хватит вас на то, чтобы зверя сначала загнать, потом…

— Разберусь. Силки ставить буду.

— Отчего ж не капканы?

— Ну, так ведь я их с собой не взял…

Я тяжело вздохнула и сочла за лучшее промолчать.

О чем можно вообще говорить с таким оторванным от грубой действительности человеком? Басх явно был из тех людей, что уверены, будто провизия сама собой появляется в кладовой прежде, чем угодить к ним на стол. Пока он был сыном богатого торговца, утоляющим душевный голод легендами об эльфийском царстве — пусть и достаточно настойчивым, чтобы докопаться до серьёзных сведений — это ему не мешало, но для путника в горах, которому с завтрашнего дня предстояло стать одиноким, это было смертельно.

Однако, моё пристрастное женское беспокойство — ничто перед твёрдостью Святоши, который завтра просто развернётся и пойдёт в обратном направлении, получив плату. Мы нанимались в проводники, не в няньки.

— А у вас? Что вы будете делать, когда вернётесь?

Вежливость, будь она проклята трижды. Не интересует же его это, в самом деле?

— Сменим место жительства. Переберёмся куда-нибудь, где улицы ровнее, а эль вкуснее.

Святоша бы непременно добавил: «И шлюхи покрасивей».

— Верно говорят, что богат тот, кто желаниями беден, — улыбнулся Басх. Совершенно искренне, но задев меня при этом до самой глубины души. — Я помню, как вы сказали, что желания у вас простые. Рад, что наше предприятие вышло плодотворным для всех.

— Завтра скажете. Вы ещё не добрались до места, — напомнила я, чувствуя, как в животе ворочается что-то нехорошее.

— Ваш напарник говорит, что осталось совсем немного, и мне кажется, что нет причин сомневаться в этом. Белка, скажите… — тут его голос почему-то дрогнул.

— Что?

— Неужели за все время пути вам так и не стало интересно?

— Что именно? Я вас не понимаю.

— Ваше наследие. Неужели ваша кровь молчит по-прежнему? Вы ведь не можете быть совсем уж… простой. Вы ведь обучались. Вы способны творить магию, вы делали такое, с чем мне никогда не сладить. И вы хотите сказать, что вам неинтересно? — Басх поднялся и заходил вокруг костра, нервно стискивая запястье.

— Хотите, поменяемся? — предложила я зло. — Если вам это так нравится, забирайте. Клянусь, если бы мне были известны хоть какие-то способы поделиться с вами тем, что я вроде как умею, я бы с радостью отдала это вам — ради вашего дела.

— Но это же глупо! Вы же изучали аксиому Ткачества, разве нет? — Басх остановился передо мной, стараясь не дать мне отвести взгляд. — Вы же знаете, что не бывает случайных совпадений? Вы ведь должны понимать — вы не зря оказались именно здесь…

— Ох, избавьте меня от этого, будьте добры! — я застонала. — Если вы ещё продолжите, мне начнёт казаться, что вокруг меня не горы, а аудитория.

В следующий миг у меня внутри что-то оборвалось и ухнуло во внезапно обнаружившуюся в животе пропасть: Басх сел рядом и накрыл мою ладонь своей, заглядывая в глаза ещё настойчивее. Стук в ушах начал мерно отсчитывать замедлившиеся мгновения.

Слушай, если только ты можешь молчать — пожалуйста, молчи. Не порть все своими уговорами. Ты гораздо лучше, когда не открываешь рта…

Хорошо, что у меня хватит ума не произнести это вслух.

— Может, вы и правы, — сказал Басх негромко, в повышении тона уже не было надобности. — Но не бывает таких совпадений, как вы. По крайней мере, я в это верить отказываюсь. Я просто хочу, чтобы вы подумали над моими словами, Эльн.

Изумрудный плен распался, потух жар над моей ладонью, и время вернуло свой обычный ход. Басх покинул мои неприлично восторженные останки и вернулся к своим любимым фолиантам. Он явно сказал все, что хотел. Но мне-то что прикажете делать теперь? Как мне вообще это рассматривать? Как предложение остаться завтра с ним в Хардаа-Элинне? Вот Святоша-то обрадуется такому. Или он… не предполагался?

Что это вообще было сейчас, кто-нибудь мне пояснит?

Через некоторое время вернулся мой напарник, которому вообще следовало сделать это куда раньше и не дать зеленоглазому бесу смутить мой ум. Беспокоиться стало не о чем, и я решила все же попытаться уснуть, пока бодрствование не обернулось очередной оплеухой для моей гудящей головы. Помучиться, конечно, пришлось, но уютный мрак долгожданного забытья стал мне достойной наградой за труды.

Утром мы продолжили путь, причём двигались с удвоенной, если не с утроенной скоростью — вот что делает с людьми близость долгожданной цели. Басх летел чуть ли не впереди Святоши, несмотря на нешуточную поклажу. Я шла последней, стараясь держать рот на замке, ибо разум мой был в полном беспорядке. Под самое утро меня начали мучить сны, о которых даже толкователям не рассказывают, и я в очередной раз дала себе зарок согреть кому-нибудь постель по возвращении.

Дорога была лёгкой. Нам благоволило душераздирающе синее небо, которое всё больше походило на аляповатые фрески из часовен. Вся непогода будто осталась за пределами Аутерскаа, а холод, пусть и собачий, не особенно нас беспокоил во время ходьбы.

— Интересно, как эльфы вообще могли жить в этой постоянной зиме? — вдруг сказал Святоша, когда солнце уже перевалило далеко за полнеба. — Как-то не очень похоже на сказы о вечном цветении, которые нам менестрели в уши льют…

— Ну, сказы ведь тоже не берутся из ничего, ведь так? — отозвался Басх. — Магия позволяет многое.

— Ага, особенно дыры в истории с её помощью латать хорошо, — Святоша фыркнул. — Я как-то говорил уже, да? Я тоже не лыком шит, я знаю, что эльфы в эти земли откуда-то пришли. И вот вам вопрос: почему сюда? Почему они не пошли куда-нибудь, где теплее? Тоже скажете — магия?

— Вы требуете от меня ответов, которых нет сейчас ни у кого, — неожиданно кротко ответил Басх. — Зачем я здесь, по-вашему?

Святоша усмехнулся краем рта, но разговору оказалось не суждено продолжиться. Путь свернул за отвесную скалу и… закончился. Это было очевидно. Даже карта была не нужна.

Две огромные колонны из зелёного камня, немного похожего на мрамор, покрытые плавной резьбой. Время долго, наверное, продолжало здесь свой разрушительный труд — прежде чем отступило с тихим, бессильным ругательством. Иней только добавлял камню какой-то юной, игривой красоты. Колонны выглядели так, словно мастера только-только закончили работу над ними и отлучились вместе со своим инструментарием… на какую-нибудь пару тысяч зим.

Но разве ж это срок? Скоро вернутся, иначе и быть не может!

Живость колонн подействовала на всех нас. Святоша выглядел ошеломлённо, словно все его запасы гаденького смеха исчерпались моментально. У Басха в глазах — подумать только! — стояли самые настоящие, всамделишные слезы. У меня, признаться, тоже. Я не могла только взять в толк — почему?

— Хардаа-Элинне… — прошептал Басх. Затем выругался. Первый раз за весь поход. Святоша поддержал его восхищённой бранью.

Кажется, нам удалось сдвинуться с места очень нескоро. Когда мы подошли к колоннам, отмечавшим вход в Мастерскую уже мрак знает сколько веков, я не удержалась и коснулась их. Проводя по этой плавной, безукоризненной резьбе обнажённой ладонью, я тщетно пыталась вдохнуть сквозь ком в горле. Не верилось, что подобное могла создать не прихоть природы, а рука разумного существа.

— Ну, хватит щупать, — Святоша дёрнул меня за рукав. — Не мужик, чай.

— Мужиков щупать не так приятно, — огрызнулась я.

— Выбирать надо лучше. Пошли уже.

За колоннами дорога неожиданно начала уходить вниз, и перед нами развернулась картина, которая была уж вовсе лишней — по крайней мере, в том мире, который я знала до сих пор. Туман? Серьёзно? Такая густая дымка в яркий, светлый — пусть и зимний — день? К тому же, он укрывал собой долину, но не особенно стремился за её пределы и делал местность похожей на заправленную постель. Становилось ясно, что мы утонем в нем без остатка, как только немного спустимся. Кое-где были заметны странные статуи: то протянутая рука, то наконечник копья, а то и вовсе крыло. Над серым покрывалом возвышался величественный замок, такой же зелёный, как и колонны у входа — и производящий ровно то же самое впечатление. Он выглядел необычно хрупким: невозможно поверить в долговечность таких стройных, узких, почти игрушечных башенок. Кажется, скала позади его не ограничивала, а странным образом продолжала. Я вспомнила эльфийскую гробницу, заселённую гоблинами. Почему бы нет? Кажется, подземные дворцы для эльфов не редкость.

— Нам не поверят, — сказал Святоша безнадёжно, глядя на Мастерскую.

— А надо? — спросила я. — Я вообще об этом рассказывать не собираюсь.

Дорога под нашими ногами оказалась мощёной. Это уже никого не удивило, и мы начали спускаться. Небо полегоньку меняло масть на вечернюю, и мир вокруг блек с удвоенной скоростью. Оказалось, что туман в долине не имел чёткой границы: мы погружались в него постепенно. Становилось все очевиднее, что придётся здесь заночевать, и это отчего-то навевало на меня звериную тоску.

Завтра? Завтра никогда не наступает. И в этот раз тоже. Его просто не существует.

Я слегка обогнала спутников и спускалась теперь первой. Через какое-то время туман сгустился настолько, что дальше вытянутой руки видеть стало сложно. Я почувствовала себя рыбёшкой в мутном пруду, и стало от этого жутковато.

— Так, что-то мне тут не нравится, — сказала я, оборачиваясь. — Может, на ночлег все-таки?..

Но за моей спиной никого не было.

И только тут я осознала, какая отчаянная тишь на меня давит со всех сторон.