Бархатный ангел

3 КАМИЛА

Мое тело холодеет от ужаса. Я готова закричать, когда силуэт отделяется от скопления тьмы в углу и бросается вперед, молниеносно, чтобы зажать мне рот рукой.

— Ну, ну, маленькая kiska, не шуми.

Я смотрю на Исаака Воробьева широко открытыми глазами. Конечно, я все еще мечтаю. Наверняка это не реально.

Но его одеколон пахнет настоящим. Его рука кажется настоящей. Его голос звучит как настоящий.

— Я сейчас тебя отпущу. Не кричи. Кивни, если понимаешь меня.

Я медленно киваю. Верный своему слову, он убирает руку от моего рта. Я пытаюсь подобрать слова, которые помогут мне понять, что происходит.

— Исаак?

Дождь прекратился, но небо осталось чернильно-серым. Лунный свет не может проникнуть сквозь тени, поэтому комната остается окутанной тьмой.

Тем не менее, мои глаза быстро адаптируются. Теперь я вижу острые черты его лица. Мощь его квадратной челюсти и светлая щетина, покрывающая ее.

— Ты отращиваешь бороду?

Это застает его врасплох. Он мрачно усмехается. — Едва ли. Я просто забыл побриться последние пару дней.

— Ты и я оба, — шучу я. Как только слова вылетают из моего рта, я в изумлении качаю головой. Я превратилась из ночного кошмара в кошмар наяву, чтобы щелкать своими волосатыми ногами? Кто я, черт возьми?

Однако Исаак не отвечает на это. Не то чтобы улыбка. — Это не единственное, чем ты пренебрегаешь, — бормочет он.

Он тянется, чтобы коснуться костяшками пальцев моей щеки. Я напрягаюсь и пытаюсь отвести взгляд, но он поднимает мое лицо вверх, заставляя встретиться с ним взглядом.

— Ты похудела.

— Что ты здесь делаешь? — спрашиваю я, пытаясь довести себя до соответствующего уровня гнева.

Он небрежно оглядывается и пожимает плечами. — Решил зайти. Посмотреть, как дела.

Я отталкиваю его руку от себя и смотрю в открытое окно. — Как ты меня нашел? Как ты вошел?

— Это имеет значение, Камила? — он спрашивает.

Прошло много времени с тех пор, как я слышала, как он произносил мое имя. Странно, как знакомо это звучит из его уст. Это тоже помогает моему нынешнему уровню гнева подняться немного выше.

Он ни хрена не имеет права.

Нет права быть здесь. Нет права смотреть на меня. Нет права произносить мое проклятое имя.

— Я должна кричать.

— Но ты не будешь.

— Все еще дерзкий придурок, я вижу.

Он тихо смеется. — Ты действительно думала, что три коротких недели изменят меня?

Три недели. Он прав, но я не могу с этим смириться. Время — забавная штука.

Дни могут казаться годами, а годы — днями.

Нахождение вдали от него казалось вечностью.

Не то чтобы я когда-либо признаюсь в этом самодовольному ублюдку.

— Что ты хочешь? — Я говорю.

Он не колеблется. — Информацию.

Я ожидаю чего-то в этом роде, но разочарование, которое расползается внутри меня, просто жалко. — Конечно, — рычу я. — Как глупо с моей стороны. Это все, что ты когда-либо хотел от меня.

— У тебя есть право злиться на определенные вещи, — рычит Исаак. — Но мне тоже.

— На что, черт возьми, ты должен злиться?

Он сидит на краю моей кровати, занимая все мое пространство.

Нас разделяет всего несколько дюймов, нас сближает ограниченность комнаты.

Часть меня уже начинает чувствовать клаустрофобию.

Но вторая, чуть большая, значительно более глупая часть меня в восторге от близости.

Он пахнет мускусом, деревом и дубом. От него пахнет старым английским поместьем, в котором он стал чувствовать себя как дома. Ирония была в том, что я осознала это только после того, как оставила его.

— Ты серьезно спрашиваешь меня об этом? — спрашивает он, наклоняясь ближе.

Теперь я вижу синеву в его глазах. Они выглядят такими же темными и грозовыми, как небо снаружи.

— Ты скрывала от меня мою дочь целых шесть гребаных лет.

Верно.

Именно.

— У меня точно не было ни имени, ни адреса, чтобы написать, — саркастически замечаю я.

Его глаза сузились от моего тона. — А как насчет нескольких месяцев назад, когда тебе не нужен был адрес — потому что ты, блять, жила в моем доме?

— У нас уже был этот спор раньше.

— И я все еще не доволен результатом.

— Это касается нас обоих.

Его дыхание щекочет мой нос. Я должна отойти. Я хочу, чтобы между нашими телами было как можно большее расстояние.

Но грустная правда в том, что… я чертовски скучала по нему.

И судя по его голодному, почти хищному взгляду на меня, я начинаю подозревать, что это чувство может быть взаимным. Хотя с Исааком я никогда не могу точно сказать.

Каждый раз, когда я начинаю чувствовать, что стою на ногах, он вырывает ковер из-под меня, и я остаюсь смотреть в потолок, недоумевая, как я приземлилась на пол.

— Она моя дочь, Камила, в такой же степени, как и твоя.

— Ты даже не знаешь, как она выглядит. Я не думаю, что у тебя есть к ней такие претензии.

— Это то, что ты думаешь?

— Я думаю, что тебе нужно держаться от нее подальше, черт возьми, — яростно говорю я ему. — Какая у тебя сила, чтобы остановить меня?

Я замираю и сглатываю. — Что… что ты собираешься делать?

— Я хочу узнать больше о своей дочери.

— Это твой способ угрожать мне? — Я спрашиваю. — Я даю тебе информацию, иначе ты получишь ее сам?

— Я всегда получаю то, что хочу, Камила. Как это произойдет, зависит от тебя.

Моя рука тянется дать ему пощечину, но он хватает меня за запястье как раз перед тем, как моя ладонь касается его лица. Наши взгляды встречаются, и он одаривает меня улыбкой, которую я слишком хорошо узнаю.

Это улыбка, которая разжигает медленно тлеющий огонь в моем животе и распространяется по всему моему телу.

— Как сильно ты скучала по этому? — он спрашивает.

— Все-таки мудак.

— Разве это не то, что тебе нравится во мне больше всего?

Я пытаюсь вырвать руку, но его хватка слишком крепка. Он даже не выглядит так, как будто пытается. Как обычно, я чувствую, как мое чувство силы угасает перед лицом его.

— Ты мне не нравишься, — рявкаю я. — Я тебя ненавижу.

— Да? — спрашивает он, наклоняясь ближе. — Заставь меня поверить в это.

Я не знаю, что именно произойдет в следующие две секунды. Спишите это на сочетание отчаяния и безотлагательности. А может просто временное помешательство.

Я даже не могу сказать, кто его инициирует.

Все, что я знаю, это то, что внезапно мы слились в самом горячем, самом захватывающем поцелуе, который я когда-либо испытывала в своей жизни.

Его губы скользят по моим, когда он опускает язык вперед, раздвигая мои губы агрессивным толчком, от которого жар ползет вниз между моих ног.

Мои руки на его груди, пытаясь найти хоть малейшую щель в его прочной, как камень, броне.

Мне кажется, вполне возможно, что у него нет щели. Никакой слабости. Я искала месяцы — нет, годы — и до сих пор не нашла. Так почему сегодня вечером будет сегодня вечером, что я делаю?

К сожалению, не могу сказать о себе того же. Может быть, именно это осознание заставило меня переключить передачу и оттолкнуть его от себя.

Я отдала ему всю себя.

Он мне ничего не дал.

Я разрываю поцелуй, пытаясь выровнять свое прерывистое дыхание. По какой-то причине я едва узнаю собственный голос, когда говорю. — Стоп, Исаак. Просто остановись.

Потом я понимаю, почему это звучит так странно: я снова звучу как живая.