Барон Дубов 12

Глава 3

Полумрак так полумрак. Если кто-то хочет сидеть в темноте, значит, есть на то причины. Пусть сидит. А я сюда пришёл не за этим. По крайней мере, пока.

Так что я скинул с себя одежду, местами порванную. Штаны, в которых сражался, превратились в лохмотья. И это даже не смотря на то, что они из артефактной ткани. Их ещё директор заказывал. Да-да, когда только поступил в академию, испортил комплект формы в первый же день. Или во второй. Поэтому Степан Степанович специально для меня заказал в ателье комплект из артефактной ткани, устойчивой к любым повреждениям.

Ну… Как оказалось, не к любым. К счастью, у меня есть ещё одежда.

После того как избавился от лохмотьев, принял короткий душ, чтобы смыть с себя грязь, обмотался ниже пояса полотенцем и вошёл в парную, включив в ней свет.

— О-о-о… — выдохнул я, чувствуя, как от жара расслабляются мышцы. Аж пара суставов хрустнула от удовольствия.

Парная была небольшой. Одна лампочка над головой, двухъярусный полог да электрическая печка. Лучше дровяная, конечно, но это же дирижабль. Стенки стеклянные, так что через них свет падал на пол ванной комнаты и выхватывал край ванны. За бортик с той стороны держались две руки. А над ними торчала голова с ярко сияющими в темноте глазами. Как две фиалки.

— Так и будешь прятаться в джакузи? — спросил я, приоткрыв дверь.

Поняв, что её заметили, голова с фиолетовыми глазами исчезла за бортиком. Только руки забыла убрать.

— Я тебя всё ещё вижу, — вздохнул я.

— Блин, — буркнула Мита, вылезла из ванны и прошла в парную.

— А чего здесь так жарко? — удивилась она.

— Это парная. Поэтому здесь жарко. А ещё ты в одежде. Сюда нужно приходить без одежды, наслаждаться жарой и целебным паром.

— Какой ужас. Как этим можно наслаждаться? Люди странные…

Но тем не менее Мита вышла из парной и разделась. Догола, потому что нижнего белья на ней не оказалось. Похоже, ещё не привыкла носить. Или ей не объяснили, что такое гигиена. А ещё подруги, называется… Так что, когда Мита заскочила в парную обратно, я дал ей припасённое полотенце и велел закутаться.

— Но ведь так ещё жарче! — протестовала она.

Но я настоял.

Какое-то время мы сидели молча. Миту явно что-то тревожило. Она кусала губы, покачивала ногами и ёрзала, не в силах усидеть на месте. Я развёл в воде целебное зелье с парой интересных добавок, сделанных на досуге, и плеснул на камни. Пошёл густой пар, цвета лазурного моря, и быстро скрыл нас друг от друга.

Помимо обычного исцеляющего зелья я добавил в смесь тонизирующие травы и молотый корень золотого имбиря. Это особый имбирь, который выводил из организма шлаки и подстёгивал обмен веществ. Самое то, чтобы залечить раны после сражения. В том числе, душевные.

Пар забрался в ноздри, их защекотало, а потом телу стало ещё жарче. Выступил пот, вместе с которым выходила грязь. Ух, хорошо! Прям чувствую, как раны ещё резвее заживают. Лепота!

— Так ты чего пряталась? — спросил я наконец. А то надоела эта густая тишина.

— А что, нельзя?

— Я думал, тебе нравится изучать мир. А тут такой дирижабль, каюты, да и вид из окна отличный.

— Мне не нравится, — обиженно заявила где-то в тумане Мита. — Другой дирижабль мне больше нравился. Он был… уютнее. Когда мы снова будет летать на нём?

— Когда он вернётся с ремонтной верфи. Османы же потрепали, пока он улетал перед их нападением, помнишь? — ответил я и на секунду замолчал. — То есть тебе просто не нравится этот роскошный княжеский дирижабль, с каютами чуть ли не из чистого золота, и нападение той твари совершенно ни при чём?

— Нет, ни при чём… — теперь замолчала девушка. Только молчала как-то неуверенно. — Или… при чём?

Я молчал. Просто наслаждался паром, позволяя разным полезным веществам восстанавливать тело. Схватка с той тварью не прошла для меня даром. Через моё тело такое количество маны прошло, что удивительно, как оно не отказало. Снова. Но всё было хорошо: видимо, я стал сильнее, да и лес не пытался меня убить. Теперь он остался в хороших руках.

От этой мысли я улыбнулся.

— Слушай, Коля, что это за чувство, когда в животе всё немеет, мысли скачут, а тело пробирает дрожь? И сердце колотится… — спросила Мита.

— Зависит от того, когда ты его испытала.

— Когда… Когда та тварь появилась из-под земли. У неё не было глаз, но я чувствовала, как она смотрит на меня, заглядывает прямо в… душу? Если она у меня, конечно, есть… и… Это трудно объяснить. Как будто я на миг стала частью чего-то очень большого. Большого и ужасного. И захотела просто пожрать всё живое. Как в тех снах, что я видела, пока спала. Если вообще спала… Я теперь ничего не знаю! И это чувство… оно преследует меня.

— Это страх, — просто сказал я. Нащупал в паре, сменившем цвет на бирюзовый, девушку и привлёк к себе. — Это называется страх. Мы постоянно его испытываем.

— То есть… это нормально?

— Да. Главное, не поддаваться ему. Ты ведь не поддаёшься? — покрепче обнял девушку. Она буквально трепетала в моих руках.

— Нет… Но я не знаю, смогу ли выдержать ещё раз такое. Смогу ли сопротивляться этому зову. Меня ведь звали. Будто домой звали. Я не слышала голос, просто ощущала его, как… туго натянутый поводок.

— А сейчас ощущаешь?

— Нет.

— Вот и хорошо. Значит, ты справилась. Дала отпор. Если всё повторится… когда-нибудь… ты снова справишься. Ну а если нет, знай: я рядом. И всегда готов отлупить тебя по заднице.

Я не видел Миту, но грудью (потому что её голова находилась примерно на этом уровне) ощутил, как она расслабилась, а потом затряслась. Захихикала.

— Звучит не так уж грозно!

Вот она. Старая добрая Мита. Слышу её!

— Это ты просто по жопе от меня не получала!

Девушка в ответ засмеялась пуще прежнего. Но вообще, это неплохая идея…

Я отлепил её от себя, потому что мы слиплись из-за грязи, что покинула наши поры, и положил на верхний ярус.

— А? — не поняла она. — Я же не боюсь больше! Не надо меня лупить! Спасите!

Кричала явно больше для проформы. Так что я вышел ненадолго из парной и вернулся с веником, запарил его, а затем на ощупь стянул с девушки полотенце. И нет, на ощупь совсем не потому, что туман был такой густой, хе-хе-хе…

— Коль, а может, не надо? — уже с большим ужасом в голосе спросила фиолетовая.

— Надо, Мита, надо… — ответил я, а затем свистнул веник, опускаясь на сочную в бирюзовом тумане попку. В нём она казалась тёмно-коричневой.

— Ай! Мама! Мама! — повторяла она услышанную где-то фразу.

Через пару минут пар рассеялся, я подбавил ещё, но уже без добавлений, и снова попарил Миту. Вскоре вместо неё на верхнем ярусе полога лежала безвольная тушка с выражением полного кайфа на лице. Губы расслаблены, глаза прикрыты, а рот приоткрыт, и из него свешивается язык.

— А-а-а… — улыбаясь, выдохнула девушка.

Сейчас бы ещё массаж, но вместо этого нас ждало большое джакузи. Только сперва смыли с себя грязь, и лишь потом залезли в тёплую воду.

— Бли-и-ин… я думала сначала, что умру, но потом стало так хорошо! А это лучше, чем секс?

От такого вопроса я аж поперхнулся пивом. Нашёл в холодильнике пару баночек ледяного. Знает князь Онежский толк в отдыхе.

— Кому как… — только и смог сипло выдавить я.

— Хм… Надо самой проверить… — призадумалась девушка.

Вскоре банные процедуры закончились. И нам должны были принести ужин, так что мы быстро оделись в чистое и вернулись в основную комнату, где ждали все остальные. Ну, кроме Паши: он летел на дирижабле своего брата. И явно был этим недоволен, когда поднимался на борт. А Верещагин попросил отдельную каюту. Ему выделили какую-то мелкую на третьем ярусе. И почему-то он был этому очень рад…

— А вы где были? — с прищуром спросила княжна Онежская.

Она была в голубом банном халате и с таким же полотенцем на голове. К слову, все были одеты так же.

— Купались! — чуть не подпрыгнула радостная Мита.

— Купались, значит… — теперь прищурилась Лакросса.

— Бедная девочка… — покачала головой Лиза и тоже прищурилась.

Да блин, за кого они меня держат вообще? Я уже собрался устроить воспитательную экзекуцию, но в дверь постучались. Это принесли ужин. Много ужина! Несколько плотно забитых блюдами тележек ввезли внутрь, и чего там только не было. Даже и не перечислишь всего. От морских гребешков и свежих устриц до баранины в собственному соку. Для дриады приготовили несколько блюд вообще без мяса.

И мы все наелись до отвала. А когда я сытый, я добрый, так что «забыл» про воспитательную экзекуцию и лёг спать, укрывшись усталыми женщинами. Так хорошо я давно не спал…

Наутро мы уже прибыли в академию. А там… целая толпа журналистов у дверей академии. При виде их Маша аж передумала сходить на землю.

— Ваша Светлость, — обратилась она к князю Онежскому, когда мы все собрались на прогулочной палубе, — а вы до Питера не подбросите?

— Отчего же не подбросить? Подброшу, как раз на денёк нужно заскочить к Императору. Соберём делегацию, которая будет принимать капитуляцию Османской империи. От дриад тоже кто-нибудь понадобится.

— Прекрасно! — с облегчением выдохнула Маша. — Всё лучше этих падальщиков…

— Сволочи… — покачал я головой. — Нас на амбразуры бросаете, значит? Бессердечные…

Князь Онежский провёл рукой по синим волосам и улыбнулся одновременно торжествующе и виновато:

— Вы теперь герой, барон Дубов! Наслаждайтесь…

А меня аж перекосило. И глаз задёргался, стоило ещё раз на пёструю толпу внизу глянуть. Ужас, короче.

— Пока, папочка! — Княжна, одетая в лёгкое не по погоде пальто с милым голубым шарфиком и чепчиком, привстала на цыпочки и поцеловала князя в щёку. — Рада была повидаться!

— Да, Ваша Светлость, мы рады были повидаться, — одними губами улыбнулся я князю и приобнял его дочь за талию чуть ниже, чем положено по приличиям, когда настала пора спускаться по трапу.

Пусть у него теперь глаз дёргается.

Папарацци и в самом деле оказались настоящими падальщиками. Лезли фотоаппаратами в лицо, стреляли своими вспышками так, что в глазах рябило, и спрашивали, спрашивали, спрашивали… Их вопросы слились в какой-то монотонный гул, похожий на ор чаек. Пришлось их как следует припугнуть, что если не отвалят, то я решу, что они на меня нападают. Чтобы получилось доходчиво, послал Альфачика порычать. Лютоволк отвёл душеньку. Рыкнул так, что у некоторых сорвало шляпы, а первый ряд забрызгало слюной. Красота! Смыло почти всех!

Кроме одного…

— Барон Дубов, барон Дубов, — подпрыгивал мерзкий мужичок со скабрезной ухмылочкой и фотоаппаратом в руках, — правда ли, что лично вы расстреляли миллион османских граждан и изнасиловали два миллиона османок?

— Чего-о-о⁈ — хором офигели мы все.

Это что ещё за агент иностранного влияния?

— Ау? — склонил голову набок Альфачик, сев на задницу.

А журналист продолжал. Ещё и постоянно вспышкой тыкал в лицо.

— Или это были не лично вы, барон Дубов? Я пишу статьи для газет «Медуза Горгона» и «Свобода Империи». Самые правдивые и честные газеты! Ваше интервью прочтут сотни тысяч читателей!

— Не надо, Коля, — обхватила мою руку графиня Вдовина. — Эти газеты читают или умственно отсталые, или калеки. Что, впрочем, одно и то же.

— Да я и не собирался… — начал было я, внутренне закипая, но этот хрен меня перебил:

— Правда ли, что вы обесчестили княжну Онежскую ещё не будучи бароном? И её распутство бросило тень на род, поэтому Светлейший князь отрёкся от дочери?

— Мудак, я вообще-то здесь стою! Как ты смеешь! — взбесилась Василиса, превращаясь в ледяную фурию.

Идиот защёлкал вспышкой, выкрикивая:

— Княжна Онежская угрожает журналисту! Княжна Онежская…

Но тут я схватил его за горло и поднял в воздух.

— Ещё хоть слово, и я из тебя всю душу вытрясу… — прорычал, впечатав его в стену академии рядом с входной дверью.

— Горячие новости… — хрипел он, пытаясь вырваться и суча ногами по стене. При этом умудрился опять поджечь вспышку. — Барон Дубов избил журналиста!

— Я твою вспышку сейчас тебе в задний проход затолкаю!

— Барон Дубов… изнасиловал журналиста! Барон Дубов… хр-р-р…

Боже, да он сам умственно отсталый! И читают его газеты тоже такие же… Я отпустил его, а он остался висеть, пригвожденный к стене за горло чёрной паутиной. Моей паутиной. Вдруг на него снова полетела паутина — на этот раз белая. И вскоре вместо журналиста на стене висел кокон, из которого только голова торчала да перегоревшая вспышка.

— Повиси-ка тут, честный ты наш… — хмыкнул я и пошёл мимо, бросив через плечо: — Спасибо, Гоша. Жаль, что паутина через пару часов растает.

Княжна вернула себе обычный облик и, тоже проходя мимо, коснулась рукой паутины.

— Через дюжину часов… — сказала она, довольно улыбаясь.

Хмыкнув, вошёл под крышу академии, в её просторный холл. А там нас ждали другие студенты. Много студентов! И учителя вместе директором. И все хлопали нам, поздравляли нас, а мы купались в лучах славы. Ну как купались… Шли, пожимая руки, смущённо улыбаясь и благодаря за тёплые слова. Лично я хотел убраться отсюда поскорее. Не люблю всё вот это вот. Если к тебе проявляют много внимания, то жди беды. Так оно обычно бывает. А я только выбрался из одной проблемы и очень не хочу, чтобы новая проблема нашла меня.

Зато узнали немного новостей. Когда мы только пропали, военные сборы сначала хотели отменить, но всё же продолжили. Видимо, рассудили, что никто не застрахован от внезапной войны, поэтому надо подготовить студентов лучше. И их подготовили. Ужесточили программу тренировок даже для самых родовитых и богатых. А те и не протестовали. Наш пример оказался очень наглядным. А теперь тем более.

Прорвавшись сквозь толпу (даже Альфачику досталась порция восхищения, от которой Гоша спрятался на высоком потолке), добрались до лестницы и разошлись по своим комнатам. Всем хотелось просто отдохнуть. А мне — ещё и побыть в одиночестве. После всех этих журналистов и поздравляющих студентов в ушах звенело.

Но, как обычно, ничего не вышло. Едва подойдя к дверям своих комнат на последнем этаже, ощутил внутри чужое присутствие. А незваных гостей я не люблю. Может, сперва войдёт ослепляющее зелье, и только потом я?

В руке появилась склянка с мутной серой жидкостью.

— Не стоит этого делать, Дубов, — сказали знакомым голосом из-за двери.

Зараза… И как он меня заметил? А… Точно. Я же не прятал свою ауру.

Повернув ручку двери, вошёл. Внутри сидело несколько человек в чёрной форме Канцелярии. Трое мужчин и девушка. Двоих гостей я знал. Одного, кажется, видел прежде. Худого и измождённого парня с тёмными волосами и сильными кругами под глазами. И… он спал сидя. Второго видел впервые. Лет сорока, русоволосый, с трёхдневной щетиной и высокомерным выражением угловатого лица.

— Макс, ты же знаешь, что я не люблю незваных гостей, — сказал, войдя. — Особенно таких, которые сами вламываются ко мне, сами наливают себе выпить…

И сами осматривают мои апартаменты, пока меня нет дома. Если Билибин и не знал о Мите, то точно догадывался о чём-то. Нехорошо это…

— А-а, — покачал головой герцог Билибин, сидя в одном из кресел и качая в руке бокал с коньяком. — Это я принёс собой. Позволь вопрос, что ты держишь в руке, Николай?

Я разжал кулак, в котором всё ещё лежала склянка.

— Ослепляющее зелье, — приподнявшись, увидел герцог. — Марфа, с тебя двадцатка.

— Чёрт! — ругнулась графиня Кремницкая и отдала деньги довольному Билибину.

— Я же говорил… — торжествовал он. — Дубов, у нас к тебе пара вопросов об исчезновении тринадцатого взвода…

— Ага, обязательно на них отвечу, как только вы все выйдете и зайдёте нормально, — ответил ему, приоткрыв дверь.

— Да как ты смеешь, выскочка! — вскочил с дивана тот второй, которого я не знал. — Мы — служащие Имперской Канцелярии, твоя обязанность — помогать нам во всём!

Я приподнял бровь, глядя на этого придурка. Он ещё и ауру выпустил, думая, что может мне угрожать. Тогда я выпустил свою процентов на десять, и он не смог устоять на ногах, сев обратно.

— Ха! — веселилась Кремницкая. — Гоните деньги обратно, Максим Андреевич.

— Блин… я должен был догадаться… — расстроился тот и вернул деньги графине. После они оба встали и пошли на выход. — Давай, Зимин, возьми Дмитрия и сделаем, как вежливо просит барон Дубов.

— Вежливо? — проблеял тот.

— Предельно, — кивнул я.

Человек, которого звали Зимин, поднял спящего Дмитрия (я вспомнил, что это помощник Кремницкой), и все четверо вышли вон. Я закрыл дверь. Раздался стук.

— Барон Дубов, Имперская Канцелярия. Разрешите войти? — сказал Билибин со смешком в голосе.

Вот вроде ведёт себя как прежде, но я всё равно чувствую, как растёт между нами пропасть. Из-за его недоверия ко мне. Из-за того, что я скрываю Миту, опасаясь, что о ней прознают враги. Хотя главный Враг о ней, похоже, знает. Но есть и другие… Надо будет поговорить с Билибиным наедине. Потом.

— Входите. — Я открыл дверь, пропуская герцога и графиню, взял с рук Зимина Дмитрия и закрыл дверь прямо перед его носом.

— Он сам виноват, — пожал плечами Билибин и отпил из своего бокала. — Ладно, Коль, мы просто хотим узнать, что произошло, когда начались военные сборы.

И я им рассказал. Вкратце, естественно. Предъявил семена чёрного стекла, и они вызвали оживление. Затем предъявил голову османского адмирала и ещё нескольких высокопоставленных офицеров из осман.

— Считай, что награда уже на твоём банковском счёте, — сообщил Билибин, забирая головы в своё пространственное кольцо. — А пару зерён я бы взял себе для исследований, если позволишь, конечно.

Я позволил. Но большую часть себе оставил. Хочу сам изучить, как будет время.

— Что ж, — Билибин поднялся со своего кресла, отставив бокал, подошёл к камину, поворошил угли кочергой, — всё выглядит так, будто вы попали в западню Врага, но в последний момент сумели расстроить его планы и оказались в тылу осман. Очень, надо сказать, вовремя там оказались. Можно сказать, выиграли войну! — Он взмахнул руками, в одной из которых оставалась кочерга. Герцог улыбался, но глаза его были холодны. — Знаешь, я думаю, что война с Османской Империей тоже часть плана Саранчи. Внушить другим главам государств, что они способны и рыбку съесть, и косточкой не подавиться, а потом смотреть, как они сами приближают победу Саранчи. И ты вновь расстроил Вражеские планы.

Он помолчал, я тоже. Мне его взгляд не нравился.

— Ладно, мы узнали всё, что хотели. Спасибо за уделённое время, барон Дубов.

Билибин вдруг перешёл на «вы». Тоже нехороший знак. Дмитрия, которого я ещё перед началом рассказа положил на диван, разбудили, и троица прошла мимо меня к выходу.

— Только ещё один маленький вопрос, — вдруг обернулся герцог и посмотрел на меня. Посмотрел, как на врага, на преступника, которого нужно расколоть. — Для кого была устроена эта западня?