Байки старой «Литературки»

Автора!

Газетная кампания против Александра Солженицына после присуждения ему Нобелевской премии не достигла того накала, что был двенадцатью годами раньше, когда клеймили Бориса Пастернака. Нового лауреата уже не обзывали “лягушкой в болоте”, не кричали ему: “Прочь с дороги, таракан!” и еще не объявили “литературным власовцем” — это будет через три года, когда гебуха захватит “Архипелаг ГУЛАГ”. В “Теленке”, упомянув в меру разнузданные статьи из “Правды” и “Коммуниста Вооруженных Сил”, Александр Исаевич прибавил: “Еще в “Литгазете” какой-то беглый американский эстрадный певец учил меня русскому патриотизму…”.

Я пришел в газету спустя три с лишним года и, откуда взялась эта статья, не знаю. Но Дина Рида, ее подставного автора, однажды видел. Он пел для сотрудников газеты под гитару в конференц-зале на шестом этаже, а потом надписывал и раздавал свои фотографии. Я тоже подошел, чтобы разглядеть его поближе. Всей мимикой он изображал приветливость и расположение, но меня не видел в упор, смотрел, как шофер на дорогу, широким охватом, без фокусировки. По-русски не говорил и не понимал.

Его показные художества расписывали с восторгом. Помню, что в какой-то благополучной стране он появился с тазиком перед своим посольством и сделал вид, что отстирывает американский флаг. Попробовал бы он без разрешения выкинуть что-нибудь эдакое в СССР! Или в Восточной Германии, которую выбрал для жительства.

У нас американец из бородатого анекдота хвастается свободой по-американски:

— Я могу выйти к Белому дому, крикнуть: “Долой Трумэна!”, и мне ничего не будет.

Русский не отстает:

— Я тоже могу выйти на Красную площадь, крикнуть: “Долой Трумэна!”, и мне тоже ничего не будет.

Тут полагалось заливаться смехом. Но Александр Ильич Агранович хмуро возражал:

— Ничего подобного! И против Трумэна, и против Рейгана у нас можно крикнуть только то, что позволят, тому, кому позволят, и там, где позволят.

Анекдот в самом деле сильно приукрашивал советские порядки. Летом 1979 года я приспособился добираться на работу по Бульварному кольцу мимо обшарпанного кирпичного забора, за которым копошилась вечная стройка. А в это время на другой стороне планеты, в Никарагуа, сандинисты рвались к власти. Как они потом ею распорядились, прекрасно показали предвыборные лозунги их оппонентов. Например, такой: “Голосуйте за Эдуарда! При нем в магазинах будет зубная паста!” Но это еще впереди, а пока там шли бои, повстанцы наступали, и наша пропаганда расхваливала их на все лады. И, надо сказать, не без результата, потому что как-то утром на унылом примелькавшемся заборе я увидел веселую надпись, выведенную крупной малярской кистью: “Слава героям Никарагуа!”. Похоже, кто-то из строителей, клюнувших на казенную наживку, выскочил из-за забора и дал волю своему гражданскому темпераменту.

Но уже на следующий день несанкционированной надписи не оказалось. Ее нельзя было оставить, чтобы не поощрять разгул самодеятельности, и нельзя было соскоблить, чтобы не сбивать с толку прилежных читателей газет, радиослушателей и телезрителей. Поэтому весь забор, может, впервые за годы советской власти был аккуратно оштукатурен и выкрашен, лишь бы не проступали наглые буквы.

Знал ли Дин Рид, что в соцлагере его будут держать на коротком поводке? И, если понадобится, сами за него всё отстирают, и напишут, и подпишут... А ему достаточно будет симулировать приветливость и расположение. Знал или нет, но согласился. Жизнь его оборвалась летом 1986 года — неожиданно и, как теперь принято говорить, при невыясненных обстоятельствах. Он то ли просто утонул, купаясь в озере, то ли покончил с собой, то ли был ликвидирован восточногерманскими спецслужбами.

При мне в “Литгазете” появилась за подписью Дина Рида трехстраничная заметка к выборам в Верховный Совет. На этот раз американский эстрадник не нашел ничего лучше, как призывать советских избирателей отдать свои голоса даже не за ухватистого Эдуарда с его зубной пастой, а за кандидатов мифического блока коммунистов и беспартийных и лично за еле живого товарища Леонида Ильича Брежнева. Писать по-русски Дин Рид не умел. Выходит, перед нами был перевод. Но если это и смахивало на перевод, то не с хорошего английского на плохой русский, а с плохого русского в бумажник. Что тут же со всей очевидностью и подтвердилось.

После выхода газеты пускали по отделам ее экземпляр для так называемой разметки. На каждом материале нужно было указать размер гонорара и сведения об авторе. Естественно, для бухгалтерии. Статейка, подписанная Дином Ридом, потянула, как и положено, на тридцать рублей — но не по евангельскому счету, а по объему: обычно за машинописную страницу платили десятку; стало быть, за три страницы — тридцатник. Однако выписаны эти деньги были вовсе не Дину Риду, а сотруднику отдела внешней политики Яше Боровому. Это значило, что единоличным автором заметки был именно он.

Кто бы сомневался, что вся одесская контрабанда делалась на Малой Арнаутской! А газетная пропаганда — по адресам самих редакций и смежных контор.