Байки старой «Литературки»

Потерянное и возвращенное мужское достоинство

— Следующая “Никитские Ворота”, — прохрипело в троллейбусном динамике.

— Это в честь кого же? — заерзал любознательный сосед.

Должно быть, приезжий. Для коренных москвичей Никитские Ворота гораздо старше Хрущева. Правда, при Никите Сергеевиче они стали еще и прозвищем Фурцевой — раз уж та оказалась единственной женщиной в хрущевской верхушке.

Имена московских улиц, площадей, бульваров обыгрывались всегда. Так, рассеянный донжуан из городского фольклора никак не мог вспомнить, кому и где он назначил свидание:

— То ли Софийке на Варварке, то ли Варварке на Софийке?

Было это, конечно, до того, как Софийка обернулась Пушечной улицей, а Варварка — улицей Степана Разина.

Андрей Белый заметил, что при торжестве материализма совершенно исчезла материя: нечего стало есть, не во что одеваться. Тогда же в столице исчезло и множество исконных названий: Божедомка, Пречистенка, Остоженка, Маросейка, Покровка, Рождественка, Воздвиженка, Знаменка…

Логику переименований ухватить было трудно. Скажем, Тверская проснулась улицей Горького в один день с перевоплощением Нижнего Новгорода в город Горький. Но Тверская вела в сторону Твери, а улица Горького уводила от города Горького вбок. По Большой Дмитровке начинался путь на север. Почему-то она стала Пушкинской улицей. Зато Большую Якиманку, уходящую на юго-запад, перекрестили в улицу Димитрова. Может быть, хотели окончательно сбить с толку вражескую агентуру?

В один прекрасный день новое название получил и Большой Знаменский переулок. К этому шло. Сначала сменили таблички на самой Знаменке, и преобразилась она в улицу Фрунзе. Следом Малый Знаменский переулок вогнали в состав улицы Маркса—Энгельса. Затем была взорвана церковь Знамения, давшая старое имя улице и переулкам. Большой Знаменский обреченно дожидался своей очереди. И тут погиб летчик, дважды Герой Советского Союза Сергей Иванович Грицевец.

Наверняка он заслуживал большего: не переулка, а улицы, но это как раз достигалось легко. “Как напишем, так и будет”, — не без основания считали моссоветовские чиновники. Но в улице Грицевца что-то их смущало. То ли звуковая игривость, то ли исчезающая буква: Грицевца или все-таки Грицевеца? А-а, была не была! И шарахнули по всему переулку: улица Грицевец.

Вот так запросто переменили пол не только переулку, но и героическому летчику. Из мужского рода-племени они оба неожиданно угодили в женский.

Но не перевелись еще на свете борцы с произволом, и кто-то из них написал в “Литературку”, ссылаясь на знаменитую статью “Берегите мужчин!”, что мужчин надо беречь не на словах, а на деле. Переулок, куда ни шло, превращайте хоть в шоссе, а от товарища Грицевца (или все-таки Грицевеца?) руки прочь. Ему полагаются брюки, а не юбка. Случись такое недоразумение за кольцевой дорогой, мы бы, пожалуй, тиснули это письмишко — и дело с концом: прокукарекали бы, а там хоть не рассветай, по любимой поговорке Федора Аркадьевича Чапчахова. Но Москву трогать не могли. Не для того первый секретарь Московского горкома Гришин устроил первым замом к Чаковскому своего помощника Юрия Петровича Изюмова, чтобы “Литературная газета” куражилась над гришинской Москвой.

Поэтому Таня Бондарева переложила язвительное письмо в фирменный литгазетовский конверт и отослала в Моссовет: мол, обратите внимание, уважаемые товарищи, на отдельно взятый прискорбный случай, отмеченный нашим читателем, и не откажите в любезности сообщить, что собираетесь делать. В Моссовете точно так же переложили скандальное письмо, но уже в свой фирменный конверт, и отправили дальше — в Институт русского языка Академии наук с настоятельной просьбой рассмотреть вопрос, поднятый жителем столицы, и подготовить научно обоснованное заключение.

А Институт русского языка, будто нарочно, располагался, да и сейчас располагается, рядом с улицей, о которой речь, и его сотрудники сами испытывали неловкость от такого соседства. И они не только поддержали неизвестного педанта, но и надумали, как выйти из щекотливого положения, сохранив в неприкосновенности и необычную фамилию, и мужское достоинство ее носителя. Правда, новое название оказалось слишком громоздким и устрашающим. На этом фоне даже Танковый проезд выглядел милым и уютным, а Пушечная — тихой и беспечной.

Когда нам ответили из Моссовета, я не удержался, отправился на Волхонку, свернул в бывший Большой Знаменский, огляделся. И точно, по всему переулку висели новенькие таблички, наполнявшие уши неистовым грохотом: улица Грицевецкая! Грицевецкая! Грицевецкая!

Все-таки изобретательность человеческая неиссякаема.

Но через несколько лет грянула кампания по возвращению прежних имен улицам и переулкам, площадям и бульварам внутри Садового кольца, и Грицевецкая улица снова стала Большим Знаменским переулком. Вернулись и Знаменка, и Малый Знаменский. Вернулась даже наводящая ужас Лубянка.

Вот только соседняя Софийка так и осталась Пушечной. Может быть, чтобы не путали с Варваркой?