Байки старой «Литературки»

Дятел на трибуне

На писательских съездах в Кремле и Брежнев с компанией, и Горбачев отсиживали только первое заседание, на котором зачитывался отчетный доклад. Никаких неожиданностей в эти протокольные часы не бывало, и можно было с умным видом мечтать о коктейле из водки, футбола и женщин и даже спать, но с открытыми глазами. И на последнем кремлевском съезде в июне 1986 года все началось как обычно: для порядка избрали почетный президиум в нечетном составе, членам рабочего президиума предложили занять места в калашном ряду. Ритуальными аплодисментами делегаты напутствовали начальника писательского департамента Георгия Мокеевича Маркова, спустившегося на трибуну для оглашения сводного отчета. Настало время расстегнуть ремни, устроиться поудобнее в креслах и отключиться часа на два. А чепок уже нависал неумолимо.

Марков продержался на трибуне минут десять, размеренно, через паузу, зачитывая фразу за фразой из пухлой папки. Но, дочитав очередной пассаж, помолчал чуть больше обычного и зачем-то начал его сначала, затем еще раз с середины и наконец, как дятел, — тук-тук-тук — несколько раз повторил последнее слово.

Погруженные в полудрему слушатели еще не успели толком сообразить, что это значит, как тренированные крепыши выскочили из первых рядов и отсекли зал от президиума, как бы взяв его под защиту. В то же мгновение сам Марков оказался в плотном кольце спасателей. Мощная трибуна с гербом СССР мешала разглядеть, жив ли он и что с ним делают. Короткая пауза — и докладчика всей артелью поволокли поперек зала к выходу. Растерянно проводив глазами суетливую процессию, все уставились на Горбачева: что делать? Энергичным жестом он приказал продолжать чтение. Бывший фронтовой разведчик Владимир Карпов подхватил выпавший из рук шефа доклад и, путаясь, сбиваясь и оговариваясь, стал его дожевывать.

Сосредоточиться на казенном пустословии не удавалось. Ведь главное сейчас происходило не в этом торжественном зале, где литературная элита раз в пять лет могла лицезреть партийную верхушку, а в комнате за сценой, где умирал не самый талантливый и не самый симпатичный 75-летний старик. Вот грузный Юрий Верченко, один из коллег Георгия Маркова, встал со своего кресла в президиуме и медленно на полусогнутых двинулся за сцену. Что он там увидит? И что будет написано у него на лице, когда вернется? А вернувшись, куда направится? Если прямиком к Горбачеву, значит, конец.

После мучительно долгого отсутствия Верченко вернулся на свое место. Затем опять вышел и снова вернулся. Его челночные передвижения, по-моему, и составляли теперь основное содержание отчетного доклада, до реального смысла которого никому уже не было дела. Никогда еще Марков не вызывал к себе такого неподдельного интереса.

Но поскольку в тот раз он так и не умер, волна сочувствия к нему тут же резко пошла на убыль. Писатели даже заподозрили босса в симуляции. Дескать, понимая, что здоровым в председатели его больше не выберут, хитрец притворился смертельно больным. Авось больного пожалеют. В эту басню трудно было поверить. Выбор трех сотен прекраснодушных писателей ни в какое сравнение не шел с выбором одного-единственного чуждого сантиментам читателя из почетного президиума. И на глазах у него обнаружить свою беспомощность было заведомым крахом. Зачем Горбачеву подручный, у которого всегда в запасе кондрашка? Говоря на языке Владимира Карпова, в разведку с еле живым чиновником молодой генсек не пошел бы.

О том, что происходило с Марковым за стенами зала, я узнал от его секретарши Ирины Богатко, неотлучно находившейся при нем. С ней мы в прошлом несколько лет толклись в одном коридоре, который моя “Литгазета” делила с ее “ЛитРоссией” на Цветном бульваре. В комнате президиума, по словам Ирины Александровны, Маркова уложили на диван и вызвали “скорую”. Врачи явились только через тридцать пять минут. Все это время старик порывался обратно на трибуну. Пришлось спрятать от него туфли. В одних носках предстать перед Горбачевым бедняга не решился.

Эти туфли надежнее медицинских анализов свидетельствуют, что Георгий Мокеевич не лукавил.