Байки старой «Литературки»

Аппаратные игры

Мариэтта Шагинян прожила на свете 94 года, а самое сильное потрясение испытала еще в гимназии. Ей, шестикласснице, гимназистка постарше, похваляясь, стала рассказывать о своем приключении в разнузданной мужской компании:

— Они не только показывали, они делали!

Это было так отвратительно, что ошеломленная девчушка изо всех сил старалась не слышать мерзких речей. И добилась своего: губы рассказчицы продолжали двигаться быстро, как при еде, но звука из них больше не выходило. В комнате повисла тишина.

И все бы хорошо, но хвастунья ушла, а глухота осталась. Со временем она сделалась полной. И Мариэтта Сергеевна вынуждена была обзавестись слуховым аппаратом. Вместе с ним угодила в эпиграмму:

Железная старуха

Марьетта Шагинян —

Искусственное ухо

Рабочих и крестьян.

В редакции не то чтобы ее боялись, но не хотели с нею связываться, зная, что крика не оберешься. Не правили даже очевидные несуразности. Она, например, могла, промахнувшись на полвека, сообщить, что у нас есть авторы, которых принято называть “крестьянской группой писателей”. На самом деле их давно уже называли “деревенщиками”. Ее восхищала высоким торжеством интеллекта телевизионная картинка, когда, заполняя весь экран, на зрителя по хлебному полю фронтом двигалась лавина комбайнов, хотя весь интеллект в этой инсценировке служил откровенному надувательству. Ведь комбайны строем не ходят. Не такие они умные.

Слуховому аппарату Мариэтта Сергеевна нашла неожиданное применение. Вступая в спор, набрасываясь на противника или просто отчитывая собеседника, она придерживала в запасе неотразимый аргумент. Выкричавшись, бывало, выдергивала из уха штырек аппарата, показывая, что возражений не принимает.

Однажды в Англии к ней не могли достучаться в гостинице. В конце концов выломали дверь, не сомневаясь, что обнаружат покойницу. И остолбенели, увидев, что покойница, не обращая внимания на страшный грохот, безмятежно моет голову над тазом. Вернувшись в Москву, Мариэтта Сергеевна позвонила Артуру Сергеевичу Тертеряну и срочно потребовала его к себе. Артур Сергеевич застал удрученную путешественницу в зале со многими дверями. Она сидела за столом, обвязав голову чулком, чтобы лучше соображать. Оглядевшись, гость понял, что предстоит разговор наедине, но наедине со всеми. За каждой дверью чувствовалось присутствие взволнованных домочадцев. Мариэтта Сергеевна мужественно сообщила, что в английской гостинице была застигнута врасплох, неподобающе одетой. Значит, и ей как женщине, и стране, которую она представляет, и всей советской литературе нанесено оскорбление. И теперь нужно решить, кому и как потерпевшая сторона должна выразить публичный протест.

Артур Сергеевич потянул время, делая вид, что размышляет, по привычке пожевал одними губами и сказал, что в действиях англичан не видит злого умысла. Напротив, они спешили на помощь и если кого-то поставили в неловкое положение, то лишь самих себя.

Волнение за дверями улеглось. Оказалось, что на честь литературы, страны и вечной женственности никто не покушался.

На съезде я ухватил такой разговор:

— Вчера у нас на секции выступала Мариэтта Шагинян. Учила, как нужно писать. Только она была уверена, что учит публицистов, а мы детские писатели.

— Ну и сказали бы ей, что заблудилась.

— Так не слышит ничего. Или не хочет слышать.

Значит, выдернула штырек из уха, как шашку из ножен, — и на трибуну!