Беда

I

Третье утро парни снова встретили у костра.

— Начинает светать! — сказал Тогойкин по-якутски.

— Светает! — по-детски обрадовался Вася Губин, словно только этого и ждал. — Коля, светает!

Голодные, замерзшие, усталые, всю ночь просидевшие у костра, Николай и Вася были удивлены и обрадованы обычным, казалось бы, явлением, как свет зари, как приближающийся восход. Они одновременно вскочили на ноги и начали подбрасывать в костер хворост, хотя он и без того горел хорошо.

— Сейчас ворон прилетит. А немного погодя и те самые воробышки, — объявил Тогойкин.

— Каждый день так будет? — недоверчиво посмотрел на него Вася.

— Каждый день, дружище! — закивал головой Тогойкин и, отчеканивая каждое слово, повторил: — Каждый день, уважаемый товарищ Василий Губин!.. И всегда в одно и то же время! И всегда с одной и той же стороны! Ворон — с запада, птички — с востока!

— Кто знает, ведь тайга простирается так далеко, да и птицы… — сбивчиво начал Вася и вдруг в изумлении умолк, ткнув пальцем на запад: — Смотри!

Оттуда, с запада, над лесом, где небо было все еще сумеречно, замелькали неясные очертания летящего ворона. Почуяв, что его уже заметили, ворон решил показать себя честной и благородной птицей, которой незачем прятаться и таиться. Шумно прочесал он воздух жесткими перьями растопыренных крыльев и мирно забулькал горлом. Но все-таки облетел парней стороной.

— Вот так всегда летят птицы! — с видом знатока сказал Тогойкин и сел, чтобы обстоятельно рассказать другу о повадках пернатых. — Садись-ка, Вася, сюда… Видишь ли, эти птицы всегда…

Вдруг, словно ветерок, нежно зашелестели тоненькие крылышки, с еле уловимым щебетом над парнями замелькала густая и нестройная стая воробьев.

— Ух ты!.. Это кто же такие? — притворяясь, будто очень испугался, Тогойкин замахал над головой руками и съежился.

— Воробьи! Наши воробушки!..

Окутанная морозным туманом природа, густо закуржавевшие деревья и кусты, покрытая толстым снегом мерзлая земля — только на первый взгляд все это кажется неизменным, навсегда заснувшим. Но тот, кто любит жизнь и умеет наблюдать зимний лес, умеет чутко прислушиваться к тому, что вокруг происходит, тот заметит, что каждый день все меняется. И ворон был сегодня не так нагл, как вчера, не носился с карканьем над ними, а осторожно и бесшумно облетел поляну с другой стороны. И воробьи сегодня не шарахнулись от страха в сторону, а, наоборот, будто нарочно, просто из озорства, по-дружески развернулись и пронеслись низко над поляной, мимо парней. Похоже было, что именно они сняли кончиками своих крохотных и быстрых крыльев серый шелковый полог ночи.

Природа проснулась. К восточному краю неба прилепилась едва заметная, тоненькая розоватая полоска. Она начала быстро удлиняться и расширяться.

Парни еще посидели немного, тихо переговариваясь, и побежали к своим.

— Доброе утро, товарищи! — радостно выкрикнули они, заскочив в самолет. И тут же остановились, переминаясь с ноги на ногу. Им, вошедшим с улицы, показалось здесь слишком темно и душно.

— Тише, вы… — зашикала на них Даша, расчесывая свои косы у окошечка. Она раздраженно обернулась к парням, но, увидев их довольные лица, сразу смягчилась: — Ну, доброе утро…

— Потише, пожалуйста, — сказала Катя. Она хлопотала, склонившись над Калмыковым, и, не поднимая головы, тихо ответила: — Доброе утро, ребята…

— Доброе утро! Доброе утро! Доброе утро! — послышались сонные и, пожалуй, недовольные голоса Иванова, Коловоротова и Попова.

Казалось, вместе с парнями в мрак их пещеры ворвались и свежесть раннего утра и неугомонная молодость.

Вначале люди вроде бы и не обрадовались такому внезапному пробуждению, но тут же сердца их потеплели.

— Здравствуйте, орлы! — раздалось громкое приветствие Ивана Васильевича.

— Здравствуйте, ребятки, — приветливо, но озабоченно проговорил Коловоротов. Он хотел подняться и для этого обеими руками мял свое онемевшее колено.

— Добрый день, молодцы! — прогудел Попов.

Фокин лежал отвернувшись и вместо приветствия ехидно спросил:

— Что же доброго, позвольте узнать, вы принесли с собой?

Ему никто не ответил. Фокин повернулся и, злобно поглядывая на ребят, повторил:

— Ну, где ваше добро?

Тогойкин разлил по кружкам остатки кипяченой воды и, прежде чем выйти из самолета с опустевшим баком, подчеркнуто вежливо сказал:

— Доброе солнце взошло, Эдуард Леонтьевич.

— Веселые воробушки прилетели! — бросил Вася Губин и торопливо последовал за другом.

Долго продолжалось молчание. Коловоротов, с трудом передвигаясь, вышел наружу, но вскоре, сильно хромая, вернулся. Девушки пришли с улицы умытые и оживленные. И сразу занялись утренним туалетом своих подопечных.

У Фокина не выходил из ума давешний неудачный разговор. Он понимал всю нелепость своей придирки к столь естественному, обычному приветствию. Но такова уже несчастная особенность болезненно самолюбивых людей. Допустив какую-нибудь бестактность, они настаивают на ней, вместо того чтобы сгладить наступившую из-за этого неловкость. Интеллигентные люди стараются в таких случаях промолчать или перевести разговор на другую тему, чтобы помочь человеку выбраться из нелепого положения, в которое он сам себя поставил. Но увы, такого рода человек не всегда хочет воспользоваться предложенной ему помощью. И, все это сознавая и даже внутренне порицая себя, он будет утверждать, что его не понимают и более того — завидуют ему, а потому и преследуют.

Фокин был именно такой человек. Когда к нему подошла Даша с кружкой воды в руке, он сделал вид, будто только что вспомнил давешний разговор:

— Добрый день, кажется, они сказали… Но что, собственно, доброго принес нам этот день?

— Давайте умываться, — спокойно сказала Даша, явно не желая вступать с Фокиным в спор.

— Или самолет прилетел?

— Не надо, оставьте это, Эдуард Леонтьевич, давайте умываться.

— Нет, я хочу узнать, что именно доброго принесло нам это утро. Ну, скажем, вам лично что-нибудь принесло это утро?

— Конечно, принесло. Ну, хотя бы самих этих ребят. — В голосе Даши появились сердитые нотки. — Вы будете умываться?

— Буду, буду… Я еще не забыл, что по утрам умываются… Но почему я должен радоваться их приходу?

— Меня вот обрадовал их приход!

— Но я ведь не молоденькая девушка и даже не женщина, я…

— Давайте умываться, — нетерпеливо повторила Даша.

— Когда вы доживете до моих лет…

— Если я даже в два раза старше вас буду, — не дала ему договорить Даша, — я всегда буду радоваться каждому новому дню.

— Молодец, Дашенька! — воскликнул Иванов.

Даша хотела было отойти от Фокина, но восклицание Иванова будто остановило ее.

— Нам сказали, что взошло солнце, — поучительно и серьезно заговорил Коловоротов. — Светлое солнце. Я и сам его видел.

— Да-а?.. — с нескрываемой иронией протянул Фокин. — Точно взошло, да? И к тому же светлое, а не темное? Вот это новость! А ты случаем не ошибся? Выйди еще раз, посмотри хорошенько.

— И воробьи пролетели, сказали нам. — Голос Попова звучал поистине грозно. — Чем это не новость?

— Сержант! — Но тут Фокин увидел, что Даша отходит от него, и сразу забыл о Попове. — А вы разве не будете меня умывать?

Даша умыла его, но, боясь, что она сейчас отойдет, Фокин торопливо заговорил:

— Дарья, вы надеетесь прожить вдвое дольше меня? А я, признаться, думал, что никому из нас не прибавиться ни годочка.

— Почему? — удивилась Даша.

— Даша, иди сюда! — скомандовала Катя. — Хватит, надо прекратить этот разговор. — И с глубокой печалью в голосе она сказала Фокину: — Нехороший вы человек, Эдуард Леонтьевич.

— Я не очень нуждаюсь в вашей оценке! Да и не вам меня судить.

— Я присоединяюсь к мнению товарищей, — сказал Иван Васильевич, стараясь быть как можно спокойнее.

— Я тоже…

— Сержант!

— Нехороший вы человек, вас прямо тянет ко всему недоброму, и мысли у вас недобрые… — Даша даже начала заикаться от волнения. — Вы нехороший человек, и предчувствия у вас нехорошие!

— А я и не стараюсь казаться вам хорошим… Нет у меня такого желания.

С усилием держа на весу бак, клубящийся белым горячим паром, вошел Тогойкин, ловко поставил свою ношу, вытер рукавом пот со лба, сорвал сползшую на затылок шапку и начал ею обмахиваться.

— Иван Васильевич! — сказал он. — После чая мне надо бы сходить посмотреть местность.

— Да? А надолго? Может, с Васей вместе пойдете, чтоб веселее было?

— Васе уходить нельзя. На него костер остается, да и здесь он чем-нибудь поможет. Я часа на два всего…