Беда

IV

Тогойкин скатился с горы, с треском ломая редкие чертовы посохи с зонтичными головками, стоявшие на пути, прошаркал по мерзлым верхушкам талинок, торчавших из-под снега, и, сводя концы лыж, замедлил ход. Лыжа, которую он пустил вперед, катилась вниз, временами взлетая. С разгону она сбила снежную шапку с куста и теперь лежала перевернутая. Это она здесь насмерть перепутала стадо косуль, жировавших среди кустов, и они бросились наутек, огромными плавными прыжками, словно улетали, мерно взмахивая крыльями. Косули тоже взяли направление на восток.

Торопливо привязывая запасную лыжу, Тогойкин оглянулся назад. Снеговая туча уже окутала вершину горы, с которой он только что скатился, и взлохматилась над ней, словно буйные серые кудри. Вьюжная белая сумятица без конца и края, от которой кружится голова и начинают болеть глаза.

Николай осмотрелся. Все что он видел сверху, исчезло. Ни густого, дремучего леса, видневшегося вдали, ни высокой горы, ни долины, уходящей куда-то в туманное марево. Перед ним — небольшое круглое озерко, окруженное плотным кольцом молодых деревьев. Кажется, что человек может идти только вокруг этого белого пятна, словно жеребенок в загоне.

Но он же знает, он собственными глазами видел, что было дальше, за этим кольцом деревьев. И Тогойкин смело пошел на стену лесной чащи.

Легко касаясь снега концами острых копытец, широкими прыжками промчались косули по этой же узкой полоске, что тянулась между высокой болотной травой и зарослями багульника.

Миновав одну лесную заросль и войдя в следующую, косули перешли на рысь, срывая на ходу побеги тальниковых прутьев, веточки березок и белотала. Потом они разбрелись и, глубоко погружая мордочки в снег, потряхивая головками, стали выдергивать прошлогоднюю траву.

Он шел на восток.

Все меньше обращал он теперь внимания на быстроногих и быстрокрылых, на больших и малых обитателей богатой тайги. И только когда натыкался на аккуратно нанизанные следы осторожной лисицы или когда видел рваные следы когтей остервенелого волка, он оглядывался и вправо и влево. Иногда улыбался, заметив плотно утоптанную заячью тропинку или со свистом взбегающую на дерево проворную белку. Но уже не останавливался у норы колонка или горностая.

Он нисколько не сомневался, что идет прямо на восток, не сворачивая и не уклоняясь. Он, дитя привольной тайги, безошибочно держит взятое направление, угадывая его сердцем. Упорно, настойчиво шел он по белоснежному морю, определяя направление по тому, куда склонились вершины осоки на берегу замерзшей речки, с какой стороны гуще ветви на деревьях.

Казалось, все, что подвластно его взору, с благожелательством встречает его и с благословением отправляет дальше.

Он нисколько не удивился, что вышел именно туда, куда наметил, — на край южной оконечности продолговатой долины. Ведь это была та самая долина, которую он видел с горы! Разве был бы он настоящим мужчиной, если бы проскочил мимо?

Лес по ту сторону должен быть не широкий. Дальше, за ним, должен выступать высокий мыс с крутым подъемом и с одиноким сухим деревом. Как только он пройдет под тем высоким мысом, через неширокую таежную низменность, перед ним развернется озеро или большая долина, — словом, то, что смутно белело вдали, когда он стоял на горе. А дальше уже рукой подать до той самой лысой горы…

Пройдя под высоким мысом, Тогойкин заскользил по середине довольно широкой низменной логовины, сплошь заросшей ерником.

Из кустов врассыпную вылетела стая куропаток, словно взметнулись хлопья снега. Птицы полетели, трепеща крылышками, и сели неподалеку. В этом кустарнике, видно, поселилось с десяток горностаев. Поселок горностаев!

Тогойкин перебрел логовину и вышел на опушку.

Лес тянулся по обеим сторонам логовины. А издали он казался одним сплошным массивом. Ведь и высохшее дерево на высоком мысу торчало как тонкий тальниковый прутик и было похоже на антенну.

«Хорошо бы бинокль!»

Тогойкин шел и смеялся над собой. А что ты еще хочешь? Говори уж по порядку! Как ты смотришь, например, на винчестер с тридцатью заводскими патронами? Может, тебе поставить тут палатку с железной печуркой? Оленей бы неплохо на две нарты. Хлеба с краковской колбасой. Жирной конины.

Как только он подумал о еде, у него засосало под ложечкой, начала кружиться голова, даже в глазах потемнело… Он остановился, несколько раз сильно встряхнул головой, вдохнул поглубже воздух, набрал в горсть снега, сунул в рот и, с хрустом разжевав его, проглотил.

Сразу стало легче, и он пошел дальше, испытывая чувство жалости, но не к себе, а вроде бы к другому, слабому человеку, «опасному спутнику»! Надо избегать мысли о еде.

Николай шел между деревьями, покрытыми снежным убором. Впереди замелькала чистая долина.

На высокий мыс он вышел шагах в ста от одинокого дерева. Так получилось потому, что голова его была занята ненужными, пустыми мыслями о еде. Если каждые два километра пути отклоняться даже на сотню шагов в сторону, то будет совсем плохо…

Хватая горстями и глотая снег, Тогойкин внимательно разглядывал засохшее дерево. Стоило ему оказаться на возвышенности, он начинал искать глазами признаки пусть хотя бы давно оставленного жилья. На старых деревьях с раздвоенной верхушкой можно обнаружить древнюю шаманскую жертвенную стрелу — кочай. Это бы значило, что здесь когда-то была окраина какого-нибудь селения. Поблизости от такого места непременно показались бы какие-нибудь приметы деятельности нынешнего колхоза…

Он свободно, легко и быстро скользил на лыжах по укрытым снегом кочкам. А летом здесь такое зыбкое болото, что запросто увязнет даже паук. Среди густых зарослей тростника, камыша и осоки виднелись многочисленные блюдечки замерзших озер. Большинство из них соединяли узенькие протоки.

По мере его продвижения горизонт отодвигался все дальше и дальше.

Ему захотелось развлечься, и он вспомнил строки из олонхо: «Птица журавль не нашла ее краев, красавец белоснежный стерх не увидал ее берегов», — но почему-то мысли ушли от героического эпоса и воображение его притащило сюда, в дальнюю глухомань, мощные машины, которые должны будут спустить воду из всех озер и осушить все болота. Останутся только реки. А потом люди разожгут здесь жаркие огни и сожгут все гнилые травы минувших годов. Тогда очистится, оздоровится земля и раскинутся на ней зеленые луга, тучные пашни, прекрасно возделанные огороды. Эта забытая земля могла бы прокормить половину населения всей Якутии…

А сколько такой земли, скрытой от людских глаз в безвестной дали влажных равнин, таежных полян, речных долин, на опушках девственных лесов!

Пусть кончится война, пусть вернутся с победой люди, пусть подрастут и получат образование дети. Все еще будет!

Тогойкин совсем забыл, что идет один-одинешенек по бескрайней, безлюдной тайге, забыл, что голоден, что устал, что скоро иссякнут силы. Он видел себя на зеленом бархате луга, в окружении друзей…

Справа и слева этой великой равнины сверкают и улыбаются стеклами окон двухэтажные каменные дома, поблескивают ровные широкие улицы главного колхозного поселка. На одной из скамеек зеленого парка, прочерченного песчаными дорожками и украшенного пестрыми от цветов клумбами, на той скамейке, что ближе к фонтану, сидит его престарелая мать и разговаривает с матерями его друзей. Там и дети его играют с детьми его друзей. Там и его подруга Лиза трудится вместе со своими подругами, такими же красивыми и приветливыми женщинами, как она сама.

Нигде во всем мире нет войн. Стальные мечи, проливавшие кровь, перекованы на плуги. Во всем мире царствуют армии счастливых бойцов-созидателей. Командуют этими победоносными армиями выдающиеся люди, ученые, высокоталантливые организаторы труда. Они исправляют ошибки и расточительность природы, осушая болота, орошая пустыни, согревая слишком холодные края, остужая чрезмерно жаркие… Выводят новые сорта хлебов, диковинные виды растений, разводят невиданно продуктивные породы животных.

Весь мир стал Родиной для всего человечества. Забыли люди про вражду и ненависть. Не стало оглушенных горем отцов и матерей, не стало детей-сирот. Старых дедушек и бабушек, спокойно отошедших на вечный покой, с глубоким уважением провожают в последний путь совсем пожилые дети и взрослые внуки…

Давно закрыты суды и тюрьмы, ибо забыты на земле убийства и грабежи. Нет зла и неправды. За ошибку или заблуждение, за проступок или нечаянную провинность самая строгая мера взыскания — общественный укор: «Ты ошибаешься, друг!..»

Каждый приносит пользу обществу в меру своих сил и умения и сам пользуется благами общества в меру потребностей своего сердца и разума.

Коммунизм победил во всем мире…

Когда Николай опомнился и огляделся, он уже подходил к опушке леса, казавшегося издали сплошной зубчатой стеной. Теперь он различал отдельные деревья.

Видимо, он шел очень долго. Но не устал, а, наоборот, чувствовал прилив сил и бодрости. Наверно, так бывает, когда стремишься к прекрасному, а мечты рисуют тебе это прекрасное осуществленным.

Между зарослями ивняка на опушке леса протянулся чей-то след. Не лошади ли? Он подошел ближе с судорожно бьющимся сердцем.

Нет… Будто по снегу проволокли тонкое бревно. Что же это? На некотором расстоянии он заметил другой такой же след, что тянулся параллельно первому. Дойдя до него, он увидел и дальше такой же след. Так с равными интервалами тянулось в одном направлении с десяток таких следов. Вдруг равномерные нити прервались широкими прыжками. Снег с низеньких зарослей ивняка был стряхнут и далеко раскидан. Тогойкин остановился и со злобою сплюнул. Опять волки!.. Они подползли к жирующим косулям и внезапно кинулись к ним. Косули умчались своими порхающими, легкими прыжками к середине болота. Волки остановились, даже не попытавшись погнаться за ними, и потрусили обратно в лес.

Радуясь за косуль и мысленно издеваясь над волками, Тогойкин стал пробираться между безупречно стройными и высокими лиственницами, будто специально выращенными для того, чтобы все люди строили из них высокие и крепкие дома, хозяйственные постройки, плотины и мосты, делали из них красивую и прочную мебель, создавали нежные, тонкие и прекрасные произведения искусства. Такие могучие, отборные лиственницы растут только на водораздельных хребтах и нагорьях великих рек.

Именно здесь — центр царства промысловых зверей, зимних птиц, лесной дичи. Великое множество тропинок проложено здешними обитателями вдоль и поперек. А сколько лесных ягод, сколько съедобных растений!

Вон валяются поклеванные и просто помятые ягоды, выкопанные из-под снега маленькими зверюшками и горной дичью. С ветвей деревьев свешиваются свернувшиеся сушеные грибы — зимние запасы белочек. То ли отгоняя кого-то от своих богатств, то ли просто резвясь, шумно взбегают и прыгают на деревьях белки.

Тогойкин вышел на место отчаянной, смертной гонки лисицы за зайцем. Одним прыжком лиса проскакивала такое расстояние, какое заяц — в два. Но заяц был на редкость ловок, он часто увертывался, проскакивал лежачее дерево, прятался за другим, а лиса проносилась мимо, потом летела в обратную сторону. Всякий раз при этом беглец получал на миг передышку. Прыгая вдоль и поперек, носясь взад и вперед, они еще долго гонялись друг за другом. Тогойкин шел. Несколько раз ему попадались в снегу клочья рыжей шерсти. И он злорадно посмеивался.

Но догнала она все-таки бедного зайца и растерзала!.. Уже издали было видно, как она настигла его на редколесье. Позавтракала лежа, не торопясь, а остатки утащила в зубах, капая на ходу кровью. Тогойкин слышал, что лиса обычно недалеко утаскивает остатки своей добычи, и потому последовал за ней. И в самом деле — она остановилась неподалеку, сунула то, что осталось от бедняги зайца, поглубже в сугроб, среди груд валежника, и аккуратно пригладила снег хвостом. Тогойкин выдернул из-под снега две задние ножки. Это был серенький зайчонок последнего помета, слабый обитатель ерниковых зарослей…

Тогойкин сначала бросил находку, но тут же поднял и сунул ножки за пояс.

«Прибежишь завтракать, а там пусто!» — посмеялся он про себя над лисицей. Такая матерая, а ведь с каким трудом нагнала беднягу, такого маленького и слабенького! Значит, те, что посильнее, все-таки убегают от нее. Если бы ей удавалось словить всех зайцев, за которыми она гоняется, то их не стало бы на белом свете. Да и лисы бы тоже перевелись, ослабев и ожирев от чрезмерно легко добываемой пищи.

Тогойкин подбирал ягоды, выкинутые глухарями из-под снега и кидал их в рот. Вначале мерзлая ягода стучит о зубы, как камешек, потом оттаивает, во рту делается прохладно и сладко. Да, в тайге человек и зимой не погибнет с голоду…

«Ты, брат, говоришь о человеке, у которого есть ружье? Э, нет, дружище! Я говорю просто о выносливом человеке! Утащил запасы у лисицы? Что ж, можно и у лисицы. Я говорю о человеке умелом».

Все признаки сомнения, малейшую робость, попытки иронизировать над самим собой надо подавлять с самого начала. Стоит только подкравшимся слабостям взять верх — и человек погибнет… Все помыслы, все силы надо направить на розыск людей, на спасение тех, кто остался в тайге. А он еще чего-то рассуждает. Спорит с самим собой. Слабого, трусливого не спасет и ружье, оно своей железной тяжестью придавит его. А настоящий мужественный человек голыми руками преодолеет все трудности и невзгоды.

«Вот как, дружище…»

«Эй, вы, герои, не рыдайте!» — сказала Даша Сенькина, мужественный человек, хрупкая девушка! А ведь они и на самом деле были недалеки от слез. Молодчина Даша!.. «И как это такого полюбила Лиза?» Это тоже она сказала. Ну и Даша! И наверно, тот, из Токко, которого полюбила она, хороший парень! Не полюбит нехорошего Дарья Дмитриевна Сенькина!.. Она настоящий человек, настоящий мужчина!.. Что-то у него не то получается: девушка — и вдруг мужчина. Погодите, погодите, он помнит чьи-то слова: «В настоящее время во всей Украине есть только один настоящий мужчина — Леся Украинка».

Тогойкин вышел к плавно изгибающейся долине с крутыми, обрывистыми склонами, густо поросшими белоталом, ивняком и березками. С намерением быть ей попутчиком, поскольку долина тоже шла пока на восток, Тогойкин двинулся по краю обрыва.

Вдруг над густой ивой посреди долины мелькнул продолговатый силуэт коршуна. Да это, оказывается, голова сохатого! Двигает своими ветвистыми рогами, прядает подвижными большими ушами и, словно о чем-то шепча, быстро шевелит толстыми и несуразными губами.

Лось — удивленно, а человек — любуясь им, стояли и глядели друг на друга. Лось поглядел-поглядел и тихо двинулся с места. И тогда показались стоявшие за ним лосиха и лосенок. Они испуганно ринулись в заросли тальника и исчезли. Огромный рогатый лось сначала вроде бы неохотно, медленно отходил в сторону. Но, постепенно все убыстряя шаг, постукивая ветвистыми рогами по мерзлым веткам, поднимая снежную пыль, размашисто выбрасывая длинные ноги, помчался и он. Вскоре на отдаленной вершине на какой-то миг показались три бурые тени и исчезли.

«Вот бы ружье!» — опять подумал Николай и тут же рассмеялся. Если бы и было ружье, то все равно он так бы и стоял, очарованный красотой таежного великана…

В эту долину не проникал ветер, и травы к приходу зимы не успели пожелтеть и увянуть. Потому и птицы и звери находят здесь приют и питание. Все тут вдоль и поперек изборождено следами разных, больших и малых ног. На толстых ветвях крупных старых ив сидят куропатки, похожие на большие комья снега. Если не заметишь их круглых, как черные бусины, глаз, спокойно пройдешь мимо. В тальниках слышен шум крыльев и свист разлетающихся рябчиков. На разные лады щебечут птицы, потревоженные появлением человека.

«Товарищ Тогойкин и сопровождающие его лица!» Ух ты, брат, как громко сказано! Но ведь правда все крылатые его сопровождают.

О трудностях и неприятностях человек рассказывает лучше и охотнее, чем о радостях. Да и люди, пожалуй, с бо́льшим интересом слушают, если ты пожалуешься им: «Страдал я и мучился неимоверно, буквально валился с ног». И едва ли поверят, если скажешь: «Плавал я по беспредельному снежному морю, вдоволь налюбовался на зимнюю красоту родной тайги, не так уж и трудно было, почти все время радовался чему-то, — словом, настроение было отличное!»

Настоящие мучения выпали на долю тех, кто остался там… День и ночь без сна и покоя две измученные девушки стараются облегчить страдания искалеченным людям.

Обычно молодые парни с излишней легкостью подшучивают над девушками: на что, мол, они способны? Нет, милые, лучше помалкивайте. Есть такой Николай Тогойкин, тоже бойкий парень, а порой и грубоватый, он вам может рассказать, как преклоняется он перед двумя самыми обыкновенными и самыми удивительными девушками — Катей и Дашей, как жалеет их, восхищаясь их терпением и мужеством. Это для них идет он по снегу на лыжах, раздвигая скованную морозом тайгу…

Николай подошел к взгорку, на который взбежали лоси. О, как легко, грациозно, свободно, упругой, пружинистой рысью, едва касаясь земли, умчались они! Вот бы сесть верхом на такого красавца… Почему шутка Васи Губина: «Приведи лося за рога» — показалась такой неуместной? Ведь когда-нибудь всеми богатствами тайги будут распоряжаться разумные руки человека.