Беда

I

— Идут! — Вася толкнул локтем задремавшего Тогойкина. — Волки идут…

Тогойкин прислушался. Гудело пламя пылающего костра, со щелканьем отлетали красные угольки, тихо шелестел подтаявший снег. Других звуков вроде бы не было. Тогда Тогойкин отошел в сторонку и высвободил из-под шапки ухо. По другую сторону широкой низины на вершинах таежного леса шумел ветер.

— Идут… Идут, дружище! — шептал Вася, не отходя от костра. — Неужели не слышишь, как похрустывает у них под ногами снег?

Тогойкину стало смешно. У волков нет копыт, как же это снег похрустывает у них под ногами?.. Но, кажется, и в самом деле однообразный шум временами будто прокалывался острым похрустыванием снега.

— Люди! Это люди! — всполошился вдруг Вася.

— Тише…

Перхание усталых оленей, постукивание копытец, шуршание нарт становилось все явственнее.

— Где ракетница? — спросил Николай прерывающимся голосом.

— Там.

— Принеси скорее! Ничего пока не говори, — может, это еще не они…

Когда Вася вернулся с ракетницей, Тогойкин стоял уже на лыжах:

— Скажешь им только после моего выстрела. Постарайся говорить как можно спокойнее.

Он ушел в лес и сразу исчез из виду. Только слышалось шарканье лыж по снегу.

Вася с трудом сдерживал себя, чтобы не помчаться к своим, и в нетерпении ходил вокруг костра.

Над узкой полосой леса один за другим взмыли два длинных огненных хвоста. Ракеты вспыхнули, ярко освещая снежные кроны лиственниц, а затем глухо грохнули два выстрела.

И Вася, который только что не мог устоять на месте, вдруг почувствовал, что он абсолютно спокоен. Словно еще не веря в то, что произошло, и вроде бы нехотя он направился к самолету, а войдя, как-то буднично сказал:

— Едут…

— Кто? — неожиданно громко заорал Попов.

Девушки, сидевшие укрывшись одним платком, откинули его в сторону и вскочили. Фокин быстро присел на своем ложе, но тут же медленно лег обратно. Коловоротов, трясясь всем телом, пытался подняться на ноги.

— Едут… Коля пошел встречать. Я сейчас… — И Вася выскочил из самолета.

Оглушенные сообщением Васи, все притихли. Девушки вышли было наружу, но тут же вернулись и начали что-то прибирать и поправлять. С трудом передвигая ноги, Коловоротов подошел к выходу, оттянул ковер, высунул голову и крикнул:

— Едут!

Но вот и все услышали, что обоз, состоящий из множества саней, подъехал и остановился. В наступившей тишине коротко и сдержанно переговаривались люди да глухо постукивали рога оленей.

Держась за Тогойкина, несшего в руке чемодан, вошел подросток в оленьей дохе и в заиндевевшей меховой шапке.

— Здравствуйте, товарищи!

Люди тихо ответили на приветствие. Раздевшись с помощью Тогойкина и нацепив на нос пенсне, подросток вдруг превратился в седую худенькую женщину.

— Меня зовут Анна Алексеевна. Я врач, — строго сказала она. — А вы, молодой человек, покажите товарищам, где палатки ставить.

Тогойкин тотчас вышел из самолета, и Анна Алексеевна замешкалась, не зная, что сказать молча глядевшим на нее людям. Стараясь сдержать волнение, она наконец тихо проговорила:

— И все это вы выдержали… целых одиннадцать дней…

— Конечно, выдержали! — весьма охотно отозвался Фокин. — Мы и не то можем выдержать, Анна Алексеевна! Нас закалила суровая армейская жизнь! К счастью, девушки наши не пострадали. Им бы, конечно, пришлось туговато…

— Какой герой этот ваш товарищ Тогойкин!

— Какой же это героизм? Молод и не пострадал. А вот мы, пострадавшие, выдержали потому, что такими нас воспитали. И в этом тоже нет никакого героизма.

Попов усмехнулся и стал откашливаться.

Фокин хотел, по обыкновению, прикрикнуть на него, но, кинув в его сторону злобный взгляд, смолчал и с улыбкой повернулся к врачу:

— Настоящий героизм — это то, что вы добрались до нас, Анна Алексеевна! В вашем возрасте!.. Сквозь тайгу!.. На каких-то оленях!..

— Я привыкла ко всяким переездам, — сухо ответила Анна Алексеевна.

— Человек, не закаленный в армейских условиях, женщина преклонных лет.

— Не знаю, закалилась или нет, но в армейских условиях, как вы изволили выразиться, и я была…

— Да-а?

Разговор на этом прервался.

«И в армии по-разному служат, — думала Анна Алексеевна. — Одни в огне сражений… Другие за всю жизнь выстрела не слышат. Но именно они-то больше всего и говорят о своей армейской закалке…»

Анна Алексеевна встряхнула головой, словно отмахиваясь от своих дум, и повернулась к Кате и Даше.

— Ну, девушки, пойдемте готовить палатку для приема.

«Не предполагал я, что и она могла быть в армии, и потому не совсем то сказал, — раздумывал Фокин. — Когда же она была в армии? Неужели в эту войну? Лет-то ей немало, могла и в гражданскую… Так то детские забавы… А Иванов словно онемел, — видно, не понравился ему мой разговор с врачом…»

— Сержант Попов! — резко сказал Фокин. — Почему ты вмешиваешься в разговор командира? Не знаешь устава?

— Я ведь ни слова не сказал, товарищ капитан.

— Слов ты не говорил, но смеялся!

— А по-моему, никакого разговора-то и не было, — усмехнулся Иванов.

Подойдя к Тогойкину и взяв его за руку, старый Титов зашептал ему:

— Так вот, сынок, выходит, что все правда!

— Что, Иван Дмитриевич?

— Как что? Ты и вправду спустился с Крутой… — Он помолчал, потом спросил: — Ну как, все было хорошо в пути?

— Все! Видел медвежью берлогу.

— Да что ты? — Старик разволновался и опять перешел на шепот: — Это где же, сынок? По какую сторону озера?

— Это ближе сюда… От голого холма, ну, того, на котором одинокая лиственница, километра четыре будет.

— Так близко? — Старик поймал Тогойкина за рукав, притянул его к себе и зашептал ему на ухо: — Эх, были бы у нас пули!..

— Есть у меня немного пуль.

— Каких? Откуда? Где они, сынок?

— Так ведь Прокопий дал мне ружье и патронташ.

— Да ну?.. Ах, да, ты же к Акулине заезжал, она и дала. Смотри-ка, вот какой ты запасливый, сынок!..

— Товарищ Тогойкин! — крикнула Даша, высунувшись из палатки. — Где ты? Иди сюда…