Боги не играют по правилам

Удар с подвыподвертом, и прощай коготь

Я отхожу, словно бык перед нападением, и бросаюсь вперед, низко опустив голову и подняв меч. Расчет был на то, что Бум станет действовать так, как привык с быком: он ударит снизу правой рукой. Так и произошло. Я в последний момент ухожу в сторону — длинные когти свистят у самого уха — и рублю, целясь в маленькую головешку. Попробуй еще попади. Но клинок находит цель. Ныряю под левую руку и всаживаю лезвие в живот. Меч застревает. Бум ревет. Хлещет кровь. Бросаю рукоять, подпрыгиваю и когтем впиваюсь в горло гиганту. Дергаю со всей мочи и вырываю косок плоти, режу артерию, трахею. Кровь бьет фонтаном. Тут же перехватываю меч и вспарываю брюхо. Бум бьется в агонии, машет лапами, бьет меня по спине. Дыхание перехватывает. Но я работаю как заведенный.

Стражники уже тут. Толпятся, кричат что-то. Я весь в крови, вонючих внутренностях копошусь в пузе, словно глист. Солдаты в ступоре: у героя порвался живот и кишки шевелятся. Что делать?

А я шарю внутри, ищу заветный кристалл. Его нет! А вот меня нашли. Краем глаза вижу, как тычет пальцем белобрысый парень, кричит что-то — не разобрать, уши залиты кровью. Больше паники. Резко выбрасываю клинок и отсекаю ему кисть. Терять сердце сейчас ну никак нельзя. Раненый орет. А я заваливаю колосса на бок и продолжаю ковыряться. Сердца нет. Совсем!

Этот Бум что, бессердечный ублюдок? А с его рожей-то разве может быть сердце? Но в роже ли дело? Герой не может быть без сердца. Куда смотрят боги? Может сердце ушло в пятки? Лезу еще раз. Полностью. И вот, наконец, пальцы нащупывают острые грани, ровные стенки кристалла — сердце! Оно мое!

Хватаю, выдергиваю из чрева и тыкаю в лицо ошалелым солдатам. Сжимаю — бьет свет! Слепит. Не только меня — всех вокруг. Я уже привык, а вот для них такое впервой. Что они там видели с трибуны за сотни метров. Ночью эффект вообще невообразимый.

Хорошо, что я заранее все продумал, и теперь знал, как использовать сердце. А то сейчас бы со страху натворил дел. Я рискнул, и сделал себя ничем не отличимым от обычного человека. Ну, почти ничем. Собственно, ловкость, скорость и некоторые части тела остались, а вот коготь я убрал. Изменил тело, лицо, ноги. Теперь наконец-то смогу носить обычные сапоги.

Тело я сделал более рельефным, мускулистым, но в меру. Добавил загара. А лицо — тут я не скромничал — ну прям красавчик. Во всяком случае, я представлял себя именно таким. У меня стали карие, почти черные глаза, длинные слегка вьющиеся волосы цвета вороньего крыла, подбородок — прям не то, что волевой — дрова рубить можно. Нос — такой, чтоб не стыдно было совать его куда попало. Высокий лоб, в конце концов. Но вернемся с небес на землю.

Пока солдаты протирали глаза от вспышки озарения, я скрылся — просто вышел через ворота и был таков. Отмывшись от крови в придорожной канаве, я двинулся в сторону Мелавуда. Проходя мимо «Одноногого коня», захотелось зайти, проверить свой новый облик. Но я сдержался. Это не самая лучшая идея. Сегодня ночью убили героя барона Кетлуана, и тут же в трактир явился здоровенный тип весь в крови с мечом в грязном плаще. Слишком много стоит на карте, чтобы рисковать ради кувшина вина.

К рассвету я был возле своего замка. До выхода на арену оставалось двадцать три дня. У ворот меня окликнул стражник. Теперь у нас был и стражник, что даже обрадовало. Только он не узнал меня. Но после недолгих объяснений и легкого рукоприкладства, молодой воин пропустил героя. К тому же подоспел Родор и все прояснил недотепе.

Я заметил блеск в глазах кузнеца. Он понял, что мне удалось раздобыть еще одно сердце и пришел в неимоверный восторг.

— Боги любят тебя, Гур! — закричал Родор, не останавливаясь.

И орал, что шальной, пока я не перебил его и не спросил что с ним. Оказалось, что это победный клич. Когда герой на арене убивает врага, то все приветствуют его таким способом. Он сказал это и вновь затянул:

— Боги любят тебя, Гур!

Мало-помалу стали подтягиваться жители Мелавуда и тоже начинали вопить, что есть духа.

— Боги любят тебя, Гур!

Это было приятно, и я знаю, боги слышали это. По всему видно, что если люди и сомневались во мне раньше, то сейчас они уверились.

Зигруд затряс меня за плечи от радости, но когда веселье закончилось, и народ стал расходиться по своим делам, он нахмурился. Отвел меня в сторону и сказал:

— Мне удалось узнать о смерти двух героев. Одного убили три дня назад в поле. Буквально разорвали на части, словно топором рубили и вырывали куски плоти щипцами.

— Не похоже на работу Змея, — задумался я. — А что со вторым?

— Этот был убит вчера ночью. Как говорит пастушка, его выпотрошили, как свинью, перерезав горло и вспоров живот. Остались следы когтей и пятна крови, словно по полу волочили что-то.

— А вот это он — Змей. Его почерк.

На мгновение я даже пожалел об использовании последнего сердца, но лишь на мгновение. Пусть другие выращивают себе острые зубы и длинные когти, пусть становятся больше и сильнее, я действую с головой. Как мне кажется.

Больше Зигруд ничего не узнал, но, по правде сказать, я особо не расстроился. У меня был свой план. Конечно, плохо, что сердца забрали другие, но я решил не размениваться на мелких сошках. Мне нужны крупные рыбы: Змей и Кракен — вот за кем нужно охотиться, а остальные — только закуска.

Раздумья прервал Родор. Он заставил меня мерять старый панцирь героя Мелавуда. Я с трудом нацепил металлическую громадину и обнаружил, что доспех совершенно не изменился, если не считать того, что вмятины стали меньше. Я еще раз убедился в том, что мне надо в столицу к Накмибу, и как можно скорее. Может Родор и старается, но… в этом я — не герой, а пугало. Кузнец покачал головой и сказал:

— Не волнуйся, Гур, все будет готово к Великому Празднику.

Я откланялся и пошел навестить барона. Он завтракал. Посидев с ним за утренним бокалом-кувшином вина, я засобирался в столицу. Путь не близкий, и надо успеть до вечера. Барон любезно предоставил свой гардероб мне на растерзание.

Я приоделся, наконец-то сменив драный плащ на новенький. Нацепил сапоги, куртку, штаны — хоть сейчас под венец. Теперь у меня не было когтя, но зато был ремень Фуаса с потайным чехлом для изогнутого кинжала. Ну и острый же он был. Таким вспороть брюхо — раз плюнуть.