Вот теперь запахло жареным. От меня ждали простого ответа: да или нет. Если я соглашусь, то весь Мелавуд вырежут подчистую. С такой-то армией бандиты возьмут крепость за считанные часы. Зигруд и горстка воинов вряд ли смогут противостоять тысячам головорезов. Король нищих просто заменит барона Горлмида, и все останется прежним — двадцать девять знатных домов и двадцать девять героев. А если я откажусь, то придется как-то выбираться отсюда.
Я осмотрелся: в толпе практически исчезли нищие, женщины и калеки. Теперь меня окружали вооруженные громилы. Они скалились и кивали, давай, мол, соглашайся, стань нашим героем. Может барон Горлмид и его люди не самая лучший вариант, но эта публика точно не по мне.
— Нет, — я покачал головой, — я не ваш герой.
Король нахмурился.
— Мне не отказывают. Ты что не понял это?
Теперь назад дороги не было. А чтобы веселее шагалось вперед, я подбросил дров в огонь.
— Можешь командовать своими мухами, а мне ты не указ, говнюк! — Я сжал кулаки. — Нужен герой? Иди и возьми!
— Не хочешь по-хорошему, будет по-плохому, — сквозь зубы проговорил король. — Взять его!
Один против всех — самоубийство? Это мы еще посмотрим. Они всего лишь люди, а я — бог!
Я прыгнул к трону, в надежде поймать этого дрыща с ведром на голове, прикрыться им как щитом и покинуть это зловонное место. Но министры умели не только капусту жрать да вино пить. Они словно бы из-под земли возникли между мной и голубоглазым воришкой как два бочонка. Сверкнули ножи. Правда толстяки тут же раскисли и забулькали соплями, когда я смачно влепил им увесистые плюхи в отъевшиеся рыла. Но этого было достаточно, чтобы король исчез. Он просто испарился, нырнул в канализацию и был таков, будто крыса.
Черная волна головорезов ринулась в атаку. Я инстинктивно отпрыгнул в сторону, и несколько стрел воткнулись в трон. Пошла жара.
Выхватываю меч — и молнией врубаюсь в первые ряды. Бью наотмашь — хрустят кости, хрипят раненые. Сегодня среди попрошаек прибавится калек. Кручусь волчком — лезвие режет горло лысому детине. Кровь бьет фонтаном. Железным лбом ломаю череп плешивому уроду. Он падает мешком, а у меня звенит в ушах. Стало тесно. Тут уже не размахнешься. Перехватываю меч за лезвие. Бью пяткой в белое колено, торчащее из разорванной штанины — безносый сифилитик исчезает из поля зрения. И раздаю направо — острием, налево — рукоятью, спереди — лезвием. Чавкает, хлюпает, трясется мясо. По рукам льется теплая липкая кровь, капает на песок и тут же впитывается. Боги! Ваше здоровье!
В запале чуть не получаю топором в спину, но вовремя перехватываю смертоносное оружие клинком и рву на себя — медведь в безрукавке крепко держится за топорище, летит следом и насаживается на острие, что окорок на вертел. Ныряю под широкое лезвие меча, — и ногой вминаю брюхо бугаю со шрамом в пол лица. Он хрюкает и садится на задницу. Снизу наискось отрубаю руку с грязными ногтями и кинжалом. Она подлетает в воздух и машет на прощание, прежде чем сгинуть под ногами своры бандитов. Ее владелец истошно завыл и толпа немного отступила. Стало свободнее.
Я — весь в чужой крови, доспехи сверкают в лучах заходящего солнца — эффектно топнул ногой, поднимая пыль, вскинул клинок, выставив локти по-идиотски, но зато красиво, и крикнул:
— У кого еще лишние грабли?
Жалеющих нашлось много. Только теперь они не кидались сломя голову. В мою сторону полетели копья, но я ловко увернулся от первого, отбил второе и кувыркнулся, уходя еще от двух или трех. Кто-то бросил кинжал — он только брякнул о панцирь и шмякнулся на землю. Этим меня не пробьешь.
Вперед вышли четыре огромных воина. Все закованы в латы, на шлемах торчат бычьи рога, в руках секиры. Я только улыбнулся и бросился вперед. Эти дуболомы едва успели поднять свои тяжелые топоры, как я саданул одному клинком в лицо, а второму — когтем в щель для глаз. Отбросив меч, чтобы он не мешал, я юркнул между ног третьего, подрезал сухожилия под коленкой, запрыгнул на спину четвертому, втиснул кончик когтя в щель под шлемом и рванул, разрезая артерию. Кувыркнулся, подхватил брошенный клинок и с размаху рубанул по локтю третьему громиле — рука беспомощно повисла. Все четверо заревели, будто медведи, выходя из берлоги, и рухнули, поливать кровью ненасытный песок.
Я встал в эффектную позу, широко расставив ноги. Ну, кто еще? Давайте! Боги любят веселье! Первые ряды бандитов присели. Лучники натянули тетивы, и я не успел опомниться, как в мою сторону полетели стрелы, попарно связанные веревками. Я, конечно, попытался отскочить, и, надо признать, ни одна стрела в меня не попала, но вот тонкие, но прочные шнуры буквально оплели тело.
Толпа ринулась вперед новой волной. Видимо они рассчитывали завалить меня и там уже довершить начатое, но не тут-то было. Я, хоть и был опутан веревками что мумия, но все еще оставался богом.
Первым же ударом клинка разрубаю горла сразу двум бродягам с кинжалами. Они падают, сбивая с ног напирающих сзади. Протыкаю спину рыжего молодчика, что жука булавкой и ухожу в сторону от бандитов, подоспевших сзади. Вновь перехватываю меч двумя руками — и давай орудовать направо и налево. Летят брызги крови. Хрустят кости. Трясется мясо. Получаю мечом в наплечник — держит, лишь гнется. Песок под ногами уже хлюпает. Пейте боги! Ваше здоровье!
В суматохе прилетает топором в спину — сбивает дыхание, вмятина трет позвонки. Откуда-то падает булава на макушку. В ушах — набат! Руки немеют, ноги подкашиваются, мысли размякают. Но я кромсаю врагов что заведенный. Кто-то дергает за веревку — чуть не падаю. Оборачиваюсь: волосатый крепыш ухватил за конец шнура и тянет. Уже с другой стороны дергают. Тянут сзади. Спереди. Того и гляди раздерут как жабу.
Я едва устоял на ногах и в мгновение ока отрубаю умникам конечности. Они остаются висеть адскими гирляндами.
Волна откатывает. На арене остается только гигант с пышной бородой и трезубцем в руках — настоящий Нептун. И я хорош: весь в веревках с отрубленными конечностями на концах — адское зрелище. Но пора бы убираться отсюда. Прыгаю к толпе и натыкаюсь на стену копий. Не сейчас. Сзади топает Нептун, замахивается и — я ныряю, перекатываюсь — и трезубец вгрызается в землю у самых пяток. Вскакиваю, когтем отрываю ухо бородачу и не глядя с размаху мечом — туда же. Клинок находит плоть — трепещет мясо. Боги! За вас…
Слева получаю секирой в забрало — из глаз сыплют искры, голова каменеет. Мычу от боли. Пальцы — колбаски. Меч выпадает из рук. Пытаюсь пошевелить языком, чтобы понять насколько сильно я отхватил. Но во рту — каша из зубной крошки, ошметков губ, кусков щеки и языка. Соленый теплый кисель течет за шиворот, обжигает грудь. Дышу захлебываясь. Что-то бьет по всему телу. Понимаю — земля. Часть забрала загнулась, словно рыболовный крючок и рвет щеку до ушей. Перед глазами кованый ботинок, словно говорит: «Привет» и наступает на вывернутую часть шлема. О, боги! Как же больно! Вою сиреной, и впиваюсь в лодыжку когтем — действует, сапог исчезает.
Сквозь гул в ушах слышу победные крики. Рано радуетесь, собаки. Перекатываюсь, но сверху наваливается жирдяй, скалится, брызжет слюной. Успеваю подобрать ноги и отшвыриваю мерзкого ублюдка. Вскакиваю. Боль — адская, но она лишь подстегивает. Нет, я не умру сегодня. Не тут и не так. Боги, и не надейтесь от меня так просто отделаться.
Уворачиваюсь от секиры, кручусь, подцепляю когтем бородатого разбойника и вырываю клокочущий кадык. Улыбаюсь, если можно назвать улыбкой тряску ошметков губ на оголенной кости челюсти. Теперь точно пора уходить… В спину врубается трезубец. Пробивает тело насквозь: слышу, как трутся острия о панцирь изнутри. Я дрожу как сосиска на вилке. Дышать не могу. Легкие горят огнем. Хватаю ртом воздух, но он не идет — свищет сквозь вывернутые зубы. Кровь быстро заполняет нагрудник. Надо уходить… Делаю шаг, но спотыкаюсь о какого-то мудака и подаю во тьму.