Бомбейские чудовища

Глава 15

Помощник следователя Лапочкин, держа под мышкой бумажный пакет с преступными брюками, выбежал из Зоологического сада, нещадно ругаясь. Это надо же додуматься до такого: лезть в клетку с гиенами! Из косноязычных объяснений уборщика Лапочкин понял, что господин Платонов попросил служителя отпереть дверцу в клетку, чтобы войти и положить ботинки, выманивал зверей из укрытия. Расчет оказался верным: животные выскочили, но так быстро, что через дверь смельчаку ретироваться уже не удалось, пришлось взлететь на решетчатую стену.

— Что же теперь делать? — Лапочкин недоуменно воззрился на уборщика.

Тот, дурень, пожал плечами и хладнокровно ответил, что остается только ждать, когда гиены успокоятся и уберутся в свою нору.

Следовало позвонить в полицию или в пожарную часть, но телефона под рукой не оказалось. По случаю выходного дня кругом все было заперто.

Разъяренный Лев Милеевич выбежал из Зоологического сада и огляделся — так он и знал! Ни одного городового в обозримом пространстве! Греются, субчики, где-то берегутся от лютого мороза. Куда же бежать, чтобы добраться до телефонного аппарата? Лев Милеевич, озирая вывески на противоположной стороне улицы, облюбовал ресторан… Но тут его взгляд натолкнулся на смутно знакомую фигуру. Мимо него неспешно шествовал человек в блестящих галошах, худощавый, приятной наружности и с несколько нервическим выражением лица. Поравнявшись с Лапочкиным, человек приподнял каракулевую шапку.

— Здравия желаю, господин Лапочкин, — в голосе прохожего ощущалось легкое волнение.

— Господин Тоцкий! — воскликнул Лапочкин. — Что вы здесь делаете, черт побери?

— Совершаю ежедневный моцион, — охотно объяснил ветеринар, — вот вас встретил, решил засвидетельствовать почтение. А вы здесь зачем?

Помощнику следователя некогда было вести светские беседы.

— Господин Тоцкий, — заявил он требовательно, — мне нужен телефон. Как вы думаете, в ресторане имеется?

— Имеется, но не исправен. Я только что там отобедал, хотел позвонить коллегам, да напрасно…

— А где есть исправный телефон, случайно не знаете?

— У моего приятеля, он тут недалеко живет. Если желаете, провожу.

— Ведите, да побыстрей. Мне срочно…

— Понимаю.

Господин Тоцкий без лишних вопросов быстро зашагал к Кронверкскому проспекту.

Лапочкин поспешил за ним, однако, сообразив, что господин Тоцкий намерен вести его едва не к Петропавловке, остановился у Народного дома.

— Стойте, — заявил он властно. — Ничего не надо. В Народном доме, наверняка, телефонный аппарат есть. Пойду туда.

— Позвольте и мне с вами, — просящим тоном обратился Тоцкий, нелепо топчась около помощника следователя, — может быть, и моя помощь пригодится.

— Если б у вас был брандспойт или пистолет, я бы вам в ноги поклонился.

— Неужели в Зоосаде пожар? — ахнул Тоцкий. — Или преступники захватили животных?

— Хуже, — Лапочкин усмехнулся, — животные захватили человека. Впрочем, это не по вашей части. Вы ведь, как я помню, травоядными интересуетесь, а здесь Хищники. Гиены.

— Погодите, не спешите, — обрадовался ветеринар. — Ни пистолета, ни пожарных не надо. Я знаю, как поступить.

— Что? — Лапочкин выкатил глаза.

— Гиены, они ведь кто? — пустился в научные рассуждения Тоцкий. — Обыкновенные дикие собаки. Правда, отвратительные и злобные. Особенно интересны самки, у которых отмечается особое анатомическое строение…

— Стоп, — прервал ненужные разглагольствования Лапочкин. — Брэма отставить. Что делать?

— Все очень просто, — заспешил ветеринар, — чтобы их обезопасить, надо лишить их нюха. Тогда они поджимают хвост и трусят. Нам надо отбить им нюх.

— А как?

— Покупаете большой флакон резких духов, выливаете на мерзких тварей или около них, и они убираются. И боятся приблизиться к тому месту, где слишком сильный посторонний запах.

Лапочкин отпрянул, пытаясь понять, не шутит ли господин Тоцкий. Однако миловидное лицо ветеринара оставалось чрезвычайно серьезным, а в логике его Лапочкин изъянов не обнаружил.

— Где парфюмерный магазин?

— Рядышком, совсем рядышком, — обрадовался советчик. — В пяти минутах.

Лапочкин одобрительно кивнул и помчался за Тоцким, прикидывая в уме, хватит ли у него в карманах денег на большой флакон духов.

Магазин парфюма находился действительно рядом. Но больших флаконов с резкими духами в продаже не поступало. Покупать же дюжину маленьких флаконов накладно. Продавец предлагал Тоцкому, взявшему на себя роль эксперта, все новые и новые образчики. Но Тоцкий забраковывал один за другим. То ему казался запах слишком слабым, то слишком эротическим, то слишком цветочным…

Наконец морока прекратилась: рассвирепевший от проволочки Лапочкин выхватил из рук продавца тот флакон, который еще не попался в руки привередливому ветеринару и, вынув визитку, приказал записать стоимость на свой счет. После чего помощник следователя, подгоняемый стремлением спасти бестолкового журналиста от неминуемой смерти в клетке с гиенами, опрометью кинулся в Зоологический сад. На Тоцкого внимания он уже не обращал.

Пулей промчался Лапочкин мимо сторожа к деревянному строению, где висел под потолком, вцепившись в металлическую решетку, переводчик «Флирта» Иван Платонов. Но в вонючем коридоре спасатель остановился и попятился: в нос ему шибанула смесь острых звериных запахов и разъедающего глаза дыма. Лампочки теперь едва просматривались сквозь густую дымовую завесу. Отовсюду неслись истошные звериные крики и грохот мечущихся по клеткам животных.

Лапочкин ретировался. Как и отчего возник в зверином обиталище пожар, он себе не представлял. Однако было ясно, что помощник следователя опоздал: даже если бедный Платонов спасся от гиен, он непременно задохнулся или погиб в огне. Флакон духов стал бессмыслен: ни гиен обезопасить, ни пожар потушить.

— Эй, барин, посторонитесь, — услышал Лапочкин за спиной торопливый голос, и чьи-то сильные руки весьма нелюбезно его отодвинули в сторону.

Растерявшийся Лапочкин повернулся и увидел давешнего уборщика: мужик открыл дверь и подпер створку внушительным поленом.

— Что здесь произошло? — строго спросил Лев Милеевич.

Уборщик укоризненно смотрел на помощника следователя.

— Опоздали вы, барин. Слишком долго ходили. Да не боитесь. Все живы.

— Так что же произошло?

— Слава Богу, спасли бедолагу научного, спасли. Как вы изволили уйти, так и прибежал его товарищ. Дал мне свой фотоаппарат подержать.

— Говори быстрее, — велел Лапочкин, — не от фотоаппарата же такой дым напустился?

— Дым имеет происхождение другое, — важно объяснил уборщик. — Фотограф бросил в клетку дюжину дымовых шашек. Красиво шипели, мерзавки. Гиеночки-то наши забеспокоились да и потрусили друг за другом в норку. А страдалец наш спустился да и прыснул на волю. С дружком и покинул наше заведение. Вот каких жертв требует наука.

— Действительно, слава Богу, — вздохнул облегченно Лапочкин. — А что, страдалец пошел босиком?

— Почему босиком? — обиделся уборщик. — В сапогах своих.

— Так чьи же ботинки валялись в клетке?

— Теперь уж и не знаю, — уборщик в оторопи сдвинул треух и почесал затылок. — Виноват, не уследил. Может, с собой господа ученые принесли?

— А изъять эту обувь из клетки можно?

— Скоро узнаем. Я ведь, как дышать нечем стало, выскочил отпирать запасную пожарную дверь, насупротив энтой. Пока управился. А там уж и сюда. Вот полешкой припер. Как дым-то вытянет, так и посмотрим. Только надежды на ботиночки мало.

— Это почему еще?

— Знаю я нрав гиеночек. Добычу свою из пасти не выпускают. Ботиночки небось уже в их норе отлеживаются. А туда никто не сунется. Опасно.

— Ладно, — Лапочкин махнул рукой. — Некогда мне здесь глупостями заниматься. Пойду-ка я на службу. А ты, брат, вот что мне скажи: каков из себя этот смышленый фотограф?

— Да обычный. Резвый умом и глазом. Молодец молодцом. Ноги кривые. Да кепчонка не по февральской стуже: модная, клетчатая.

— Понял, — дознаватель кивнул, — личность известная. Мастер фотографический. А куда он со спасенным побежал, не знаешь?

— Нет, барин, разговору не было.

Поняв, что неуловимые флиртовцы снова оставили следствие без доказательств и снова избежали встречи с дознавателями, Лапочкин покинул Зоологический сад.

Господина Тоцкого у входа не было. Теперь Лапочкин твердо уверовал, что Тоцкий тоже сообщник преступников. И он был третьим в научной троице, что проникла в Зоологический сад якобы с целью проведения эксперимента. Но зачем же им потребовалось фотографировать гиен? Зачем потребовалось лезть в клетку к мерзким зверюгам? Самые фантастические гипотезы клубились в уставшем сознании Льва Милеевича Лапочкина, который радовался только одному: драгоценный пакет с развратными брюками по-прежнему был у него под мышкой.

Найдя извозчика, он велел тому ехать в Окружной суд. Ведь молодой начальник его, Павел Миронович Тернов, вероятно, уже места себе не находит от беспокойства. Лучше бы, конечно, явиться к Тернову не только с брюками, но и с сыромясовским пиджаком. Но тогда получилась бы задержка во времени, пиджак из ломбарда итак никуда не денется.

Важнее поведать начальнику о проделанной работе и заодно узнать, не появилось ли новых обстоятельств, которые помогут ускорить расследование?

Когда, преисполненный желания действовать, Лапочкин вошел в кабинет Тернова, начальник его стоял посреди комнаты, багровый от гнева, и произносил обличительную тираду в адрес надзирателя. Лапочкин, с пакетом под мышкой, замер у дверей и с удивлением услышал:

— Наглая тварь! Развратник, душегуб! Циник и мазохист! Как все это понимать? О чем вы говорите?

— Заключенный просит вас, ваше высокоблагородие, несколько листов чистой бумаги.

— Но вчера ему бумагу выдали!

— Уже кончилась, — надзиратель опустил глаза. — По крайней мере, так утверждает заключенный.

— Он утверждает! — Павел Миронович воздел руки к потолку. — Он утверждает! Ну а если он утверждает, то, скажи мне на милость, как она могла кончиться? Он написал признательные показания? Почему я не вижу их на своем столе?

— Не могу знать, ваше высокоблагородие, мое дело — передать просьбу подследственного по инстанции.

— Может, он бумагу пустил для того, чтобы комфортнее посещать отхожее место?

— Не могу знать, не видел.

— Тогда, возможно, он ею питается? Может, это особая потребность извращенной личности: пожирать каждый день по фунту писчей бумаги?

— Стол подследственного свидетельствует, что он привык питаться хорошей пищей, а не бумагой. Час назад ему прислали передачу: ананас и клубничное мороженое.

Тернов сцепил зубы и продолжил буравить надзирателя взглядом. Поведение подчиненного казалось Тернову подозрительным, но понять причину своей неприязни он не мог.

— Ладно, — изрек следователь, — вот тебе пять листов бумаги. Если признательных показаний не будет, то, клянусь, завтра же запрещу все передачи. Тем более обжорство изысканными блюдами и экзотическими фруктами. Клянусь, посажу на черный хлеб и воду. Так ему и передайте.

Надзиратель облегченно вздохнул, козырнул и удалился.

— Нет, вы видели такой разврат, Лев Милеевич? — усаживаясь в свое кресло, обратился, как ни в чем не бывало, Тернов к помощнику. — Видали? Какая наглость! Ни признаний, ни сожалений о погубленной жизни, ни раскаяния… Одно стремление к чревоугодию и наглое пренебрежение законностью. Устроили здесь, понимаешь ли, французский ресторан. Чего бы и не посидеть в камере? Комфорт, тишина, любовницы не домогаются.

— Любовницы? — заинтересовался Лапочкин. Он прошел к столу начальника и уселся на стул. — Вы говорите о любовницах Сыромясова?

— О них, голубушках, о них.

— Но, судя по всему, господин журналист склонен к однополой любви в извращенной форме…

— Склонности у него разнообразные, — поморщился с досадой Тернов, — а любовница его заботливая сегодня брюки своему Мишутке принесла. С минуты на минуту жду, что явится еще какая-нибудь из его пассий: с куафером и банщиком.

— Вы шутите, Павел Мироныч, — догадался Лапочкин. — А у меня есть новости. Только прикажите курьеру наведаться в ломбард с этой вот квитанцией, надо изъять вещественное доказательство.

Отправив дежурного курьера в ломбард, следователь выслушал краткий отчет помощника.

— Я вот что думаю, Павел Мироныч, — завершил свою исповедь шустрый дознаватель, — надобно получить образцы почерка всех, кого мы подозреваем в причастности к преступлению в «Бомбее», да сличить их с почерком записки из кармана сыромясовских брюк. Тогда хотя бы одного сообщника установим точно. И ему не удастся отпереться. Скорее всего, это кто-то из обитателей или работников гостиницы.

— Согласен, Лев Милеевич, — важно кивнул Тернов, — займитесь этим сами. Вы и так уж порядком набегались, надо и отдых дать ногам.

Растроганный Лапочкин почувствовал, что он действительно устал, но не столько из-за беготни, сколько из-за психологических передряг.

Он встал, намереваясь отправиться в ближайший трактир и пообедать, однако до дверей дойти не успел, потому что в проеме возник дежурный и возвестил:

— Господин следователь, к вам дама. Просить?

Лапочкин обернулся к Тернову. Тот подмигнул старому служаке с хитрым видом, будто без слов говоря: так я и знал, что еще одна сыромясовская пассия явится!

Но в кабинет следователя вошла дама в возрасте, даже отдаленно не похожая на пассию томящегося в камере предварительного заключения обозревателя мод. Миссис Смит скользнула равнодушным взглядом по Тернову, затем повернулась к оторопевшему Лапочкину и повелительно произнесла:

— Господин Либид еще в поезде мне говорил, что добиться своей цели я могу через сеть магазинов индийского чая. Поэтому вы сейчас же должны поехать со мной в Коломяги. И не забудьте взять револьвер.