— Дорогая Дарья Эдуардовна, — говорил прочувствованно помощник следователя, утешая бедную женщину в полупустом зале Михайловского манежа, — господин Тернов проявил великодушие, разрешил мне задержаться с вами на часок. Он как истинный джентльмен обязал меня доставить вас в ваши апартаменты в «Бомбее». — Лапочкин прокашлялся, и смущенно добавил, — а еще он просил вам объяснить: никакого доктора Ватсона здесь не существует.
— Как не существует? — старушка всхлипнула и приложила кружевной платочек к покрасневшему носу. — Это мой внук! Я еще из ума не выжила! Я поверила Раджи-Бабаю, что внучок мой находится здесь, я была уверена: этот Великан и есть мой Джоник! Как я им гордилась! Мой Джоник такой же крепыш, и волосики у него с рыжинкой… Естественно, я бросилась к нему на помощь… Но… Мне кажется, это был не он…
— Увы, дорогая миссис Смит, не он. — Лапочкин сокрушенно вздохнул. — Я уверен, ваш Джоник не допустил бы нарушения своего интимного пространства.
— О, Лев Милеевич! — с восхищением протянула бабушка доктора Ватсона. — Как вы правы! Никто бы не смог укусить моего Джоника за щеку! Вы и вправду видели укус? Под пластырем?
— Совершенно верно, сударыня. Так что забудьте об этом. Если ваш Джоник и был здесь, как утверждал Раджи-Бабай, он, скорее всего уже ушел. Возможно, он тоже в гриме. И не исключено, что английский посланник прав: искать его надо на конкурсе красоты.
Дама испытующе взглянула на старого служаку.
— Вы хоть понимаете, что мое счастье в ваших руках?
— Гм, гм, — Лев Милеевич поперхнулся и отвел глаза, — я, право, не готов…
— У нас еще есть целый час! — воскликнула с жаром миссис Смит. — Мы должны попытаться! Вы не можете лишить меня законной награды за все мучения.
— Гм… гм… Это так неожиданно, в общем, так сказать, если бы это могло, но это не может, уж юный пламень мой…
— Так вы хотите получить удовольствие?
Лапочкин заерзал на стуле.
— Вообще-то я уж давно…
— Так я и знала, — прервала его мучения миссис Смит. — И возраст здесь не помеха! Вот я, например, не стесняюсь, потому что не ханжа. И вы будьте таким же. Я же вам на первой же встрече сказала: мы созданы друг для друга.
Лапочкин встал, втянул голову в плечи и закусил губу, в мозгу его вихрем пронеслись фантастические картины эротического порядка. Однако решительная бабушка доктора Ватсона поднялась, и, взяв сыщика под руку, стремительно двинулась из зала.
Морозный ветер слегка остудил пылающие лоб и щеки Льва Милеевича, приготовившегося к сокрушительному позору в постели миссис Смит, но судьба оказалась милостива к нему, и минут через пять сыщик даже обрадовался: вместо любовного испытания Дарья Эдуардовна уготовила ему посещение конкурса красоты. Милая Дарья Эдуардовна! Не о грехе и разврате помышляла она, а о своем внуке Джонике!
Хоть столичные газеты и кричали на всех полосах о предстоящем конкурсе, хоть и отводили внушительные площади на сплетни и домыслы вокруг состязания, но если быть точным, то следовало бы писать об обычном благотворительном бале-маскараде, который давали в пользу детского дома трудолюбия Невского общества пособия бедным. В рамках бала проводился и так называемый конкурс на звание королевы красоты.
Удостоверение Лапочкина, пригрозившего вдобавок распорядителю бала карой за помехи дознанию, позволило ему и его спутнице беспрепятственно проникнуть в Благородное собрание. Им вручили программки с номерными купонами, на плечи Лапочкину накинули какой-то голубой плащ, подбитый белым кроликом, предлагали еще и заячьи уши, но от них Лапочкин гордо отказался. Дарья Эдуардовна в черном платье с кружевами и черной кружевной мантилье, закрепленной на накладных буклях черепашьим гребнем, выглядела достаточно благородно, распорядитель бала предложил ей только черную полумаску с блестками, на длинной ручке из бамбука.
Одно из фойе Благородного собрания превратилось в волшебный уголок: всюду легкие беседки-однодневки, составленные из расписной фанеры. Столбцы и арочные проемы миленьких беседок были обвиты искусственными гирляндами экзотических цветов: белых, розовых, голубых, темно-зелеными лианами, виноградными лозами, отягощенными конусообразными кистями янтарных плодов. А внутри беседок располагались прелестные пейзанки — блестящие балетные дивы Императорских театров любезно приняли на себя продажу программ, серпантина и конфетти, цветов, шампанского и еще какой-то мишуры.
В концертном зале только что закончилась сцена из оперы «Аида», и теперь публика высыпала на лестницы, разбрелась по многочисленным фойе, зальцам, гостиным. Миссис Смит уверенно передвигалась в толпе воздушных созданий, закутанных в нежнейшие шелка, тюли, крепдешины, кружева. Оные создания были в масках и без масок, но каждая имела при себе кавалера, а оберегали дам и господа военные в мундирах, и штатские во фраках, и множество непонятных существ мужского пола, выходцев из всех эпох или из совсем уж безумных снов.
Дарья Эдуардовна бесцеремонно разглядывала молодых мужчин. Как пояснила она на пути сюда, Джоник мог в целях конспирации и перекрасить волосы. Мог стать брюнетом, например. Индийская басма на английскую рыжину ложится превосходно.
Лапочкин покорно кивал и стрелял глазами по сторонам. Не привык он убивать время на таких балах! Его спутница узрела в одном зальчике фонтан, окруженный декорациями зимнего пейзажа, и поспешила туда. В углу, около избушки, из окна которой приветливо сверкали огоньки, играл струнный квартет зайчиков. В отличие от Лапочкина, музыканты не постеснялись нацепить на макушки заячьи уши, которые забавно колыхались от малейших взмахов смычка. Среди стволов настоящих елок, покрытых искусственным налетом снега, стояли слушатели. За одной из елок, маленькой, пушистой, — Лапочкин углядел музыкального обозревателя журнала «Флирт» Леонида Лиркина в римской тоге, с лавровым венком на рыжих волосах. Притулившись к колонне, замаскированной под разлапистую ель, он со страдальческим выражением лица внимал виолончельным завываниям.
Не обнаружив среди елок Джоника, Дарья Эдуардовна потянула своего спутника дальше, куда-то в мрачный ад, где со стен и сводов на них взирали страшные чудовища с громадными красными глазами, в которых еще и вспыхивал огонь. В этой комнате были расставлены ломберные столы, и за одним из них Лапочкин заметил репортера Мурина из «Флирта», вырядившегося звездочетом. Джоника там не было.
В самом дальнем зале играл оркестр, и под его веселую музыку кружились живописные пары. Среди танцующих Лапочкин узрел и Самсона Шалопаева в цивильном фраке, обнимающего весьма интересную дамочку лет тридцати, в костюме средневековой девы, розовом с зеленым, голову ее венчал длинный, остроконечный колпак с приколотой к нему белой газовой вуалью. Вид юнец имел самый счастливый.
Терпеливая бабушка доктора Ватсона стояла и ожидала, когда смолкнет музыка и пары остановятся: в вихре танца лиц было не разглядеть. Как тут найдешь Джоника?
— Синьора, позвольте? — перед спутницей Лапочкина возник паяц в маске, атлетическое тело его облепляло черное с красными и белыми разводами трико, а голову закрывал тряпичный шлем с бубенчиками. На рукавах его тоже болтались бубенчики.
Не успел Лев Милеевич отреагировать на ненужное приглашение, как старушка уже бросилась в вихрь волн «На прекрасном голубом Дунае».
— Господин Лапочкин, — услышал сыщик за спиной зловещий шепот, и увидел, обернувшись, лицо, обрамленное квадратным рыцарским шлемом с рогами. — Не пугайтесь, это я, Фалалей Черепанов.
— Где вас черти носят, Фалалей Аверьяныч? — Лапочкин от неожиданности рявкнул первое, что взбрело в голову.
— Тише, умоляю вас, тише, — прошипел фельетонист, — я тут инкогнито. А вы не видели здесь инженера Матвеева?
— Не знаю такого, — буркнул помощник следователя. — А зачем он вам?
— Боюсь за жизнь его жены, Лев Милеевич, — шептал Фалалей, — он ее убить может. Маньяк. Проследили бы за ним.
— Как я могу за ним проследить?
— Ну, здесь не знаю. А вообще он может и меня убить, так что разрешаю использовать меня как наживку. Я готов служить закону.
— Превосходно, — отозвался обалдевший Лапочкин, не находя ничего превосходного в безумной болтовне фельетониста. — Это все?
— Почти. Еще один вопрос: а Леонида Андреева, известнейшего нашего писателя, не встречали? Он мужчина видный, вы его должны знать, книги его Горький высоко ценит.
— Ни Горького, ни Андреева не читаю. Андреев тоже вас хочет убить?
Но вопрос остался без ответа, потому что Фалалей в рыцарском ведре на голове ретировался, очевидно, испугался миссис Смит, которую подвел к ним паяц с бубенчиками. Старушка выглядела помолодевшей, хотя и прерывисто дышала. Дойдя до Лапочкина, она тут же цепко ухватилась за его рукав.
Сыщик осуждающе глянул на паяца: вольно ж молодежи издеваться над старыми людьми! Таскать по паркету почтенных бабушек! Да еще бабушек таких знаменитостей!
Паяц отступил на шаг, дурашливо помотал головой с бубенчиками, сорвал с рукава самый большой и протянул его Дарье Эдуардовне. Затем попятился и исчез из поля зрения Лапочкина.
— Как я устала, — сказала Дарья Эдуардовна, обмахиваясь черной полумаской. — Пойдемте в зрительный зал, там хоть присяду. Все равно все там соберутся.
Лапочкин повлек бабушку доктора Ватсона в зрительный зал: действительно ложи, партер, ярусы быстро заполнялись пестрой публикой. Он усадил свою спутницу в кресло партера, а сам остался стоять, прислонившись к стене. Вскоре к нему присоединился Фалалей, он и объяснил, что в ложах над ними расположились организаторы бала, они же члены жюри. А ложи противоположной стороны занимают претендентки на звание королевы красоты. Некоторые бесцеремонные зрители партера указывали на красавиц свернутыми в трубку программками, что-то обсуждали, хихикали.
Фалалей не переставал тревожно озираться. Его беспокоило отсутствие жены инженера Матвеева. Фалалей отпустил несколько язвительных замечаний относительно красоток в ложах напротив и сообщил, что ему достоверно известно имя победительницы. Он знает правила участия в подобных конкурсах. И вообще, побегал уже тут по кулуарам, есть здесь у него свои людишки среди пожарных и гримеров. Бубнил фельетонист и о том, что, как назло, в зале нету Леонида Андреева. И Самсон пользы принести не может: вон сидит со своей пассией. Лапочкин увидел розовощекого стажера журнала «Флирт», не сводившего влюбленных глаз со смуглой средневековой девы. На другой половине зала Лапочкин обнаружил вальяжного господина Либида. Эдмунд Федорович развлекал разговорами двух дамочек и обросшего щетиной пьяненького господина приличной наружности. Дородный господин клевал мясистым носом, но время от времени вскидывал голову и обводил зал мутным взором.
Раздались хлипкие аплодисменты — на сцене появился человек во фраке. Его самодовольству не мешала ни лысина, лоснящаяся от пота, ни брюшко, неприлично выпирающее из-под пышного жабо.
— Внимание! — провозгласил он. — Дамы и господа! Позвольте огласить предварительные итоги состязания! В конкурсе пожелали принять участие пять претенденток. Но две из них, видимо, так и не осмелились преступить природную стыдливость. А трех вы видите! Досточтимое жюри подсчитало в антракте ваши купоны, поданные за номера лож. Итак, складывается следующая картина. За претендентку под номером один проголосовали 232 человека. За претендентку номер два — 233 человека. А за претендентку номер три, не побоявшуюся огласить свое имя, за госпожу Матвееву, — 234 голоса.
— Что? — зашипел в ухо Лапочкину встревожившийся Фалалей. — Госпожу Матвееву? Которая из них? Где она?
— Тише, — оборвал его Лапочкин, — не мешайте.
По залу прокатились сдержанные аплодисменты, претендентки поднялись в ложах и мило раскланивались.
— Дамы и господа! Прошу тишины! Члены жюри сочли разницу в голосах такой ничтожной, что не видят оснований для вывода о чьем-нибудь явном преимуществе. Поэтому принято решение о проведении дополнительного состязания. Кроме платья, прически, и миловидности лица предлагается оценить грациозность. Приглашаю участниц выйти на сцену.
Ни одна из трех красавиц не сдвинулась с места.
— Милые участницы конкурса! Будьте смелыми до конца! Смею вас уверить, что та из вас, кто выйдет на сцену, получит высшую награду и звание королевы красоты! Прошу вас, решайтесь! Помните, речь идет о бриллиантовой броши стоимостью пятьсот рублей и бриллиантовом кольце стоимостью в триста рублей! Кроме того, вам вручат почетные дипломы за подписью жюри. Аплодируйте, господа, аплодируйте, поддержите наших красавиц! Госпожа Матвеева! Прошу вас!
Мужчины в зале поднялись с мест, повернулись к ложам, где сидели смущенные претендентки, и бурно зааплодировали.
— Я удаляюсь со сцены, иду встречать наших смелых красавиц!
— Какая госпожа Матвеева, какая? — стонал позади Лапочкина фельетонист. — Где она? Сейчас же наступит решающий момент! Должно же что-то случиться! Неужели инженер Матвеев ее убьет у всех на глазах? Неужели Леонид Андреев опоздает к самому интересному моменту?
Лапочкин поморщился и бросил взгляд на миссис Смит. Та невозмутимо смотрела на сцену. Внезапно лицо ее просветлело, она вскочила и закричала ликующе:
— Вот! Есть, есть в России смелые женщины!
Публика поспешно опустилась в кресла и затаила дыхание.
Почти одновременно из левой кулисы и из правой кулисы появились две прелестные женщины в легких туниках. Они медленно двигались к середине сцены и были похожи как две капли воды. Обе были в костюмах боттичеллиевской Весны, нежный розовый газ обволакивал их, оставляя открытыми плечи, руки. Пышные кудри, платья, — если воздушные кусочки материи можно было назвать платьем, — были убраны живыми цветами, среди которых преобладали розы. Цветочные гирлянды держали они и в руках и, встретившись, встали рядом. И тут зал ахнул: та, что была слева, оказалась смелее своей соперницы — левая ее грудь была бесстыдно обнажена.
В зале повисла звенящая тишина. Такой смелости в столице на балах-маскарадах еще не видели!
Паралич, в который погрузился и Лапочкин, прервал мучительный мужской вопль:
— Эльза!
Лапочкин вздрогнул и открыл в изумлении рот. Прямо к сцене, не разбирая дороги, мчался стажер журнала «Флирт». Неведомая сила придала Шалопаеву прыти, и он одним скачком взлетел на сцену.
Однако испуганные красавицы уже исчезли за кулисами, и юнец в растерянности вертелся на месте. Так и не решившись, за какой из красавиц бежать, он обернулся к залу.
— Самсон! Сынок! Дитятко! — раздался еще один пронзительный крик.
Лапочкин проследил источник звука. Кричал пьяненький господин, сосед Эдмунда Федоровича Либида. Дородный господин силился привстать с кресла, но безуспешно. Пока Лапочкин пялился на крикуна, он не заметил, как на сцене оказались рыцарь и звездочет. Фалалей Черепанов и Гаврила Мурин схватили юнца за руки. Но тот вырывался и рыскал глазами по залу.
— Батюшка! Папенька! Где вы?
— Занавес! — закричали из ложи жюри. — Занавес!
Над головами стоящих на сцене флиртовцев послышался металлический скрежет, бархатное полотнище дернулось, но осталось на месте. Журналисты, с ужасом глядя вверх, съежились. Но тут заскрежетало где-то внизу — и все трое провалились в разверстую крышку люка.