Бомбейские чудовища

Глава 1

— Вбегает в аптеку мужчина и кричит: «Спасите! Жене стало хуже»! Аптекарь интересуется: «И пиявки не помогли»? Муж отвечает: «Нет. Три штуки съела и больше не хочет»!

Редакционную комнату эротического журнала «Флирт» заполнил дружный хохот сотрудников. Холодное февральское солнце едва освещало просторное помещение, в котором журналисты сошлись на традиционное собрание по планированию следующего номера своего популярного еженедельника. Ленивые лучи с трудом добирались до концертных и театральных афиш в простенках между шкафами, застревали в кипах потрепанных журналов и газет на полках, замирали на желтоватых изразцах жарко протопленной печи.

В сумрачной сотрудницкой стоял бритоголовый, белобрысый молодой человек, известный фельетонист Фалалей Черепанов и изображал незадачливого муженька. Справа, за столом, заваленном бумагами, расположился заместитель редактора Антон Треклесов — на этот раз и он, обычно вялый и пресно-серьезный, изволил рассмеяться: его внушительное пузо и двойной подбородок мелко-мелко тряслись. В углу наискось от Треклесова, за другим столом, сидела строгая барышня с дурным характером, Аля Крынкина, но и она нынче не смогла сохранить серьезности. Громче всех смеялся дородный красавец женоподобного вида — театральный обозреватель Модест Синеоков, в его подведенных глазах блестели слезы. Тихо хихикал притулившийся на подоконнике переводчик Иван Платонов, — в толстовке и мятых брюках, заправленных в сапоги. Рядом с ним, сложив руки на груди, криво ухмылялся репортер Мурин.

— А, Самсоша, друг, давай к нам, — Фалалей хлопнул по плечу появившегося на пороге стажера, крупного, русоволосого юношу, — будь как дома. Слышал последний анекдот? Лежат муж и жена. На другой день исполняется пятнадцать лет, как они поженились. Жена думает: «Что мне завтра подарит муженек? Французские духи или соболиный палантин?». А муж думает: «Если б я ее убил в первый день, завтра бы уже вышел на свободу!»

Новый взрыв хохота привлек и других сотрудников: из смежного закутка высунулись машинистка Ася и музыкальный обозреватель Леонид Лиркин, оба со стаканами в руках. Легкий аромат горячего чая влился в устоявшийся букет запахов — духов, одеколона, табака и бумажной пыли. Клетчатым привидением мелькнул в дверном проеме усатый человечек и, загребая кривыми ногами в сапогах, плюхнулся на стул напротив Треклесова. Лицо клетчатого было мрачно.

Стенные часы отбили половину первого.

— Безобразие! — возмутился репортер, — в этой проклятой редакции нисколько не ценят чужое время. Уже полчаса потерял.

— А куда вы так спешите, господин Мурин? — Треклесов выпрямился в кресле и, подняв брови, смерил сидящего на подоконнике репортера влажным рыбьим взглядом.

— Почему я не вижу госпожу Май? — негодовал тот, не реагируя на вопрос. — Почему задерживается собрание?

— Ольга Леонардовна, господин Мурин, проводит важное совещание с господином Либидом, — изрек Треклесов, отрывая руки от подлокотников и любовно оглаживая лежащий на столешнице последний выпуск журнала за январь 1908 года, — полюбуйтесь пока на наш свежий номер. Весь тираж про падших мужчин распродан. Едва дозвонился до типографии, чтобы заказать дополнительный. Такой успех! Гонорар всем выписан в двойном размере! А вы бузите.

— Вы счетовод, вот и считайте ваши рубли и копейки, заработанные нашим потом и унижением, — вспыхнул Мурыч, — а в творческие проблемы не суйтесь. На этот журнал смотреть — вредно для здоровья. До сих пор в себя придти не могу от унижения.

— И мой очерк Майша испортила, — включился в перебранку Синеоков, — так ведь и не вставила туда гимназистика, хотя и обещала.

— А ваша «Венера в мехах», господин Платонов, удивительная мерзость, — подала голос Аля, вставая из-за стола и подходя к переводчику. — Или вы решили поиздеваться над русскими читателями? Не верю, чтобы в Европе за такую гадость человека гением объявляли.

— Да что вы, Алевтина Петровна, — побагровел Платонов, — у меня и оригинал имеется, на немецком, хотя я переводил с французского перевода, он изящней.

— Лучше бы госпожа Май интересовалась отечественными талантами, — не унималась Аля, — вот вы сейчас у нее в фаворе, посоветуйте.

Она протянула Платонову журнал.

— Что это?

— «Современное обозрение», свежий номер. Там есть чудесный рассказ. Трагический. О любви.

— А кто автор?

— Леонид Андреев. «Вот пришел великан… Большой большой великан. Такой большой, большой. Вот пришел он, пришел. Такой смешной великан… Вот пришел он и… упал…»

Аля неожиданно всхлипнула, развернулась на каблуках и вернулась на свое рабочее место.

— Кстати, насчет великана, — оживился Фалалей, вихрем перемещаясь к угловому столику и закуривая на ходу. — Мужу присылают анонимку: «Ночевала тучка золотая на груди утеса-великана. Доброжелатель». Ха-ха-ха…

— На что вы намекаете, милостивый государь? — Синеоков вскочил. Будучи ярым женоненавистником, женщин, служащих в редакции, он всегда защищал: не мог видеть женских слез. — Ваши сальные шуточки, ваши двусмысленности оставьте для других, Алевтину Петровну не троньте.

— Да я и не трогал ее, ей-Богу, — Фалалей выкатил круглые глаза, — какая ж она тучка золотая? Худая, чернявая, усатая…

— А великану дону Мигелю скелеты и нравятся, — ввернул со злостью Мурин, видимо, не зная, как излить свое раздражение от бесплодно растраченного времени. Он обратился к Самсону, который без всякого интереса посматривал на коллег, и полушепотом спросил: — Ну как, дружище, отдохнул? Что вчера делал?

— Да ничего, хандрил, — вяло отозвался юноша, — полдня валялся, письмо домой писал, затем сходил в синема, посмотрел фильму «Охота на медведей в окрестностях Петербурга». Никогда не думал, что…

Реплику свою стажер оборвал на полуслове, увидев рядом с репортером подскочившего клетчатого усача. Лягушачий рот клетчатого дрожал, глаза сверкали.

— Тебе чего, Братыкин? — изумился Мурин, подозрительно глядя на коротышку, и махнул ладонью перед своим носом. — Фу, весь-то ты своей фотохимией провонял.

— Господин Мурин, — взвизгнул Братыкин, — извольте встать, сию же минуту!

— Что? — крепкий, мускулистый репортер, раздувая ноздри, поднялся с подоконника. — Да я тебя….

Братыкин выдернул руку из кармана и бросил в лицо Мурину что-то темное.

Оторопев, Мурин воззрился на упавший предмет.

— Поднимите, сейчас же поднимите, негодяй вы этакий! — топнул ногой Братыкин. — Я вызываю вас на дуэль. Вы принимаете вызов или нет? Поднимайте перчатку сейчас же, трус несчастный! За оскорбление женщины вы ответите своей жизнью!

Мурыч побагровел, пнул ботинком перчатку и вцепился в лацканы клетчатого пиджака. Фотограф, зажмурившись, принялся выворачиваться, схватил нападавшего за глотку.

— Они убьют друг друга! — панически заверещала машинистка Ася. — Разнимите их!

— Не надо, пусть, — рыжий Лиркин кинулся из закутка к дерущимся. — Давайте, братцы, давайте, двумя дураками меньше будет!

— А ты, провокатор, не подзуживай, — внезапно разъярился красавец Синеоков и оттолкнул Лиркина.

Музыкальный критик наткнулся на венский стул, свалился вместе с ним на пол, мгновение непонимающе хлопал рыжими ресницами, но с растерянностью справился быстро, вскочил, схватил стул за ножку и занес предмет мебели над театральным обозревателем.

Самсон, Фалалей, Треклесов и Платонов бросились разнимать драчунов.

— Что здесь происходит? — Властный голос перекрыл шум и визг.

На пороге стояла Ольга Леонардовна Май. Рядом с ней возвышалась элегантная фигура господина Либида: тройка из английского трико оливкового цвета в модную крапинку удачно оттеняла его каштановую шевелюру и скрадывала недостатки слегка расплывшейся фигуры.

Ольга Леонардовна имела вид суровый, но была необыкновенно хороша. Высокая, тонкая, в синем английском костюме. Темные волосы причесаны на прямой пробор, скручены на затылке в вольный узел. Одной рукой она прижимала к груди пачку бумаг. Подняв к чуть косящим глазам лорнет, висевший на шелковом шнурке, владычица «Флирта» обвела ледяным взором живописную композицию. Затем опустила лорнет и проследовала к стулу с мягким сиденьем, который успел услужливо предложить ей Треклесов.

Госпожа Май перебирала бумаги и казалась совершенно погруженной в свое занятие. Сотрудники бесшумно шмыгнули по углам. Господин Либид поместился в мягкое кресло для почетных гостей и, полуобернувшись назад, игриво махнул ладонью Самсону Шалопаеву, своему протеже, которого чуть больше месяца назад встретил в поезде «Москва — Санкт-Петербург» и направил в редакцию столичного журнала, где юный провинциал из Казани обрел и работу, и пристанище в виде софы в буфетной. Эдмунд Федорович не скрывал симпатии к юноше, быть может и потому, что Шалопаев был единственным из флиртовцев, кто не испытывал к нему ни зависти, ни презрения.

Наконец госпожа Май оторвалась от бумаг и с минуту внимательно изучала своих сотрудников. Затем разомкнула уста:

— Господа журналисты, — сказала она зловеще, — вы, вероятно, догадываетесь, что вы мне смертельно надоели. Вот мы и размышляли с господином Либидом: что мне делать? То ли вовсе закрыть журнал? То ли последовать совету моего доктора и отправиться на курорт, чтобы от вас отдохнуть?

В сотрудницкой повисла гробовая тишина.

— Среди вас нет никого, кто мог бы стать опорой слабой женщине, — продолжила она с горечью. — Исключая, конечно, Эдмунда Федоровича. Зато проблемы вы подбрасываете мне неукоснительно. Ни одной недели без скандала. Ни одной недели не проходит без того, чтобы я не изворачивалась перед полицией, чтобы кто-нибудь из вас не натворил глупостей. На собрания вовремя не являетесь. Материалы в номер сдаете поздно, манкирует своими обязанностями. И творческих идей у вас нет никаких. Все я должна придумывать.

Сотрудники «Флирта» понурились.

— А между тем у меня и своих проблем хватает, — заявила после паузы госпожа Май, — причем об их сложности вы даже не подозреваете. И возиться мне с вами некогда. Воспитывать и вразумлять вас недосуг. Вы все поняли? Поэтому с сегодняшнего дня утверждаю новые условия контрактов. Кто не согласен, может сию же минуту быть свободен.

Не шевелясь и стараясь не дышать, флиртовцы безмолвствовали.

— Итак, пункт первый. Во время планирования номера говорю только я. Все остальные молчат. Если есть творческие предложения — в письменном виде на стол Антону Викторовичу. Пункт второй — кто в понедельник пропускает собрание, тот автоматически получает расчет. Вопросы есть?

Вопросов ни у кого не было. Самсон метнул взгляд на Фалалея. Тот возвел очи к потолку и дурашливо шевелил губами, молился, что ли?

— Я вижу, у господина Братыкина есть интуиция, — саркастически улыбнулась госпожа Май, — сегодня он на собрание пришел. Очень хорошо. А вот дона Мигеля я не вижу. Где он?

Сотрудники хранили молчание: Ольга Леонардовна сама только что запретила им говорить…

— С сегодняшнего дня господин Сыромясов в журнале «Флирт» более не служит, — госпожа Май сделала властный жест в сторону Треклесова. — Уведомите его об увольнении. Возомнили себя незаменимыми. Обозреватель мод, эка невидаль. Да я хоть завтра найду на его место дюжину желающих. А пока тему мод буду освещать сама. Остальные все в сборе?

— Полная колода, Олюшка, — лениво отозвался господин Либид.

— Итак, — сухо продолжила госпожа Май, — начнем планирование. Падшие мужчины мне уже порядком надоели. Кроме того, надо избегать однообразия. Читатель должен всегда получать что-нибудь неожиданное. Следующий номер будет светлым и невинным, тема номера «Красота спасет мир». Но без всякой достоевщины, ясно?

Все согласно закивали.

— Программную статью напишет господин Черепанов — посетит конкурс красоты, который намечен на среду, подаст его в нужном ракурсе. Я, конечно, понимаю, что Фалалей Аверьяныч специализируется на фельетонах о супружеских изменах. Одно другому не помеха. Если всплывет материал для фельетона, мы найдем ему применение. Господин Братыкин, разумеется, предоставит нам снимки красавиц-конкурсанток. Вам все ясно, господин Братыкин?

Мрачный фотограф, опустив глаза, кивнул.

— Но это не все, господин Братыкин. За вами фотографии брачных игр животных. Сразу же после совещания возьмите у Антона Викторовича адрес ветеринара Тоцкого, он будет вести у нас эту рубрику. К нему и отправитесь.

Братыкин поднял голову и в изумлении уставился на редакторшу, лягушачий рот его раскрылся, но возразить он не осмелился.

— Вместе с вами, господин Братыкин, к Тоцкому пойдет Иван Федорыч Платонов. Загружать новыми сложными переводами господина Платонова пока не стану, а пошлифовать ветеринарский стиль — это почти курорт.

Платонов нервно сдернул с носа пенсне, стал протирать его платком, но скрыть растерянность за привычным занятием ему не удавалось.

— Теперь о вас, господин Синеоков, — продолжила госпожа Май, — что это вы там строчите?

Театральный обозреватель вскочил и, подбежав к редакторше, почтительно протянул ей программку.

— Так, программка соревнований… Борцовский клуб. Чемпионат России. Поддубный, Карло Милане, Шимон Агебор… Ход вашей мысли мне ясен. Однако у меня на вас другие планы. Вы все-таки театральный обозреватель. А не спортивный. Можете написать о новой звезде Наталье Волоховой?

Модест Синеоков, согнувшись в пояснице, умоляюще сложил ладони у груди, прямо под пышным шелковым бантом, и яростно замотал кудрявой головой.

— Ну-ну, не надо так огорчаться, — смягчилась госпожа Май, — мне и самой Волохова не очень нравится. Правда, есть поэты, которые от нее без ума… Посвящают ей стихи… Но и стихи для нашего журнала слишком заумны, и поэтам она, видимо, поднадоела. Да и сама актриска порядочная ломака. Я, так и быть, Модест Терентьич, вашу задачу упрощу. Вы напишете о женской красоте на экране… О звезде синема… Согласны? Возьмете интервью у зрителей помоложе, расспросите, чем их так пленяют дивы синематографа? Интервью ныне в моде.

Синеоков захлопал ресницами, взвешивая в уме все плюсы и минусы нового задания.

— Ну, идите, идите. Садитесь на свое место, — госпожа Май взмахнула холеной рукой, — вижу, вы довольны. Синематограф — искусство прогрессивное. Не то что театр. Ваше имя украсит первые страницы летописи российского синема.

Польщенный Синеоков почел за лучшее скрыться из поля зрения мучительницы.

— Господин Мурин, — развернулась к репортеру редакторша, — настал ваш звездный час. Я знаю, вы подрабатываете и в других изданиях. И к спорту неравнодушны. Так вот и пишите о первенстве России среди борцов. Мужчина более женщины одарен красотою: широкие плечи, сильный затылок, борода… Но разве можно назвать красавцами молодых людей с потухшими глазами и с искривленными спинами? Или зрелых мужчин с отвислыми подбородками, толстыми кадыками и огромными животами? — Ольга Леонардовна с плохо скрываемым наслаждением обвела взором смущенных сотрудников. — Откуда вялый вид, вздутое лицо, толстая шея и рыхлая мускулатура? Природа здесь не при чем. Надо подумать, как нам вернуть мужскую красоту. Никакого вина, водки, пива, табака… Нужны упражнения мускулатуры. У вас статья получится, я уверена. Полагаю, вы сумеете связать российские состязания с историей Олимпийских игр.

Мурин пожал плечами и бросил взгляд на Самсона.

— Впрочем, Гаврила Кузьмич, для более детального разговора прошу вас сегодня прибраться в вашей квартире, а завтра в это же время прийти в мою приемную, — добавила многозначительно госпожа Май и обратилась к другой жертве. — А вам, Леонид Леонидович, предстоит немало попотеть. Вы поняли тему номера: «Красота спасет мир»? Очень хорошо. Но на этот раз я хочу, чтобы вы нашли спасительную красоту не в Бахе и Генделе, не в Моцарте и Вагнере, а в городском романсе. В тех безыскусных мелодических перлах, которые заставляют рыдать бедных и богатых, пробуждает в их душах милосердие и человеколюбие. Сойдите с вершин классики в народную гущу. Послушайте рядовых исполнителей. Их музыка переживет Моцарта.

Рыжий Лиркин залился пунцовой краской, однако возмущение лишило его дара речи.

— Итак, что у нас осталось? Постоянные рубрики те же. Алевтина Петровна, проследите, чтобы госпожа Астростелла и отец Августин соответствовали теме номера. Ася, я надеюсь, тоже меня слышит, и «Энциклопедия девушки» предстанет в необходимом ракурсе. Что еще? Моды, ткани, наряды, украшения… Антон Викторович, подберите выигрышную рекламу. Текст напишу я сама. Вопросы есть?

Журналисты молчали.

Господин Либид поднялся с кресла и сказал, целуя ручку госпоже Май:

— Позволь мне, ангел мой, откланяться, время не ждет.

— Я беспокоюсь за тебя, Эдмунд, — ответила, вставая, госпожа Май, — удастся ли дело? Главное — перехватить.

— Кажется, мы все продумали, я буду держать тебя в курсе.

Господин Либид дружески кивнул Самсону и исчез в дверях.

— Самсон Васильевич, — повернулась к стажеру госпожа Май, — следуйте за мной.

Она направилась по коридору в свой кабинет. Русоволосый красавец безропотно поплелся за ней. В кабинете госпожа Май, плотно прикрыв дверь, взяла Самсона за руку и потянула к дивану. Оба сели.

— Друг мой, — нежно произнесла госпожа Май, не выпуская руки юноши, — мы с вами знакомы недавно, но я уже не представляю себе своей жизни без вас. Вы так милы и у вас такие литературные задатки.

Госпожа Май откровенно любовалась горячим румянцем, залившим покрытые светлым пушком щеки ее визави. Тонкий аромат туберозы, исходивший от нее, подействовал на юношу: он часто задышал, его чувственные губы разомкнулись, но следующий ее вопрос, по-деловому холодный, оглушил:

— Хотите ли вы вернуться к своим родителям?

Самсон отпрянул и отрицательно замотал головой. На лице его проступило отчаяние, безвольный подбородок дрогнул.

— Давно ли вы писали домой?

— Вчера, но письмо еще не отправил, — забормотал стажер. — Я виноват перед родителями, молчал почти месяц. В столице время летит как-то быстро.

— Вы опоздали, дружок, — госпожа Май вынула из кармана листок бумаги. — Вот телеграмма. Доставили сегодня утром. Читайте.

Заблудшее чадо развернуло казенный листок и прочло: «Дорогой сын! Скоро буду в столице. Отец».

— Ну, рады? — Госпожа Май усмехнулась при виде вытянувшегося лица своего подопечного. — Или боитесь?

Тот, глядя на свою покровительницу остановившимся взором, с трудом выдавил из себя:

— Да если он узнает о моей службе во «Флирте», собственноручно меня убьет!