Стоял конец февраля. Приближалась масленица. В эти дни дела игорного дома несколько поправились: молодой Вишняков, недавно сделавший новый заем, добрую часть его спустил на зеленом поле. Гудович ожидал скорого приезда кузины. В один из февральских вечеров им была получена телеграмма, извещавшая о скором прибытии желанной гостьи. Телеграмма была дана из Новониколаевска. По расчету Гудовича, панна Ядвига должна была приехать именно сегодня вечером с девятичасовым поездом. Станислав Андреевич, отдав распоряжение Семену приготовить чай и закуски ко времени своего возвращения, взял извозчика и поехал на вокзал…
Гудович прошелся по перрону, ожидая поезда, пристально всматривался в лица пассажиров, выходящих из вагона. До его слуха долетел знакомый женский голосок, подзывающий носильщика. Гудович повернулся. В дверях вагона второго класса стояла та, которую он искал — панна Ядвига. Это была молодая, очень красивая блондинка, элегантно и со вкусом одетая в темно-синий жакет, отделанный серым мехом. Модная шляпа из такого же меха прикрывала золотистые волосы. Через плечо у нее висела модная сумочка.
— Ну вот ты и приехала, кузиночка! — заговорил Гудович, подходя к ней.
Девушка обрадованно вскрикнула:
— Ах, это вы, пан Станислав!? Такая любезность с вашей стороны встретить меня… Я ужасно беспокоилась, что моя телеграмма не застанет вас, и мне придется одной ехать в город.
— Как вы изменились, однако, как похорошели! — вырвался у Гудовича возглас невольного восхищения перед красотою девушки.
Панна Ядвига со скромностью, может быть, несколько деланной, опустила свои пышные черные реснипы и покачала головой:
— План Станислав не разучился говорить комплименты, как я вижу!
— Я говорю сущую правду. Однако, сестричка, пойдемте, заберем ваши вещи… Эй, носильщик! Номер 11, поди сюда!
Соединенными усилиями двух носилыпиков при некоторой помощи со стороны самого Гудовича багаж прекрасной панны был погружен на извозчиков. Багаж этот состоял из двух больших ящиков с наклейками «Варшава — Томск», плетеной корзины и множества разных картонок, баульчиков и несессеров.
— Как у тебя много мелких вещей! — удивился Гудович, глядя на эти коробочки и картонки.
— Здесь у меня шляпы, зимняя и весенней модели.
По дороге к дому Гудович расспрашивал свою кузину о ее родных и о впечатлениях долгого пути. Как и следовало ожидать, Сибирь не показалась панне Япвиге такой ужасной, как это рисовало ей ее воображение. С сибирскими холодами она не могла еще познакомиться, так как двойные рамы теплого классного вагона не пропускали ни ветра, ни мороза. К тому же все неудобства пути для нее были незаметны благодаря любезному, если не сказать больше, участию и услужливой внимательности двух ехавших с ней офицеров.
Прелести томской культуры дали себя знать на первых же порах, едва они отъехали от вокзала. Бесчисленные ухабы, которыми была изрыта дорога, неприятно поразили молоденькую польку, привыкшую к удобному трамвайному сообщению. Ее порядочно-таки порастрясло, пока они добрались до квартиры Гудовича. Расторопный Семен быстро помог барышне раздеться и доложил, что самовар готов.
— Вот это хорошо, принесите его в столовую. Идем, Ядвига, я покажу тебе твою комнату.
Комната эта была налево от столовой. Стараниями Гудовича она была превращена в уютное комфортабельное гнездышко. Веселенькие голубые обои, мебель, обтянутая голубым репсом, мраморный умывальный столик, кровать с пружинным матрацем — все это очень понравилось Ядвиге. Ее тронула такая заботливая предупредительность ее двоюродного брата.
— Здесь очень мило, для кастелянши это слишком хорошая комната, — весело улыбнулась она. наклоняясь к большому круглому зеркалу, стоявшему на туалетном столике.
— Ну что же, я очень рад, если тебе понравилась комната. А теперь пойдем пить чай.
Панна Ягвига оказала должное внимание и разнообразным холодным закускам и бутылке подогретого лафита. Пока молодая девушка удовлетворяла свой аппетит, Станислав Андреевич молча любовался ею, размышляя о том впечатлении, которое произведет на его гостей красота панны Ядвиги. А она была действительно красива. В ней ярко выражался тип своеобразной польской красоты гордой и знающей себе цену. Прекрасно сложенная, с пышным бюстом и строго очерченными линиями молодого гибкого тела, эта девушка могла свести с ума многих. Цвет лица у нее был прекоасный, нежно-розовый, дивно гармонирующий с золотистыми волнами волос. Большие темные глаза девушки смотрели гордо и уверенно…
— Ты чертовски хороша собой, Ядвига… Скажи, у тебя не было еще любовника? — совершенно серьезным тоном спросил Станислав Андреевич.
Девушка отрицательно покачала головой.
— Ну, Стасик, ты знаешь, я не так-то глупа, чтобы заводить себе любовников. У меня будет или муж, или богатый содержатель, — так же серьезно и просто ответила она.
Чтобы понять этот тон, нужно знать оригинальные отношения, установившиеся между Гудовичем и его кузиной. Два года тому назад он проводил лето у своего друга в деревне. Ядвига, тогда еще учившаяся в гимназии и приехавшая к семье на каникулы, очень сдружилась с молодым человеком. Они часто и подолгу беседовали меж собой и делились своими планами на будущее. Холодный, беспринципный цинизм Гудовича нашел живой отклик в душе девушки, морально развращенной условиями современной среды. Ядвига совершенно открыто высказывала ему свои взгляды на жизнь, сводившиеся к такому же конечному выводу, какой был сделан и Гудовичем. Золото и наслаждения, блеск и разнообразие сытой и праздной жизни — вот о чем мечтала молоденькая полька. А циничные речи кузена, оправдывавшего такие стремления к личному счастью единственными разумными потребностями, окончательно убедили ее в своем праве брать от жизни все, что можно.
— Красота моя — мой капитал! — не раз говорила Ядвига в откровенных беседах с кузеном.
Поэтому вопрос о любовнике нисколько не удивил ее своей бесцеремонностью.