Человек в маске

Глава XXVI Жертва шантажа

…В этот момент раздался сильный стук в дверь номера.

— Отворите!

Вишняков с проклятием выпустил девушку и злобно прорычал;

— Кой черт там лезет? Чего надо?

И, недоумевая, кто бы мог быть этот дерзкий, так некстати помешавший ему, Вишняков резко повернул ключ, широко распахнул дверь, и… замер от изумления, смешанного с испугом. Перед ним стоял Гудович. Из-за его плеча выглядывала испуганная фигура, видимо, растерявшегося хозяина. Гудович, как был в пальто и шапке, шагнул вперед и, войдя в номер, запер за собой дверь.

— Что вижу я?! — воскликнул он, устремляя свой гневный взор на затрепетавшего купчика. — Вы? Здесь? И с моей сестрой? Так, значит, предчувствие не обмануло меня? О, гнусный, подлый негодяй!

Появление Станислава Андреевича было так неожиданно, его натиск так стремителен, что Вишняков, совершенно потерявшись, не знал, что ему делать и что говорить. Он, еще красный от недавнего возбуждения, с мокрыми, растрепанными волосами, с мутным, блуждающим взглядом, стоял, тяжело дыша и ухватясь за спинку стула.

Панна Ядвига прекрасно разыграла роль оскорбленной невинности. Громко рыдая и ломая руки, она бросилась на колени перед братом:

— О, брат мой, клянусь, я невинна. Пусть небо покарает меня, если я знала, что произойдет! Ох, я завлечена обманом! Брат мой, брат! Спаси меня! Насилие и позор ожидали меня здесь! Отомсти за мою поруганную честь этому негодяю!

Такой оборот дела окончательно лишил Вишнякова всякой способности соображать что-либо. Он глупо и виновато хлопал глазами.

— Вот так влез в кашу, — вертелось в его растерянном уме. — Вот те и пять тысяч! Пропала теперь моя головушка! Засудят проклятые поляки.

Гудович запер дверь на ключ и, опустив ключ в карман, вплотную подошел к Вишнякову.

— А! — начал он срывающимся от бешенства голодом, — так вот как вы отплатили за мое гостеприимство, за хлеб-соль! Низкий и презренный негодяй! Ты воспользовался молодостью и неопытностью моей сестры! Этой чистой голубицы! Под личиной добродушия и рыцарской предупредительности ты таил в себе гнусные планы? Бедную, неопытную девушку, доверчивую, как дитя, он завез в этот грязный притон для того, чтобы обесчестить ее! Бог правосудный! Отчего я до сих пор не размозжил ему голову?

Выкрикнув заключительные слова. Гудович с театральным эффектом взмахнул правой рукой, точно готовясь поразить кинжалом коварного обольстителя своей сестры.

Всей предыдущей сцены и патетических фраз было больше чем достаточно для нашего перепуганного купчика. Он бессильно опустился на стул и торопливо бормотал, выдвигая вперед руки, точно защищаясь от удара:

— Что вы-с, что вы-с, Станислав Андреевич! Промежду нас ничего не было. С чего вы взяли!

— Молчите! — наступал на него Гудович, — ваше присутствие с моей сестрой здесь, в этом разбойничьем гнезде, ясно говорит о ваших планах… А этот разорванный лиф? А эти слезы бедной девушки? О! О! Я застрелю вас, как бешеную собаку!

— Да! Да! Убей этого негодяя, только кровь может смыть бесчестие. Иезус Мария! Укрепите руку моего брата! — стонала и металась панна Ядвига.

Вишняков совсем осунулся. По натуре своей блудливый, как кошка, и трусливый, как заяц, он не возражал, не защищался, не жалел об отданных деньгах и думал только о том, как бы ему выбраться подобру-поздорову. Ему даже и в голову не пришло, что все это не более как искусно разыгранная комедия, цель которой — наглый шантаж. Он, вдвое сильнее физически, чем его противник, тем не менее дрожал, как пойманный карманный воришка.

— Слушай, ты! — заговорил после некоторой паузы Станислав Андреевич, — я бы мог убить тебя сейчас, и человеческие законы не поставили бы мне это в вину, но я жалею твоего старика-отца. седины которого ты так опозорил своим бесчестным поступком. Я предлагаю тебе другой исход — ты должен жениться на ней, этой несчастной жертве твоих низменных страстей! Пусть ужасная драма, разыгравшаяся в этих стенах, останется между нами. Никто, слышишь ли ты? Никто не должен знать и даже подозревать о случившемся. Ты дашь свое имя несчастной девушке — это единственный исход, если ты только не хочешь смерти.

Гудович остановился и пристально посмотрел на свою жертву, наблюдая за впечатлением, произведенным последними словами.

— Станислав Андреевич! Родной мой! Да нешто мне тятенька позволит! Расказните меня на этом месте, а только невозможно это. Да он мне теперича и все волосья повыдергает, заикнись только я про женитьбу!

— Что-о? Так ты отказываешься? Ты хочешь увильнуть от меня? Но нет, это тебе не удастся! Слушай. — Гудович заговорил, тоэжественно отчеканивая каждое слово, — слушай! Здесь, перед лицом оскорбленной тобой девушки, моей сестры, перед лицом невидимо присутствующего здесь Бога, я говорю тебе: иного выбора нет: смерть или брак!

Лицо Гудовича побледнело от сильного внутреннего напряжения, на лбу выступили маленькие капельки пота, губы нервически подергивались. Он ставил на карту многое. Он сознавал, что играет в опасную игру. Крепко сложенный и мускулистый Ришняков мог бы переломить его, как лучинку, мог бы. наконец, позвать на помощь хозяина, других свидетелей и выяснить шантаж. Тогда прощай не только мечты о присвоении половины вишняковских капиталов, но и самому Гудовичу пришлось бы плохо. Но недаром этот ловкий авантюрист хорошо изучил мягкую и податливую натуру купеческого сынка, опасная ставка была им выиграна.

— Как же сразу, вдруг, — слабо протестовал Вишняков, в глубине души все-таки надеясь так или иначе отделаться от неприятных последствий своего увлечения. — Я-то по себе не прочь, да вот тятеньку как уломать? Сами, чай, знаете, какой он у меня. Вдруг-то его не обойдешь. А по моему расположению к сестрице вашей, так я даже с полной готовностью-с. Только они-то как же-с? Может, им не по нраву.

Панна Ядвига, молча сидевшая на диване и внимательно наблюдавшая за происходящим, гордо произнесла:

— Мне выбирать нельзя. Вы обесчестили меня.

— Так, значит, вы согласны? — уже спокойным тоном произнес Гудович. — Вы назовете ее своей женой?

— Соглашаюсь, чего уж тут! — с отчаяньем махнул рукой Вишняков.

— В таком случае подпишите этот документ.

Гудович разложил вексельный бланк и протянул Вишнякову механическое перо с запасными чернилами, предусмотрительно захваченное им на этот случай.

— Что это такое? — отпрянул Викул Семенович.

— Вексель на пятьдесят тысяч рублей, — спокойно ответил Гудович. — Но не бойтесь — это пустая формальность, это только гарантия, что вы сдержите слово.

— Да нешто вы так мне не верите?

Гудович рассмеялся сардоническим смехом.

— Ха! Ха! Ха! Он говорит мне о своем слове! Человек, который так нагло и подло воспользовался моим доверием! Обманул беззащитную девушку, и этот человек еще толкует о честности! Нет, дорогой мой, на слово ваше не надеюсь. Вы подпишете этот документ, или…

Глаза Гудовича блеснули недобрым огоньком.

— Была не была, — подумал Вишняков, берясь за перо, — нешто мне впервой векселя-то подписывать. Авось, тятеньких капиталов хватит.

— Стойте, — прервал его Гудович, — и подпишитесь за своего отца. Пишите: Семен Назарович Вишняков, купец первой гильдии. Пишите, вам говорят!

— Как за отца? Ведь это же подлог! — испуганно посмотрел Вишняков на своего мучителя.

— Вы должны это написать…

— Не могу-с. Как хотите. Да за эдакую подпись и каторги понюхаешь. Да что вы-с! Неужто ли я не понимаю.

Наступило молчание.

И вдруг… по красному, измятому лицу напуганного парня поползла гримаса ужаса. Гудович, еще более бледный, чем был, медленно, не отрывая глаз от растерянного взора Викула Семеновича, вынул из кармана револьвер.

…Тихо стало в комнате, так тихо, что был слышен стук сердца из-под плотно застегнутого сюртука Вишнякова.

— Подписывайте, иначе — смерть!

И глупая жертва ловкого шантажиста послушно выполнила требуемое.

— Теперь он наш, — подумал Гудович, пряча роковой документ.