Филька взмахнул бичом, и горячий, породистый рысак, оскорбленный ударом, сразу рванулся вперед, натягивая вожжи и бросая снежную пыль в лицо седокам.
— Левее держи! Обгоняй их! — крикнул Козырь, воодушевляясь перспективой предстоящей схватки.
Извозчичьи санки, в которых сидел Савелий Петрович, остались позади. Подчиняясь сильным рукам Фильки, рысак замедлил бег.
В то время, когда ночные бандиты готовились привести в исполнение свой злодейский замысел, Савелий Петрович Бесшумных был далек от всякой мысли об опасности. В глухих, таежных дебрях, лицом к лицу с девственой красотой тайги, среди опасностей пустынного края, он был готов ко всему, а здесь, в людном оживленном городе, в культурном центре Сибири, ему и в голову не приходило опасаться кого-либо или чего-либо.
Мерно ныряли извозчичьи санки по ухабам дороги, испорченной перед великопостной распутицей. Савелий Петрович, утомленный прошлой бессонной ночью, бурными впечатлениями зеленого поля и сменой разнообразных ощущений, которые ему дал цирк, с наслаждением вдыхал чистый ночной воздух. По странной ассоциации идей ему припомнилась глухая таежная тропа, по которой он частенько в молодые годы ходил к своей возлюбленной — дочери конюховского старосты на соседнем прииске. Мерная поступь иноходца также успокоила его и эти извозчичьи санки, ныряющие на ухабах.
— Где-то она теперь, эта Фрося? Фрося, как бы ты была жива, порадовалась бы на мое счастье. Послал мне Бог под старость жизни богачество, да куда его деть? С кем поделиться? Все эти, и Гудович, и сестрица его, и Загорский, все ведь они норовят меня на левую ногу обуть. Зависть их гложет, а и то сказать, нельзя не завидовать: было-то кому другому такое счастье? Вот того же Петрушку Огнева взять: мало он надо мной, сучья порода, куражился, измывался всячески? Придешь к нему, бывало: «Петр Васильевич! Одолжи до расстановки сотняшку, другую! Старателей рассчитать». Опять же и за спиртом часто ходил. Всякое бывало. Ну. а теперь Савку голыми руками не возьмешь… шалишь, обожжешься! Теперь, если я захочу, все они у меня под ногами ползать будут, как собаки, хвостами вилять… Потому капитал — сила!
Размышления Савелия Петровича были прерваны неожиданным появлением обгонявшей их кошевки.
— Ишь. тоже гулеваны какие-то завастривают. Масленицу провожают…
— Извозчик, погоняй! Не с простоквашей едешь!
Ночной Ванька — бляха номер 000 торопливо передернул вожжами и глухо пробормотал:
— Эх, барин, чует мое сердце недоброе. Знать, то нас лихие люди обгоняют.
Бесшумных удивленно возразил:
— Лихие люди? Да разве мы на большом тракту? Погоняй, брат, ничего…
— Что-то как будто сомнительно.
Безыскусная речь простого деревенского парня, недавнего извозчика, возымела должное действие. Савелий Петрович сунул руку в карман, где у него лежал револьвер, с которым он никогда не расставался.
— Пускай попробуют, — подумал он, расстегивая крючки бешмета. — Живо отстанут. Не на того напали. Шестой десяток на плечи навалился. а за себя еще постоим.
И припомнилось Савелию Петровичу, как лет пять тому назад в минусинской тайге пришлось ему помериться силами с целой ватагой охмелевших рабочих — чухонь. Круто они было за него взялись, всю рубашку располоснули, да еще ничего, Савка Бесшумных мог постоять за себя, отбился, а их человек двадцать было.
— Бог не выдаст, свинья не съест! Погоняй, извозчик!
Наши герои в это время тоже не дремали. Обогнав заморенную клячонку извозчика, Филька круто повернул своего рщсака, задерживая его бег, перекрыл дорогу преследуемым. Было темно и тихо, даже издалека не доносилось ни лая собак, ни стука колотушек ночных сторожей. Трудно было выбрать. более благоприятное время для неожиданного нападения. И ребята из шайки «Мертвой головы» отлично сознавали это.
— Стой, язви-тя в голову, задурила, черная немочь, — выругался Филька, делая вид, что не может справиться с лошадью. — Тпру-у-у! Гнедко, приехали! — Послушная и привычная к разбойничьему оклику лошадь остановилась, как вкопанная. Филька бросил вожжи, выскочил из кошевки. Его примеру последовал и Козырь, сбросивши с себя на бегу пальто, чтобы легче было действовать.
— Батюшки, караул! Грабят! — заорал благим матом извозчик, поняв истинные намерения людей. преградивших ему дорогу. Долго кричать ему не пришлось. Сенька Козырь, подбежав с левой стороны санок, одним движением руки сшиб его с сиденья. Филька, схватив лошадь извозчика под уздцы, взмахнул пером, отточенным, как бритва, и моментально перерезал супонь и правый гуж. Лошадь, ринувшаяся было вперед, забилась на месте, и вырвавшаяся дуга ударила ее по спине. Совершив свой подвиг с подрезанием гужей, на что потребовалось не более пятнадцати секунд, Филька бросился к седоку.
— Назад, сукины дети, перестреляю, как собак! — раздался гневный голос Савелия Петровича. Он понял, что дело разыгрывается не на шутку. Легким, моментальным движением сбросил с себя бешмет, выскочил из санок, становясь лицом к нападающим. Плохо пришлось бы Фильке, если бы не помощь Козыря. Последний, расправившись с извозчиком быстрее, чем он это предполагал, бросился на выручку своему товарищу. Употребить револьвер против револьвера Козырь не решался. Выстрелы могли вызвать появление нежелательных свидетелей кровавой драмы, которая должна была разыграться здесь. Но, между тем. медлить было нельзя. Смертоносное дуло натановского револьвера было направлено на Фильку, и каждая секунда премедления могла стоить жизни последнему. Филька же с отчаянностью, свойственной всем этим бесшабашным натурам, лез, что называется, на рожон. Еще бы секунда, и кривому рыцарю шайки «Мертвой головы» пришлось бы расстаться с этим прекрасным миром. Савелий Петрович отступил на шаг, вдавил каблук правой ноги в снег, подался несколько вперед и нажал собачку.
В этот момент Сенька Козырь с быстротой и ловкостью тигра, кидающегося на свою жертву, бросился вперед и сильным ударом парализовал руку, направляющую револьвер. Выстрел раздался, но не причинил никому вреда. Огненная полоса прорвала темноту ночи, а пуля засвистела куда-то вверх, в пространство.
— Стой, сволочь! Врешь, не на того напали, — схватил Бесшумных левой рукой Козыря, подминая его под себя.
— Филька, глуши! — прохрипел Сенька, барахтаясь в снегу.
Самый страшный варнацкий удар, нанесенный в «разбор» (между глаз, в переносицу), не мог сбить такого таежного волка. Он только слегка пошатнулся.
— Так, та-а-к, стой, ну, шутишь, не на того напали…
Савелий Петрович шагнул вперед и обрушил свой железный кулак на голову противника. Филька упал, как подкошенный косой.
— Много ли вас тут еще есть?
Сенька Козырь, оглушенный необычайным по силе толчком, кое-как поднялся на ноги и злобно, скрежеща зубами, вытащил свой револьвер. Теперь ему все равно. Его профессиональная честь, его самолюбие были задеты теми обстоятельствами, что один человек с голыми руками не только отбился от неожиданного нападения двух знаменитых героев темного мира, но даже поколотил их.
Он убьет его теперь, это все равно, пусть здесь соберется весь город, вся полиция, Сенька Козырь должен отомстить за свое поражение. Смитт-Вессон блеснул в руке Козыря, но в то же мгновение молодецкий удар Савелия Петровича лишил его возможности защищаться.