Человек в маске

Глава XXXXI В притоне шулеров

Падая, Козырь выронил пистолет. Этим обстоятельством поспешил воспользоваться Савелий Петрович. Он подхватил оброненное оружие и сунул его в карман. Если до последнего момента можно было сомневаться, на чьей стороне останется победа, то теперь, когда оба громилы были обезоружены, становилось очевидным, что им придется ретироваться с поля сражения.

Сенька Козырь, вскочивший было опять, тщетно шарил на притоптанном снегу свой револьвер. В это мгновение Савелий Петрович нанес сильный удар рукой по голове грабителя. Задержать ему, однако, нападавших не пришлось. Когда Савелий Петрович наклонился над неподвижно лежавшим извозчиком с целью убедиться, жив ли он или мертв. Филька бросился к своей лошади и вскочил в кошевку, его примеру последовал Козырь. Все это произошло так быстро, что Савелий Петрович не мог воспрепятствовать бегству грабителей.

— Погоди, собачий сын, мы ужо до тебя доберемся, — злобно прохрипел Филька, настегивая лошадь.

Рысак подхватил кошевку, и громилы скрылись в ночной темноте. Савелий Петрович разрядил им вслед в темноте наудачу два патрона, но выстрелы эти не принесли вреда тому, кому были предназначены.

Очутившись один среди глухой спящей улицы, над неподвижно чернеющей фигурой извозчика, Савелий Петрович перекрестился и глубоко вздохнул. После горячей, крутой расправы с грабителями кровь ходила в жилах ходуном, в висках сильно стучало.

— Фу… у! Ну, слава тебе, Господи! Дешево отделался, жалко вот только извозчика. Бедняга, кажется, насмерть зашибся. — Эти опасения оказались напрасными — извозчик был только оглушен ударом Козыря. Савелий Петрович ощупал голову извозчика и, убедившись, что следов поражения нет, принялся тереть ему лицо снегом. Средство это подействовало успешно, и через несколько минут извозчик открыл глаза.

— Что, брат, здорово тебя обработали? — участливо спросил Савелий Петрович, помогая ему подняться на ноги.

Извозчик молчал и трогал нос, как в лихорадке. Зубы у него выбивали отчаянную дробь.

— Накрой голову-то — зазябнешь, — протянул ему. Савелий Петрович шапку.

Извозчик машинально, видимо, плохо сознавая, что делает, нахлобучил шапку и пробормотал:

— Инда в глазах мутится. Мать Пресвятая Богородица! Микола Милостивый! Ох! Как еще жив остался!

На шум борьбы, на выстрелы с противоположного конца улицы показалась фигура всадника. Это был ночной объездчик. Расспросив в чем дело, объездной громко засвистел. Откуда-то издалека донеслись ответные гудки стражи.

Савелий Петрович назвал объездчику свою фамилию и указал номер, где остановился. Объездной помог извозчику распрячь лошадь, потом оба отправились в участок, захватив лошадь и бросив санки. Бесшумных же решил не возвращаться домой, а продолжить свой путь пешком. До квартиры Гудовича оставалось всего несколько кварталов. Савелий Петрович прошел это расстояние, зорко всматриваясь по сторонам, так как опасался нового нападения. Снаружи квартира Гудовича казалась погруженной в глубокий сон, ни один луч света не прорывался на улицу из-под опущенных штор. Савелий Петрович нажал кнопку звонка, и через несколько мгновений дверь была открыта. Поздние визиты ночью в этом доме были привычным явлением. Горничная, нанятая Гудовичем вместо ушедшего Семена, помогла Савелию Петровичу раздеться и, кокетливо улыбаясь, спросила:

— Что это вы так поздно, барышня заждалась вас.

— Лучше поздно, чем никогда, красавица моя, — весело ответил Савелий Петрович, приглаживая свои волосы перед большим простеночным зеркалом. С тех пор, как дела игорного дома приняли широкие размеры, Гудовичем были сделаны крупные изменения в обстановке квартиры. Гостиная, в которой обычно проходила игра, была убрана в восточном вкусе. Мягкие широкие диваны, тяжелые портьеры, пушистые ковры — все это представляло собой искусное сочетание двух цветов: красного и желтого. В душной атмосфере этой комнаты, душной от табачного дыма, от дыхания разгоряченных, взволнованных людей, от кремов и духов, которыми была пропитана вся мебель, эти богатые восточные ткани с яркими разводами создавали сильное впечатление. Пахло золотом и кровью. Это впечатление увеличивалось еще кровавым отблеском громадной висячей лампы над игорным столом, и ламповый абажур и сукно стола были также малинового цвета.

Новичок, попадавший в этот новый людный притон азарта, чувствовал себя в совершенно исключительной обстановке. Здесь все было рассчитано на то, чтобы ударить по нервам посетителей. И само сочетание цветов, обстановки, и таинственный полумрак, стоящий по углам гостиной — все это настраивало воображение особенным образом, действовало на мозг как тяжелый кошмар, сотканный из золота и крови…

К приходу Савелия Петровича игра была в полном разгаре. Из постоянных посетителей игорного дома здесь были Раменский, Петр Васильевич Огнев, молодой Вишняков. Здороваясь с присутствующими, Савелий Петрович заметил, к удивлению своему, фигуру сэра Эдуарда Бальфура, облаченного в безукоризненный вечерний костюм. Позади англичанина помещался его переводчик. Англичане были привезены Огневым.

Сэр Эдуард не принимал участия в игре. Он молча докуривал сигару и хладнокровно слушал дурной французский язык панны Ядвиги. Последняя была в этот вечер ослепительно прекрасна. Черное шелковое платье с низким вырезом лифа красиво оттеняло теплый мрамор ее плеч и бюста. О, если болтовня на плохом французском не была особенно занимательной для чопорного англичанина, то красота и грация очаровательной польки с успехом возмещали это.

— Отчего вы так поздно? Были в цирке? Да? — осведомился Гудович, обмениваясь с Савелием Петровичем крепким рукопожатием.

— И в цирке был. Но главное не в этом. Погодите, дайте перевести дух. Расскажу все по порядку. Здравствуй, Петя. Мое почтение, Ядвига Казимировна.

Панна Ядвига протянула Савелию Петровичу свою маленькую холеную ручку.

— Пан Савелий хочет рассказать что-нибудь интересное, пусть он сядет около меня и расскажет. — Голубые глаза красавицы ласково и доверчиво остановились на мужественном лице таежника.

— Постойте, прежде чем рассказать, подкрепите свои силы добрым глотком вина, — вмешался Станислав Андреевич, протягивая Бесшумных стакан замороженного шампанского.

— Спасибо на ласковом слове. За ваше здоровье, Ядвига Казимировна, — поклонился Савелий Петрович.

— Ну-с, господа, продолжал он, — чуть было мне сегодня бока не намяли.

— Как? Что такое? Где? — посыпались вопросы.

Савелий Петрович рассказал происшедшее.

— Вот что, господа, — закончил он, — уж подлинно говорится, что кому на роду написано, не обойдешь, не объедешь. Сколько я на своем веку в разных передрягах бывал, раза два тонул, один раз чуть было не сгорел живьем — лесным пожаром захватило, лошадь подо мной из засады застрелили, медведь под себя подминал, и сейчас на теле рубцы есть, а все Савелий Бесшумных жив. А тут вот теперь у вас в Томске чуть было каюк не дали… Не поберегись я малость, ну и крышка.

— Езус Мария, какие ужасы рассказывает Савелий! — всплеснула руками Ядвига Казимировна.

— Так ловко ты их отделал, Савелий Петрович! Молодчина, парень, люблю за ухватку. Это вот по-нашему, по-таежному, — похлопал рассказчика по плечу Огнев.

Мистер Бальфур, которому переводчик вкратце передал об эпизоде нападения, с любопытством спросил Савелия Петровича:

— Вы боролись один против двоих? Для этого надо иметь силу.

— Только вы, господа, еще не знаете, какие медвежьи лапы у моего приятеля, — пояснил Огнев.

— Ведь он в молодые-то годы подковы ломал. Чай и теперь сможет, а, Савелий Петрович?

Бесшумных беспечно тряхнул головой:

— Давно уж не пробовал. Вряд ли! Прошло наше время…

В этот момент в гостиной появилось новое лицо: Сергей Николаевич Загорский. При виде Бесшумных он нахмурил брови, но моментально овладел собой и, любезно улыбаясь, обменялся с присутствующими рукопожатиями.

— Пардон, господа. Станислав Андреевич, могу я просить вас на одну минутку? Мне нужно сказать вам несколько слов.

— К услугам пана. Продолжайте, господа, игру, мы сейчас вернемся.