Чёрно-белый мир

Глава 15. Ночной разговор

Долго ли, коротко ли…

…сжимала ладонь Сэм, так и стоя подле неё на коленях. Вздрогнула, точно это я спала, а теперь очнулась и заметила, что в моё личное пространство вторгся мужчина.

Спиной Константин привалился к креслу, стоявшему неподалёку от кровати. Левую ногу вытянул, отчего носок его сапога почти касался моей пятки. А на правую, согнутую в колене, положил руку, вальяжно свесив кисть с красивыми длинными пальцами. Он не двигался, только вздымалась размеренно грудь, и я подивилась способности беспечно дремать в присутствии посторонних.

Словно почувствовав мой взгляд, Константин разомкнул веки. Случайные союзники у постели больного дитя, мы сверлили друг друга глазами так, как будто собирались прочесть мысли. Я думала, что слишком вымотана для робости, но, несмотря на утомление, внутри росла потребность отвести взор, встать, выйти за порог этой комнаты и этого дома, добраться до Пирополя и отыскать Николаса в одной из гостиниц, чтобы вместе с ним вернуться в Эджервилль и никогда сюда не возвращаться.

— Господин…

Ах, милый Мэнни, он не покинул нас! Кольдт забыл про меня, я — про него, и оба мы не замечали, что верный слуга терпеливо ждал у двери.

— …Не сочтите за дерзость. Я распорядился накрыть поздний ужин для вас и леди Кары. Леди с дороги, должно быть, голодна, да и вы…

— Хорошо, — перебили его на интересном.

— Я посижу с юной госпожой. Она теперь долго проспит.

Кольдт поднялся с пола, подошёл к управляющему и похлопал того по плечу.

— Спасибо, друг.

В дверях он обернулся. Был же маленький нюанс.

— Прошу следовать за мной. Леди.

По дороге в столовую меня подмывало уточнить, обязательно ли быть таким саркастичным уродом. Недаром, годами находясь в подчинении у Константина, Бальтазар сделался тревожным, как белка из «Ледникового периода». * Я даже прониклась к нему. Однако мне дорога была жизнь, и потому ничего подобного вслух я не сказала. Лишь поинтересовалась негромко, чтобы ненароком никого не разбудить:

— А что, это необходимо?

— Ужинать? — он изобразил удивление.

— Да нет же, я про…

— Тогда идём.

Я слишком устала для церемоний и неожиданно даже для себя потребовала:

— Выслушай меня.

Он развернулся ко мне в лестничном пролёте точно под портретом матери, и мой взгляд заметался вверх-вниз, играя в «Найди десять отличий».

— Пожалуйста.

— Ой, прости. Выслушай меня, пожалуйста.

— У тебя ужасный акцент, ты в курсе?

— Что? Мне говорили, что я почти…

— Обманули. Ты даже не близко. И я имел в виду, что готов слушать, а не то, что ты должна сказать волшебное слово.

Предложи кто это мне, я подписалась бы под оскорблением, которое нанесла ему в зверинце и на кладбище, дважды.

— Я лишь хотела знать, обязательно ли Сэм пить эту гадость? Неужели нет иных способов скрыть её суть? С нами она не применяла магию. Запомнила, что это важно.

Константин молчал с полминуты, должно быть, определяя, стоит ли расходовать время и силы на объяснения, или же просто велеть мне заткнуться, как тогда, у склепа. Надо отдать ему должное, он выбрал не самый лёгкий путь.

— Прятать свою природу сложно. В приграничье, где, как я понимаю, вы жили всё это время, наткнуться на фригонца ещё куда ни шло, в Пирополе и тем паче королевских чертогах — исключено. Это не было бы столь критично, если бы фламийцы могли иметь синие радужки, но подумай и ответь честно: много ты видела местных с таким цветом глаз?

— Ни одного.

— Так обязательно ли Сэм пить гадость?

Вот так. Завершил спор вопросом, с которого я начала. Слава богам, мы вошли в столовую, и не пришлось отвечать.

Свет канделябра на несколько свечей отделял краешек длинного овального стола, на котором ютился наш ужин, от остального мира, погружённого во тьму. У стены с высокими арочными окнами стояли мужчина и женщина в униформе. Они опустили головы, приветствуя господина, и лиц было не разглядеть.

— Можете идти, — приказал Константин.

Слуги склонились ещё ниже и стремительно покинули помещение.

— Тебе повезло, будешь рассказывать внукам, что однажды за ужином за тобой ухаживал сын короля.

Я опустилась на отодвинутый специально для меня стул. Константин занял место во главе стола и развернул салфетку. Может, иномирянка ничего не знает, но быстро учится. На мои колени тоже лёг белый квадрат.

— Все будут завидовать, — подыграла я, — у нас помешаны на принцах. И белых парнокопытных.

— Я не принц, — отрезал он. Ломтик холодного мяса и положил на мою тарелку. Прибавил к нему ароматную ржаную булочку, зелень, пару кусочков сыра. Подумал, подумал… И украсил натюрморт горстью блестящих оливок.

— Но ведь ты старший сын действующего монарха? Обычно считается. Или на Амираби другие правила?

— Я бастард, — ровно сказал он, разливая по бокалам вино из графина. Проследив за моим взглядом, добавил: — Не волнуйся, напиваться нынче не в моих планах. Оно некрепкое. Не развлеченья ради, а успокоенья для.

Я пригубила тягучую рубиновую жидкость. На языке осталась сладость вишни с лёгкой кислинкой смородины. Говорят, в лучшем десерте есть щепотка соли. Я отправила в рот слоистый кубик сыра, и он растаял внутри. Зажмурилась от удовольствия. Правильно говорят.

— Нравится? — спросил Константин.

— О да! — я искренне улыбнулась.

Моя проблема, очевидно, заключалась в том, что я не умела вовремя останавливаться. Это был такой момент, когда беседа вильнула в безопасное русло, и требовалось только возблагодарить провидение и наслаждаться трапезой, но увы.

— Меня бросили младенцем. Сейчас я понимаю, что таким образом мне спасли жизнь. Но я не знала этого двадцать три года. Хорошо, когда есть семья, даже если в угоду формальностям…

— Отец меня признал, если ты об этом, — перебил Кольдт, пока я не наплела чепухи.

— Тогда почему?..

Он усмехнулся, откладывая недоеденный сэндвич (когда только успел сделать?), салфетка коснулась губ, в бокале взволновалось красное, когда пальцы обхватили тонкую ножку. Он откинулся на высокую спинку стула, и, когда я уже не надеялась, что отзовётся, сказал:

— Мне так нравится. Видишь ли, у меня достаточно обязанностей в статусе главнокомандующего, защитника королевства. Жизнь крон-принца строго регламентирована и протекает в свете, моя — посвящена войне. У отца есть преемники, законные. А я принял наследие матери и её имя. Так лучше для всех.

— Считаешь, жизнь на войне лучше?

Кольдт оторвался от спинки стула, локоть послужил опорой, когда он подался ко мне через стол.

— В твоих глазах я вижу отражение огненного смерча. Ты вспоминаешь это, глядя на меня.

Мои ресницы замельтешили, словно крылышки колибри — я заморгала в попытке отгородиться, прервав глазной контакт. А он тем временем продолжал:

— Я заметил, что ты разозлилась, когда мы, скажем так, пожурили Шелли за дезертирство. Знаю, что ты думаешь…

О, в этом нисколько не сомневаюсь, Гудини. *

— …Он слишком слаб для открытого боя, к тому же спас тебя и Сэм. Но он обязан был явиться к нам, доложить. Как ни крути, парень подвёл товарищей и страну. Власти бросили силы на поиски вместо того, чтобы дожать Гланца и закончить войну. Сколько ещё жизней она унесёт? Это безответственный поступок. Полагаешь преимуществом то, что превосхожу его по силе. Но я себе свободы от обязательств позволить не могу.

Пришлось сделать добрый глоток из бокала. В горле пересохло, дыхание сбилось. В небытие утекли десятки секунд, прежде чем я сумела заговорить.

— Там всё полыхало!.. Мы чуть не сгорели заживо, этот жар, выжигающий лёгкие дым…

Я не могла продолжать.

— Мне жаль. Когда следствие показало, что Антуан потерял Саманту именно в тот момент, когда я воспользовался магией, поверь, это стало причиной моих ночных кошмаров. И в то же время нет, я не жалею. Ледяные копья оставили от многих моих родственников, друзей, подчинённых, которых дома тоже кто-то ждал, груду осколков. Они растаяли у моих сапог, людей не смогли даже нормально похоронить. Видела фригонцев в действии? Понравилось?

— Нет! — я замотала головой отчаянно. — Мне вообще всё это не нравится! Ваша ненависть растёт как снежный ком, подпитывая сама себя, не имея на самом деле серьёзных оснований. Давние разногласия? В прошлом! Непримиримость магии? Но разность — это хорошо! В сотрудничестве вы могли бы достичь небывалых вершин, как это было в эпоху Лусеата. Выходит, все эти смерти бессмысленны?

— Разве не видишь? — он невесело усмехнулся. — Война в том или ином проявлении всегда будет там, где есть хоть малейшие различия между людьми, неважно, будь то раса, религия, обычаи, вид магии, или устремления. Животных и тех убиваем, лишь потому что они не мы. Не стоит искать во всём этом смысл, всё равно не найдёшь.

Мне хотелось накричать на него, обозвать циником, бросить свою правду в красивое лицо и наблюдать, как какой-нибудь её осколок угодит ему в сердце, если оно есть. Я не сделала ничего из этого.

— Это так печально, — только и сказала я.

Константин пожал плечами, подхватил бокал и прикончил вино одним махом.

— Да, наверное. Начало войны пришлось на расцвет моей юности, и мирной жизни я не ведаю.

— Это печально вдвойне.

Зелёные глаза блеснули в полумраке.

— Печально скорее то, что ты осквернила могилу моего прадеда. Между прочим, только за это следовало бы снести тебе голову. Шелли тоже, но я укоротил бы его прежде всего за самовольное оставление службы.

— Боги!.. — простонала я, накрыв ладонями пылающие щёки. — Мне так стыдно! Я хотела извиниться, но забыла. Забыла! Мы взяли лишь лепесток, а оно… а он… вдруг р-р-р-раз! И рассыпался.

Мои оправдания были более неказистыми, чем поступок. Я избегала смотреть на Константина, поэтому не сразу сообразила, что слышу… смех? Наверное, когда отняла руки от лица, я выглядела устрашающе. Иначе как объяснить то, что мой собеседник поднял ладони в мирном жесте.

— Я не злюсь на самом деле, — с улыбкой сказал он, — отец расстроился, это да. Но беднягу давно следовало погрести, а все эти тёмные штучки, бррр…

Мне на ум снова пришло слово, каким я привыкла его называть. Но мне ли жаловаться на его отношение к инциденту?

— Николас сказал то же.

— Значит, есть мозги. Хорошо, что остались на плечах.

Он снова рассмеялся.

Всё же Кольдты, кроме Сэм, — психи. Мы тут о жизни и смерти, а ему весело.

— Что?! — не сдержала раздражения.

— Ничего, — сдавленно проговорил он, прижимая к губам кулак. — Видела бы ты лицо Бальтазара, когда мы спустились. Таким кузена я ещё не наблюдал. Мне пришлось заставить его оставаться на месте, чтобы не бросился вслед за вами.

Это было не смешно, если задуматься. Но, представив, как Бальтазар мечется по склепу, а Константин и господин Грант ловят его, словно бешеного быка, я тоже прыснула, даже не пытаясь скрыть свою реакцию.

В покоях Саманты было тихо. Только ухала за окном ночная птица. Отбивали секунды часы. Как и предрекал Мануэль, девочка крепко спала. Сам управляющий читал в кресле у её постели какую-то книгу. Он поднял голову, едва мы переступили порог.

— Господин Скотт, — позвал Константин, потирая затёкшую шею. — Будьте добры, проводите нашу гостью, покажите где что и свободны. Я хочу побыть с дочерью. Наедине.

— Господин… — управляющий прижал руку к груди, поклонился. Он бросил краткий взгляд на девочку, прежде чем обратиться ко мне: — Прошу следовать за мной, госпожа.

— Я не… — начала было, но силы на возражения иссякли. Госпожа так госпожа. Причем вежливая, желающая хозяину дома:

— Спокойной ночи.

Константин не отвёл глаз от бледного личика, лишь махнул рукой. Жест мог означать одно из двух: «Да-да, спокойной и всё такое» или «Иди уже… спать».

Я и пошла, точнее — совершила марш-бросок в сопровождении Мануэля в гостевое крыло, проклиная масштаб особняка, а заодно Кольдтов с их богатством. Я могла бы съесть десяток ужинов, и все бы рассосались от вознесения из столовой на третий этаж и дальнейшего путешествия из восточного крыла в западное.

День был непростой, ноги гудели страшно, позвоночник удерживал корпус с трудом, глаза чесались и наверняка покраснели, голова тоже предавала, отяжелев. Самочувствие скакнуло по шкале вверх, как только я узрела отведённые моей особе покои.

Основную часть пространства занимала кровать из тёмного дерева, с резными столбиками и бархатным балдахином. Кто-то положил на неё походный ранец, который я оставила в комнате Сэм перед ужином. Были тут и столик с пуфиком, и плюшевая кушетка, и небольшая гардеробная и, самое приятное, просторная ванная комната, а посередине неё — она. Белоснежная королева ванн с лепниной и золочёными ножками-рожками. Я передумала проклинать финансовую состоятельность Кольдтов.

— Надеюсь, вас устраивает? — справился Мэнни.

— Господин Скотт, это великолепно! — просияла я.

— Вода подогрета. Если вам больше ничего не нужно, разрешите удалиться.

— Конечно, спасибо за всё.

— Это вам спасибо, — он осторожно коснулся моей руки, — за девочку. Доброй ночи, госпожа!

— Доброй, Мануэль.

Не успел управляющий покинуть помещение, я бросилась в райские кущи, что сулили небывалое наслаждение и не подвели. После омовения отыскала в ранце нижнюю рубашку. Ура, будет в чём спать! Коричневый костюм и алая сорочка обосновались в гардеробной.

И вот настал момент, когда можно было с чистой совестью, с разбегу и со стоном удовольствия броситься в ворох подушек и одеял. По дороге в блаженную темноту сознание споткнулось о факт, что за ужином я так и не спросила Константина о грифоньей крови и дате похода на Землю. Вылетело из головы. Но почему? Не это ли было самым важным? Я бы всласть истерзала себя вопросами, но сон побеждал и не таких любителей рефлексии.

Коротая ночь у постели Сэм, Константин мог спросить себя, пришлась ли ему по вкусу внешность девушки, броская, словно у дочерей пустыни, но не столь грубая, как у них. А характер? Раздражал? Или поражал стойкостью, не свойственной молодой особе? Его мысли могли течь в этом направлении остаток ночи до утра, если бы он не отключился, едва коснувшись затылком спинки кресла. С рассветом пришёл новый день и новые заботы, и он не успел обдумать ночной разговор.