Чёрно-белый мир

Глава 24. Рассвет

В подъезде ничего не изменилось. Всё так же заедала внешняя дверь, и скрипела внутренняя, деревянная. Старая лампа гудела, отбрасывая тусклый свет на куцые стены. Кнопка вызова не горела, хотя в шахте слышалось дребезжание подъёмного механизма. Всё было как всегда и в то же время иначе. Словно убогость обстановки в одночасье перестала иметь значение. Я любила весь мир, и он отвечал мне тем же.

Лифт спускался неторопливо. Наконец он достиг первого этажа. С визгом разъехались в стороны двери. На этот раз мой спутник шагнул в кабину первым. Он снова стал самим собой — уверенным, собранным, всесильным альтеором. Я утопила кнопку в серебристой панели. Вжалась в стенку, наблюдая, как исчезает за смыкающимися створками чёрная цифра «1».

Смотреть на Константина я избегала. Казалось, что, если наши глаза встретятся, сердце лопнет, до того оно билось. Я отвернулась к зеркалу.

Мужчина в отражении шагнул к женщине и склонился к её шее. Та закусила губу, чтобы не застонать. Он оставлял на нежной коже жаркие поцелуи, прикасался к ней кончиком языка. Одна его рука упёрлась в глянцевое покрытие возле её затылка, другая дёрнула молнию на пуховике, скользнула по ключице вниз и погладила обтянутую свитером грудь.

Я запрокинула голову к потолку и зажмурилась от блеска лампочек. Мужские губы переместились за ушко, на скулу, щёку, замерли в миллиметре от уголка рта. Я готовилась разомкнуть уста, чтобы соединить наше дыхание, насладиться желанным вкусом, стать настолько ближе, насколько возможно… Нас прервал бездушный голос:

— Тринадцатый этаж!

Подъём лифта был медленным, а, увы, не бесконечным. Свет хлынул из распахнутой коробки и выхватил из сумрака женскую фигуру. Соседка застыла посреди лестничной клетки. С диким грохотом обрушились на пол её сумки. Константин отпрянул, небрежным движением пригладил волосы. Я одёрнула пуховик, вышла на площадку, подняла укатившуюся банку зелёного горошка и протянула Тамаре.

— Карина?! — заверещала женщина и бросилась мне на шею, наплевав на бобовые. — То-то утром показалось, будто рядом хлопнула дверь! Ведь знала, что ты в порядке, верила! Они говорили, пропала ты. А я им, мол, умница она у нас, в нехорошую историю не ввязалась бы. Даром, что Пашка сгинул по пьяни… Но ты-то девчонка молодая, видная… Так и сказала: «Наверняка нашла себе ухажёра приличного, бросила всё и уехала». Потом, правда, переживала, думала-гадала, как же так, ничего-то с собой не взяла…

Соседка всхлипнула. Я погладила её руку.

— Тома, спасибо, что прибралась. Я тебе всё объясню. Позже.

— Ах да! В самом деле, чего накинулась со своей чепухой, когда ты не одна! — спохватилась она, заглядывая за моё плечо.

— Познакомься, это Константин…

— Как же я рада-то, не передать словами! — перебила она меня на полуслове. — Прямо камень с души. Постой…

Тамара наклонилась, зашуршал полиэтилен. «Не то, не то, и это не то», — приговаривала она, роясь в пакетах, пока с победным возгласом не извлекла из их недр завёрнутый в пищевую плёнку круг.

— Вот! — с гордостью произнесла женщина. — Возьмите к чаю! Он из замороженных ягод, но своих, да и тесто по бабушкиному рецепту, — она перевела взгляд с меня на Кольдта: — Вы любите землянику, Костя?

Я поперхнулась собственной слюной и закашлялась. Тамара участливо похлопала меня по спине. Хорошо, что Константин стоял сзади, и я не видела его лица. Когда я наконец смогла впустить в лёгкие порцию кислорода, пояснила:

— Тома, он новозеландец и по-русски не говорит.

— Ах вот оно что! — покивала соседка. — Значит, я права? Ты всё это время была за границей?

— Можно и так сказать.

Она мечтательно вздохнула.

— Ладно, потом расскажешь. Мои-то засопливили, я решила их не водить, всё равно со дня на день каникулы. Они у мамы в деревне. Утром пробка будет ещё больше, а сейчас, наверное, уже рассосалось. Поеду, отвезу гостинцы-то.

— Передай привет, и спасибо. Спасибо тебе за всё, Тома!

— Кстати, — сказала она на прощание, — «ботаник» и «сектанты» тоже укатили к родственникам на праздники-то. Так что ты за старшую на этаже.

— Я присмотрю, — пообещала, помогая ей вызвать уползший лифт и запихнуться внутрь со всем имуществом.

Когда за соседкой захлопнулись металлические воротца, вручила пирог Константину, буркнув «Подержи!», а сама попыталась вставить ключ в замок. То ли из-за темноты, то ли от вина мне это никак не удавалось. С толку сбивал и привалившийся плечом к дверной раме Кольдт.

— Костя?.. — переспросил он тоном, по которому я поняла, что его брови приподняты, уголки губ подрагивают, а глаза похожи на листочки, подсвеченные майским солнышком. Так бывало, когда он хотел смеяться.

— Ничего особенного, — громким шёпотом сообщила я, — так здесь сокращают твоё имя.

Его ладонь сложилась лодочкой. В ней зародился небольшой огонёк. Этой подсветки хватило, чтобы справиться с замком.

— Спасибо.

Я ввалилась в прихожую, сбросила верхнюю одежду. Поочередно наступая носком одной ноги на пятку другой, стянула дутики. Отняла подарок Тамары у Кольдта и отнесла на кухню.

Озябшие пальцы отогревались под тёплым водопадом, ванная благоухала арбузным мылом. В зеркале над раковиной отразился Константин. Сразу вспомнился лифт, и я опустила голову, чтобы скрыть улыбку. Какое-то время он молча наблюдал за моими действиями, затем заговорил:

— Эта женщина живёт в соседней квартире?

— Да.

— Она назвала тебя Кариной, и ты произнесла это имя, когда беседовала по… те-ле-фо-ну.

— Это моё имя.

— Кара — это тоже сокращение?

— Нет. Кару придумал Николас, чтобы избежать подозрений. Хотя с моей внешностью и сутью… в общем, понимаешь. Ты можешь называть меня так. Я привыкла.

— Мне нравится «Карина». Сильное и красивое. Как ты.

Повисла неловкая пауза. В них мы с Константином были мастера.

— Ну так что, — игриво подмигнула я его отражению, — Костя хочет чаю?

Он усмехнулся и прижался бёдрами к моим ягодицам. Его руки легли на раковину по бокам от меня. Ядрёную арбузную отдушку перекрыл свежий запах трав.

— Нет, Костя хочет не чай.

Шею пощекотало горячее дыхание.

— Ай! Пусти! — взвизгнула я, извернулась, и ему в лицо полетели капельки с моих мокрых рук.

— Ах так?!

Он зажал открытый кран — струя под напором ударила мне в живот. Смеясь, опустился на бортик ванной, не ведая степени моего коварства. Содержимое стакана, заготовленного для полоскания после чистки зубов, полилось ему на темя. Волосы тёмными прядями прилипли к лицу, с кончиков вода стекала на плечи. Он ухватился за край джемпера и стянул его через голову вместе с футболкой. Бросил на пол. Следом полетел мой вымокший свитер. Я считала кубики на его животе. Он рассматривал кружево на моей маечке. Я перехватила его руки на пути к моему телу и, не выпуская их, увлекла Константина в спальню.

Не сон ли это? Не мираж ли на песке Мальдезера? Не призрак ли этот мужчина, что сидит на моей постели расслабленный, полуобнаженный, терпеливо ждёт, когда подойду? В смятении от его совершенства, я погасила свет. Нам остался только отблеск огней ночного города.

Смазанный силуэт повернул голову к тумбе. Давным-давно для уюта я расставила там несколько ароматических свечей. Все они вспыхнули разом, лишая возможности прикрыться темнотой. Я посмотрела на свою тень на полу. Бесстыдница расстегнула пуговицу и спустила узкие джинсы по бёдрам вниз. На мне было простое белое бельё, но я знала, что оно соблазнительно выглядит на смуглой коже.

Грудь Константина тяжело вздымалась, глаза потемнели — расширенные зрачки вытеснили из радужки зелень. Я приблизилась к мужчине и опустилась на него сверху, сжала коленями его бёдра. Длинные пальцы подцепили кружево, я задрала руки вверх, майка исчезла в пространстве.

— Потом вместе поищем, — шёпот едва различим из-за прерывистого дыхания, — ты такая красивая…

Я подставляла лицо, шею и грудь под лихорадочные поцелуи. Его щетина царапала мою кожу, а ладони плавно скользили по спине. Все сомнения и страхи, что разделяли нас, растворились в полумраке этой комнаты. Двое стремились стать одним.

— Больше не могу выносить эту пытку… — сказал Константин, опрокидывая меня на кровать.

Он избавил нас от жалких остатков одежды. Сильное тело накрыло моё. Дугой ему навстречу выгнулась спина. Руки скомкали простыни, сквозь сцепленные зубы пробился стон. Он двигался, ловя мои губы своими, переплетая наши пальцы, от избытка чувств прикрывая глаза. Наслаждение лавиной пронеслось сквозь каждую клеточку, вырывая из горла крик. Следом задрожал и жарко выдохнул Константин. Он уткнулся носом в ямочку между моих ключиц, я прижала его голову к груди обеими руками, постепенно приходя в себя.

Как бы я хотела, чтобы эта ночь никогда не кончалась, и чтобы вечно длились ласки, то невинные и лёгкие, то снова страстные, воспламеняющие кровь, а в тишине бы раздавался тихий шёпот и счастливый смех! Но какое дело миру до двух влюблённых? Всё в жизни продолжает идти своим чередом. И даже небо прекращает гневаться — стихает метель. Догорают свечи. Гаснут фонари. Где-то там, далеко, занимается рассвет.