Чернобыльский дневник (1986–1987 гг.). Заметки публициста

Новоселье

Каждый день, вернувшись с работы, я отвечала на вопрос дочери «Не дали жилье?» — усталым «нет…». И только в конце октября опередила вопрошающий взгляд: «Дали!»

Первого ноября мы вошли в пустую квартиру только что построенного дома с сумками и купленным по дороге караваем хлеба. Мама, оттеснив меня от двери, вошла первой и, что-то шепча, разбросала в пустой квартире монеты. Дочь бегала из комнаты в комнату и вновь задавала бесконечные вопросы: «Как же мы будем жить без мебели? Где мы будем спать? В какую школу я пойду?»

Мы не разделяли радость дочери. На серых потолках — желтые разводы. Обои в маслянистых пятнах. Линолеум — до невозможного! — закапан краской. Изо всех кранов капает вода, она течет и из батарей. В ванной — гора металлолома: остатки труб, обрезки листового железа, кусок батареи… и «козел» — приспособление строителей из нестру-ганных досок.

Остаток дня мыли полы и окна, перебеливали потолки, сдирали в коридоре обои. «Козел» оставили в качестве стола, соскоблив с него грязь и цемент и застелив газетой. Позднее на нем дочь готовила уроки, сидя на стиральной машине.

…Приобрели телевизор, поставили на пол, воткнув вместо антенны проволоку. Включили: «…где-то в начале июня развернулись работы по строительству жилья для эвакуированных из зоны аварии на Чернобыльской АЭС. Работы велись такими темпами, каких еще не знало отечественное градостроительство. Десятки киевских предприятий и строительных организаций направили лучших специалистов на стройплощадки. Их самоотверженную работу можно смело сравнить с работой тех, кто сегодня занят ликвидацией последствий аварии четвертого блока ЧАЭС… В воскресенье на центральной площади Здвижевки состоялся митинг, посвященный открытию нового села. Слово предоставляется…

— В рождении этого и многих других поселков ярко проявились великие силы нашей партии, ее исключительная забота о благосостоянии, о жизни, в конечном счете, советских людей… Да, наша партия делает все, чтобы сохранить мир на земле. И этот поселок является олицетворением мудрой ленинской миролюбивой политики. Пройдет не так уж много времени, сотрутся горечь и беда в памяти нашей, а здесь будут жить люди, новые поколения советских людей, а все это еще раз докажет величие нашего духа, величие наших коммунистических целей…

Сегодня в Здвижевке поселилась триста шестьдесят одна семья из Чернобыльского района…»

«Выключи…», — попросила мама и принялась сооружать из одеял и пальто на полу постель. Утром мы встретили знакомую, рассказавшую о том, что Ольга покончила жизнь самоубийством. Отравилась. Из-за неопределенности в решении квартирного вопроса для строителей. Осталось двое детей. После ее похорон был «бабий бунт», далекий от шолоховского.

… Дочь ушла в школу. Я с хозяйственной сумкой отправилась в магазин «Новосел». Возвращалась с молотком, пилкой, отвертками, рубанком, дрелью, набором шурупов и мешочком гвоздей. Навстречу знакомый журналист.

— Ты знаешь кого-нибудь из наших строителей? — спрашиваю.

— Знаю, а что?

— Квартиру получила — надо осваивать строительную специальность. Отец говорил: дай бог все уметь, да не все делать. Но делать приходится все… Так назови мне фамилию бригадира, например.

— Да… Чудите после эвакуации… Вот… Виктор Семенович Артеменко, заслуженный строитель Украинской Советской Социалистической Республики, лауреат Государственной премии СССР, кавалер двух орденов Ленина.

— Сколько лет строит, знаешь?

— Тридцать пять…

— А сколько построил?

— В бригаде около тридцати человек, ежегодно сдают до тридцати шести тысяч квадратных метров полезной площади жилья.

— Ты и телефон его знаешь?

— Есть и телефон.

— Позвони ему и спроси: для кого он строил и где его дома?

— Зачем?

— Привет хочу передать! Домам!

— Чудите вы после аварии…

…Разбирали привезенные из Припяти мешки с вещами. Дочь меняла под батареями банки — трубы текли в нескольких местах, а сантехники все не шли, несмотря на мои остроумные заявки.

В дверь позвонили. «Не желаете ли оббить — зи-,ма скоро, а у нас дерматин дефицитной расцветки». — «Очень даже желаем. И замок надо переставить: этот сломан». Работали ловко и быстро. Сделали на совесть и всего за один час. «Пятьдесят рублей за дверь и десять за замок…»

Мама позвала ужинать — привычно встали у подоконника с вилками.

— Ты извини, дочь, но я уеду. Не могу больше…

— Да что ты, мама, все образуется. Вон на проспекте 40-летия Октября в доме номер сорок шесть «А» с потолка течет, люди кровать из угла в угол переставляют, чтобы не капало…

— У нас и капает, и переставлять нечего… Тебе легче сначала начинать, еще можно, а я уже не могу — поздно.

…Приехала в мебельный магазин, настроенная воинственно: не лето — спать на полу холодно; не уйду, пока не дадут кровать хотя бы для ребенка. Магазин гудел, как пчелиный рой, — сотни эвакуированных толпились в очередях. Расхристанные, распаренные женщины ожесточенно бранились. Я подошла к молоденькой продавщице. «Девушка, мне бы кровать, для ребенка, я тоже оттуда…» Она ткнула пальцем в никелированную — с металлической сеткой. Рядом с румынской полуторной, на которой стояла табличка: «Для работников Чернобыльской АЭС. Только по талонам», эта железная несуразица времен бабушки казалась насмешкой… Полезла за носовым платком, сразу потеряв боевой настрой. Продавщица отвернулась. Я опустилась на выставочный стул. «На нем нельзя сидеть, — сказала продавщица резко, но вдруг добавила — Зайдите к директору, кроватей много, может, продадут так…»

К директору вошла, как входят жалкие просители, заранее приготовясь увидеть… Но он все сразу понял: «Конечно, берите, вещь дорогая, но ребенок растет — окупится».

Назавтра у нас был первый праздник, первый после эвакуации. Только мамы не было — уехала…

Сантехник чинил трубы и краны.

— Отвертка есть?

— Есть.

— Краска есть?

— Есть.

— Гаечный ключ есть?

— Ключ… гаечный. Нет…

— Надо иметь: вас много — я один, на всех не напасешься, ничего не дают. Этот пластмассовый шланг надо менять, не годится он, лопнет, купите резиновый. Сантехнику тоже надо менять.

— Она же того… новая.

— Новая, да негодная. — Он подтягивал гайку на трубе, разбрызгивая краску, в которой была смочена пакля, по стене. — А здесь нужен цемент. Есть цемент?

— Нету…

— Значит, и дела нету. Приготовите цемент — тогда и сделаю.

— Но я же не виновата, что в новом доме нужен капитальный ремонт.

— А кто виноват? Для вас же, чернобыльцев, старались — спешили строить.

Поехали на Троещину — жилмассив, где несколько тысяч семей припятчан. У многоэтажного дома — группа подростков, многих знаю в лицо. Разговорились.

— Мы поодиночке не ходим — киевляне бьют. Только и мы в долгу не остаемся — терять нечего…

— Стекла бьют, двери режут — злятся, что квартиры у них забрали. Пацаны, конечно.

— Да не мы первые, не мы. Пошли наши в кафе-бар, а их избили. Ну ребята собрали наших и разогнали киевлян. Те на следующий день целую шару привели и ловили по одному, по двое. После этого любой наш ломается на помощь, даже мужики бегут на подмогу.

— Договорились однажды — вышли в поле, за дома. Больше сотни было. Хотели’ испытать: все встанут в круг, а десять на десять или даже один на один докажут свое право на жизнь на Троещине. Но приехала милиция…

— И на Харьковском шоссе так же.

— Я вот родился около Горловки, так там был у нас запущенный парк — ребячьи трущобы, голубятни там были наши, шалаши. Там все курили. Словом, хулиганили тайком. Но открыто били сына директора завода. Каждый день били. Били за то, что лучше нас одет, за то, что его папа ездит на машине. А мы — дети шахтеров, дети пролетариев. Но мы и уважали этого парня за то, что он умел защищаться. Потом за это и простили. Правда, они все же переехали в другой район. И здесь мы защищаем свое достоинство. Методы? А других просто не дано.

— Да помиримся, помиримся. Мы же не тайные буржуи.

— А я бы с удовольствием вызвал на дуэль владельца черной «Волги». Вроде бы обкомовская… Это двадцать шестого апреля было. Ее мыли у горкома из шланга на виду у всех, и никто не знал, почему моют… А в этой воде, совсем рядом, детишки кораблики пускали. В Припяти, в Припяти. Как блестела эта «Волга»!

Получила письмо из Кишинева. Пишет женщина, что жила до аварии в Припяти: «…Если разобраться, все более или менее стало на свои рельсы: есть квартира, есть необходимое в квартире, телефон, машина, из которой я не вылезаю. Работа, пусть не совсем то, что надо (я ведь газетчик, а не журнальный работник), но есть. Но веришь, такое чувство, что я умираю, медленно, постепенно иду к своему законному инфаркту, инсульту или… Я не могу пережить всего этого, а на то, чтобы обменяться, вернуться на свою землю, нет ни моральных, ни физических сил, да и где гарантия, что будет лучше? Наверное, Чернобыль очень рано нас перестроил — не все окружающие к этому готовы.

Нет сил субботничать… Тоска по друзьям неимоверная, трудно на чем-либо сосредоточиться. Дьявольская погода усиливает это жуткое состояние, теребя душу какими-то снежинками, которые, касаясь земли, тают и образуют грязь. Вот так и люди, наверное: пока летают — они люди, но когда им подрезают крылья, они падают и тоже становятся грязью. Думаешь, небось, что я свихнулась… Нет. Очень трудно держаться на лету — невозможно подняться из грязи. Иногда думаю: не буду ни во что вмешиваться, ведь что нужно для полного счастья нам сейчас: покой и питание, ну еще плюс мужичонко неплохой… А душа бунтует. А впрочем, готовь силенки и прости мою невыдержанность. Искренне ваша Зинаида Гурская».

Поехала в Бородянский район посмотреть на новоселье сельских жителей. 1190 домов построено для эвакуированных из Чернобыльского района, 500 из них — киевскими строителями. Самое большое село — Небрат: 560 усадеб, самое маленькое — Берестянка: 250 домов.

На скамеечках возле домов судачат, поплакивая, женщины. Все — новое, лучше и красивее прежнего. Но нет единения между усадьбами и людьми, словно дома — сами по себе, люди — сами по себе. Еще держится запах сырого бетона — пирогов не пекут, да и у печей не стоят часами, как раньше. И не держится в домах уют, несмотря на ковры и новенькую мебель. Вот и сидят на скамеечках, бередя друг другу душу…

Решила упростить себе жизнь: утром заранее составляла список вещей, которые нужно купить, сортируя по принадлежности, — электротовары, стройматериалы, краска, посуда, и договаривалась с таксистом. Вместе ходили по магазинам, советовались, выбирали, складывая свертки и коробки на заднее сиденье машины. Продавцы давно перестали удивляться — все подряд покупают только припятчане да чернобыльцы… А вечером после работы отстраненно распаковывала добро. «Скоро у нас опять все будет!» — радовалась дочь.

Отпраздновать новоселье так и не решилась. Минул-канул год, а все еще не обжилась квартира, остается холодной. А в Припяти цолчища мышей и крыс потрошат подушки и сгрызают клей с обоев. А в селах холеные лисицы пасут около хат стайки кур, каждая — свою. А вокруг — самосейные поля, елочки пускают новые побеги с длинными, как у сосны, иголками. Не решилась отпраздновать новоселье…