Черный Гиппократ

Глава одиннадцатая

Следователя — того, у которого были огнестрельные ранения в живот, — звали Алексей Петрович Перевезенцев. Владимир видел только что заведенную историю болезни Перевезенцева у Маргариты на столе. Правда, кроме паспортных данных, там и читать-то еще было нечего…

Нестеров присел возле Маргариты и с минуту с интересом наблюдал, как ловко она раскладывает на подносе с ячейками таблетированные лекарства.

Маргарита протянула ему таблетку; улыбнулась, отводя в сторону глаза:

— Это вам, поскольку вы уже здесь.

Нестеров проглотил таблетку, кивнул с сторону операционного блока:

— Я думал, такое бывает только в кино.

— Вы о чем? — Маргарита не отрывалась от работы.

— Перестрелки. Огнестрельные ранения… В кино или где-нибудь далеко… В наше-то время!..

— Почему же! Сейчас даже очень часто. Особенно в последнее время. Даже я уже перевидала — хотя практики-то у меня без году неделя. Оружия стало много у людей… Даже подростков привозят, не только мужчин… И женщин кстати! Тоже подстреливают — но здесь все больше на любовной почве.

— И женщин? — удивился Нестеров. — Лучше бы они постреливали глазами.

Маргарита, действительно, стрельнула в него глазами:

— А вас, Владимир Михайлович, разве еще не подстрелили? — она была не прочь пококетничать.

— Подстрелили, но, увы! Уже вылечили. Только рубцы остались…

— На сердце?

— Все изранено мое сердце, — с улыбкой признался Нестеров. — И не знаю, что еще предстоит…

Их незатейливый разговор прервал звонок телефона внутренней связи.

Рита Милая взяла трубку:

— Хирургия…

Ей что-то сказали с того конца провода.

Глаза Маргариты стали серьезными, потемнели:

— О, только не это!.. — выдохнула медсестра и положила трубку.

— Что? — спроси Нестеров.

— Суицид, — ответила Маргарита и, видно, подумав, что ее собеседник может не знать значения этого слова, пояснила: — Самоубийца… Это звонили из приемного. Сказали: какая-то девушка с Васильевского острова.

В конце коридора хлопнула дверь. Санитары толкали перед собой каталку. Кто-то держал на весу капельницу. Врач приемного отделения — эмансипированная девица с короткой стрижкой — быстро вышагивала впереди. Полы ее незастегнутого халата развевались у нее за спиной, как полотнища флагов на ветру.

Не оборачиваясь к санитарам, врачиха поторапливала:

— Скоренько, скоренько… Она потеряла много крови…

Тело девушки с Васильевского острова было покрыто простыней. На простыне алели пятна крови.

Уже издалека врач приемного покоя обратилась к Маргарите:

— Куда ее?

— Во вторую операционную…

— А в первой что?

— Огнестрельные ранения в живот.

— Быстрее, быстрее, ребята! Не то мы ее потеряем… — врач остановилась у поста медсестры, пропустила санитаров вперед.

Нестеров встал со стула, отошел к стене.

Когда каталка проскрипела мимо, Нестеров увидел лицо девушки-самоубийцы. Правильные привлекательные черты, но — ни кровинки; совершенно белое, как та же простыня, лицо. Бросились в глаза красивые — длинные и густые волосы; они свисали с каталки и едва не цеплялись за колеса.

Нестеров ступил шаг вперед, надумав поправить эти волосы, но не успел: санитары, подгоняемые врачихой, двигались очень быстро.

Маргарита бросилась накручивать диск телефона.

— Что? — спросила врач приемного покоя.

— Надо подмогу вызывать, — объяснила Рита. — Наши все заняты на огнестрельном.

Врачиха бросила историю болезни на стол, сама удалилась за санитарами. Голос ее, как и скрип каталки, слышался все слабее:

— Теперь направо, мальчики!.. Заходим в блок, надеваем бахилы… Пока соберется бригада, попробуем что-нибудь сделать сами…

Нестеров прочитал на лицевой стороне истории: Сенькова Марина Эдуардовна, 22 года, клуб «Ночной собеседник», танцовщица…

— Я пойду, пожалуй… — он направился к палате.

Маргарита улыбнулась ему одними глазами. Она уже с кем-то говорила по телефону.

Из кафе «Ванемуйне» открывался роскошный вид на древний город Вышгород. Впрочем куда бы ни открывался здесь вид из кафе «Ванемуйне», — всюду Таллинн был прекрасен. Ибо верно о нем говорят — сказочный город.

Молодой человек атлетического сложения, розоволицый блондин сидел один за столиком. Причем сидел он так, чтобы ему с одной стороны был виден вход в кафе, а с другой открывался указанный выше вид. Как видно, молодой человек — а был это, конечно, Эуген Йыги, — предпочитал сочетать приятное с полезным. Он кого-то ждал и не упускал возможности полюбоваться красотами старинной архитектуры. Но об Йыги можно сказать еще больше: приятное он предпочитал сочетать не только с полезным, но и с вкусным. Не далее как пять минут назад официант принес ему его любимый рыбный суп в горшочке. В такую погоду — мерзопакостную, мерзослякотную, унылую — ничего не может быть вкуснее рыбного супа в горшочке, приготовленного в кафе «Ванемуйне», что с роскошным видом на Вышгород…

Йыги кушал что называется «с чувством, с толком, с расстановкой» — не торопясь, не обжигаясь. Ему было тепло и уютно. Ему было — уверенно. Йыги был дома. Новенькие стальные двери его большого дома были накрепко заперты. Где-то там, за этими дверьми, устало ворочался ослабевший колосс — Россия; вши-парламентарии не давали колоссу покоя — покусывали, покусывали; ворочался колосс; то стонал, то роптал… чесался — не было ему покоя. И был он уже не страшен, потому что был он где-то там, за крепкими стальными дверьми. А тут был маленький уютный по-европейски образцово устроенный эстонский дом. По маленьким уютным улицам теперь ходили только свои, не мусорили, не били стекол, не сквернословили по-великорусски… а сквернословили только по-эстонски — и то крайне редко. Скорее чаще по-фински. Паром, связывающий свободную Эстонию со свободной Финляндией, несмотря на известную трагедию, никогда не ходил пустым…

Мелодично звякнул колокольчик на двери, и в кафе вошел пожилой мужчина. Оставив в гардеробе пальто и шляпу, мужчина направился прямиком к столику Йыги. Этот мужчина и Йыги, видно, не первый раз встречались здесь. Оба чувствовали себя уверенно, по-хозяйски — в маленьком кафе «Ванемуйне»…

Они кивнули друг другу, и мужчина сел за столик напротив Йыги. Тут же возле столика материализовался официант и полюбопытствовал, что будет заказывать «уважаемый господин». Йыги посоветовал рыбный суп в горшочке. Но уважаемый господин оказался очень занятым и неголодным и согласился только на чашечку кофе. Йыги и официант не настаивали.

Все трое, разумеется, говорили по-эстонски.

Официант исчез и через секунду материализовался вновь. Вместе с ним материализовалась крохотная чашечка кофе.

Уважаемый господин пригубил чашечку и облизнул губы:

— Сколько привез? — это разговор зашел о делах.

— Под завязку… — Йыги подвинул ногой под столом в сторону собеседника контейнер. — Там все, как обычно. Тот же консервант…

— Хорошо, — уважаемый господин удовлетворенно кивнул. — Оплата тоже — как обычно.

Он достал из нагрудного кармана сверток и положил его перед Йыги. Молодой человек, однако, не спешил убрать сверток со стола. Он был уверен, что этот сверток не сдует сквозняком.

Уважаемый господин поинтересовался:

— Как там таможня? Лишних вопросов не имеют?

Йыги улыбнулся, ему так нравился рыбный суп:

— Таможня — это только вывеска. Причем для дураков. Таможня разучилась разговаривать. Она только смотрит. И меня уже хорошо знает. Таможня радуется, когда в очередной раз видит меня.

— Ты молодец — подобрал к ним ключик, — похвалил пожилой господин.

— К сожалению, я не оригинален, — Йыги уже скреб ложкой по дну горшочка. — Мой ключик известен с древности… Ручку позолотить… Сначала был талер, потом его стали называть далер, и вот он уже — доллар.

— Любопытно знать, как процесс проходит? Технически…

Йыги вскинул на собеседника удивленные глаза:

— Я же не спрашиваю, как происходит ваш процесс, технически… — тут Йыги показалось, что он неоправданно груб к этому пожилому господину, поэтому в качестве компенсации решил все-таки приоткрыть завесу тайны. — Ну как это происходит!.. Проще простого! Он — то есть таможенник, — открывает контейнер и видит сотенную бумажку. А кроме сотенной бумажки, он ничего уже не видит. — Йыги промокнул губы салфеткой, бросил взгляд на башни вдалеке, на купола храма. — Я же говорю, что у них от пяти органов чувств только зрение осталось. Остальные атрофировались за ненадобностью. А к глазам два придатка — загребущие руки…

— Ты о наших или о русских?

— Без разницы… Национальность никак не влияет на стремление к стяжательству — и наоборот. Все они на таможне подбираются микроцефалы: микроцефалы-эстонцы и микроцефалы-русские…

Йыги сунул сверток в карман брюк.

Пожилой господин припомнил:

— Кстати! Насчет национальности… У заказчика есть пожелание… Я не буду вдаваться в подробности, поскольку сам в них не силен, но, оказывается, есть какая-то разница — на биологическом уровне… Предпочтительно, чтобы товар поступал… как бы это выразиться поточнее!.. славянского происхождения.

— Вот как! — удивился Йыги.

— Я тоже был удивлен, — кивнул пожилой господин. — Оказывается, существует некий потенциал народа. Взять, например, евреев — это очень старый народ с почти исчерпанным потенциалом. Они уже сделали свою историю, как ее сделали когда-то египтяне, греки, финикийцы, а еще раньше — полулегендарные атланты… Так мне объяснили.

— А славяне?

— Славяне — сравнительно молодой народ. Имеются в виду восточные славяне. Потенциал их очень высок. И хотим мы того или не хотим — они еще скажут свое слово в истории. Все остальные просто будут вынуждены оглядываться на них…

Йыги недоумевал:

— А какое отношение это имеет к…

— Говорят, что есть исследования… У них высок биологический потенциал. Меня не посвящали в детали… но уверяли, что ткани и органы славянского происхождения отличаются от других более высокой выживаемостью и приспособляемостью… За ними будущее, — пожилой господин развел руками. — Так распорядилась природа…

— А эстонские ткани и органы?.. — в душе Йыги взыграл патриотизм.

— Об этом не было разговора, — пожилой господин опять пригубил чашечку и облизнул губы. — Значит, договорились: не евреи, не татары, не тем более лица кавказской национальности, а именно славяне…

Йыги кивнул:

— Пожелание заказчика — закон. Но удивительно вообще-то!..

Уважаемый господин взял из-под стола контейнер и, не прощаясь, покинул кафе.

Вика и Артур сидели на кухне и пили чай. Артур принес заварные пирожные, которые так любила Вика. У обоих было хорошее настроение. За окном уже начинали сереть сумерки, но хорошо были видны белокрылые чайки, летающие над каналом.

— Как ваш сосед? — отдал дань теме Артур.

— Ему, кажется, лучше. Я заходила к нему в больницу. Он хоть и бодрится, но выглядит таким одиноким. Наверное, в болезни, в больнице все выглядят одинокими…

— Он симпатичный, — заметил Артур, отхлебывая чай. — Мне даже кажется, будь он помоложе или я постарше — мы бы отлично поладили. У него на лице написано, что он надежный друг…

— Да, согласилась Вика. — Мне он тоже нравится.

— Нравится? — строго вскинул брови Артур. — Это ты мне говоришь?..

Вика несколько смутилась:

— Нет, я не это имею в виду. В этом смысле он староват для меня. Сколько у нас — лет тринадцать разницы?.. А вот как сосед… он и правда оставляет впечатление человека надежного… Ты же сам знаешь: мы только дружим…

— Ну если только дружите… — все еще шутливо хмурился Артур; но хмурился недолго, улыбнулся. Иди ко мне. Садись вот сюда — на колени.

— А вот и нет! — Вика улыбалась, дразнила его.

— Ну садись! Я так люблю, когда ты сидишь у меня на коленях…

— Я, наверное, тяжелая.

— Не тяжелее пушинки…

Вика села к нему на колени, поболтала в воздухе голыми ножками. Артур обнял ее за талию, прижался ухом к остренькой упругой груди Вики:

— У тебя так сердце стучит…

— Правильно, — засмеялась Вика. — Оно выполняет свою работу.

— Я могу бесконечно слушать его, — признался Артур.

— И прижиматься ухом к моей груди, — подколола Вика.

Но Артур не слушал ее:

— О чем оно стучит? Интересно, оно стучит обо мне? В этом сердце есть уголок, в котором живет Артур?

— Нет там никаких уголков, — все смеялась Вика. — Там сплошные клапаны и камеры.

— Камеры? — уцепился за слово Артур. — О, я хочу быть узником в одной из них.

Вика все болтала ножками. У нее было очень хорошее настроение. Чайки проносились за окном, сверкая в свете фонарей белыми крыльями.

Синим цветом наливался вечер.

— А где твоя бабушка? — спросил Артур.

— Ушла к подруге. Скоро придет.

— Поцелуй меня… — Артур прижал Вику сильнее.

Она засмеялась и спрыгнула с его колен, открыла дверцу кухонного шкафа:

— Хочешь шоколада?

— Зачем шоколад, когда рядом ты?

— Наш шоколад, не заграничный… — похвасталась Вика.

— Все равно.

Она зашуршала фольгой, откусила кусочек от плитки и опять села к Артуру на колени.

— Поцелуй меня, — настаивал он. — Ты же знаешь, как я тебя люблю.

Она кокетничала, шоколад был очень вкусный:

— Я этого не знаю. Может, не знаешь и ты. Как это проверить?.. Чтобы проверить любовь, нужны испытания. Как у Ромео и Джульетты… А какие у нас испытания?

Вика, сидя у Артура на коленях, наклонилась и нежно поцеловала его в губы. В поцелуе передала ему шоколад.

Артур округлил глаза:

— О, какой вкусный! Действительно, отечественный!..

Теперь он поцеловал Вику и, в свою очередь, передал ей шоколад, потом она ему, потом опять он… В конце концов от кусочка шоколада ничего не осталось.

Вика потянулась к плитке в фольге и доложила себе на язычок новый кусочек.

Артур улыбнулся.

Вика спросила:

— Ты чего улыбаешься так ехидно?

— Вовсе не ехидно.

— А как?..

— Просто вспомнил… Сегодня у Анжелки такая хохма случилась!..

Вика спрыгнула с его колен:

— У Анжелки? — глаза Вики стали грустными. — Почему ты вдруг вспомнил об Анжелке? Ты, может, и с ней ешь шоколад — таким вот образом?

— Ничего я не ем… — Артур поздно сообразил, что совершил промах: не следовало бы ему сейчас упоминать об Анжелке, но уж упомянул — никуда не денешься, ибо слово не воробей…

— А что?

— Ничего! — насупился Артур. — Меня вообще там почти не было.

— Как это «почти»? — не поняла Вика.

— У нее же день рождения был. А я заявился под конец — когда уже все думали расходиться.

— Так, значит, заявился… — хмурилась Вика. — А я то где была?.. Анжелка тебя, что, приглашала?

— Приглашала.

— А меня, значит, нет!.. — Вика отошла к окну.

— Ну, Вика, сама посуди, не мог же я приглашать тебя к ней…

Вика не ответила. Она печально следила за полетом чаек за окном.

Артур продолжал:

— Собственно, потому, что тебя там не было, я и не пришел вовремя. Под конец только явился — отметиться, так сказать, поздравить.

Вика молчала.

Артур решил побыстрее «заболтать» недоразумение:

— Они там себе целую дискотеку устроили — скачки с препятствиями. Генка, конечно, за диджея… Он сказал Сеньке заказать пиццу по телефону, а тот, как всегда, вина набрался и, наверное, ничего не соображал: вместо пиццерии он по «03» позвонил, вызвал «скорую». Скорее всего, себе вызвал, потому что как ему скоро в туалете плохо стало. Там он и заснул…

— Как можно заснуть в туалете? — тихо удивилась неискушенная Вика.

— Заснул, заснул! Самым натуральным образом, — заверил Артур. — Вдруг — звонок в дверь. Анжелка открывает, а перед ней врачи в белых халатах. Анжелка говорит — чуть не родила…

— Так и говорит? — отчего-то совсем приуныла Вика.

— Врачи говорят где больной? А Анжелка им: мы «скорую» не вызывали. А те говорят: штраф…

Вику это почему-то не впечатлило.

Артур продолжал:

А у нее откуда деньги?.. Но врачи настырные такие: плати и все тут. Пришлось Анжелке лезть в стол к отцу. Говорит, отдала целых пятьдесят долларов!..

Но и столь крупный размер штрафа, который пришлось заплатить Анжелке, не впечатлил Вику. Артуру не удавалось ее «заболтать». Однако он не терял надежды.

— «Достали» потом Сеньку из туалета, привели в чувство. А он говорит, вообще к телефону не подходил — сил не было. Ему говорят: ты просто забыл. А он на своем стоит — не вызывал.

Тут Вика спросила:

— А музыку выключили?

— Какую музыку? — не понял Артур.

— В квартире Анжелки.

— Да, выключили — когда между собой разбирались. Когда я пришел — уже не было никакой музыки.

— Ничего невероятного в этом нет, — грустно сказала девушка. — Скорее всего соседи вызвали «скорую».

— Зачем?

— Чтобы праздник им испортить. Вернее, чтобы музыку выключили…

— И так делают?

— Еще как! Тот старик, что у нас соседом был, еще до Володи — все время так действовал. Едва соседи расшумятся — он им «скорую» или пожарку, или милицию вызовет. Потом разбираются… А праздник испорчен — уже не до танцев, не до музыки…

— Скажи ты на милость! — покачал головой удивленный Артур. — Я думал таких чудаков на свете не бывает.

— Все равно, — сказала Вика.

— Что — все равно?

— Я о тебе, а не о чудиках, — объяснила Вика. — Как ты мог пойти к Анжелке без меня?

— Но я же только под конец — отметиться…

— Отметиться, да… Так я и знала, — не поверила, конечно, Вика. — Ты будто маленький. Не понимаешь, почему Анжелка тебя одного пригласила.

— Почему? — совершенно искренне переспросил Артур.

Вика была очень расстроена:

— Да она, наверняка, всем девкам напела, будто ты — ее парень. Она же на тебя давно глаз положила.

— Влюбилась, что ли? — несмотря на сложившуюся натянутую ситуацию, это известие доставило Артуру некую приятность; и то верно — какому парню, себя уважающему, не польстит, что на него положила глаз какая-то девочка; а Анжелка девочка, видная, хотя и пустышка как будто.

Вика посмотрела на Артура пристально:

— Ну, что зарделся? Я угадала, значит? — у нее в глазах блеснули слезы.

— Ничего не угадала! — вдруг вспылил Артур. — Угадывать нечего! Навыдумывала что-то и порицаешь… Разве я могу быть в ответе за действия Анжелки? За действия всех Анжелок?

— Хотя бы за свои! Думать надо… — вставила Вика.

— А я и думаю.

— Плохо думаешь!

— Ну, знаешь! — не выдержал Артур. — Я тебе еще никто — а ты меня уже в карман. На застежку… Разве я твоя собственность?..

— Нет, но… — Вика растерялась при такой реакции Артура и не знала, что сказать; не ожидала она просто такой вот реакции.

Артур продолжал:

— Разве я не могу ходить туда, куда я хочу ходить? Встречаться, с кем хочу встречаться?.. С друзьями…

— С подругами… — язвительно вставила Вика и жестко сощурила глаза.

— А хоть бы и так! — вскочил Артур со стула. — С ними повеселее, чем… — он прикусил язык.

— Договаривай… Ну, что же ты?! — пошла в наступление Вика.

— Сидим тут на кухне всякий раз… — махнул рукой Артур, — пока бабушки нет… Никакого разнообразия…

Но в глазах у парня не было уверенности — сомнение начало закрадываться насчет кухни, ведь на кухне-то Артуру как раз нравилось, в уединении с Викой.

— Не нравится? — вынуждена была сказать девушка. — Не сиди. Разве я тебя держу? Разве ты привязанный?.. А ничего другого предложить не могу…

— Что? Прогоняешь?.. — выпучил Артур сумасшедшие глаза.

Вика отвернулась:

— Не прогоняю! Но и не держу… Можешь катиться к своей Анжелке!

— Ах, так! Ну и ладно!.. — Артур круто развернулся и быстрым шагом вышел в прихожую; схватив с вешалки пальто, хлопнул дверью.

Вика вздрогнула и без сил опустилась на стул. По щекам ее в два ручья катились слезы. Девушка прошептала:

— Ну, почему я такая несчастливая? С самого детства…

Да, наверное, она была частично права. С самого нежного возраста попала в немилость судьбы. Может быть, это и нельзя было назвать немилостью. Скорее судьба повернулась к ней не той стороной. Хотя не спиной, но боком. Родители Вики разошлись вскоре после ее рождения. Маленькая Вика до трехлетнего возраста жила с мамой. А потом мама вышла замуж и оставила Вику бабушке, поскольку от нового мужа у мамы появились другие дети. Отец к тому времени был уже женат и тоже обзавелся новыми детьми. И уж не могло быть никакой надежды на счастливое воссоединение семьи. Так Вика и жила с бабушкой. Родителей ее все круче затягивали повседневные заботы, и все реже они навещали свою маленькую дочь.

А теперь вот и Артур ушел, хлопнул дверью…

Скоро сумерки обратились в ночь, Вика, не включая света, долго сидела на кухне в темноте и размазывала по щекам обильные горючие слезы…

Следователя Перевезенцева оперировали Блох и Пашкевич — тот молоденький ординатор. Операция длилась полтора часа и как будто прошла успешно. Прооперированного поместили в палату интенсивной терапии, оборудованную по последнему слову техники. Дежурным — врачу и сестре — предстояла беспокойная ночь. А тут еще суицид привезли… Как говорится: еле-еле душа в теле. Вообще за дежурство не присядешь.

Потому и восклицала с пафосом медсестра Маргарита Милая: «О, только не это!..»