Черный Гиппократ

Глава двадцатая

На следующее утро, выходя из умывальной комнаты, Нестеров столкнулся с идущими по коридору Ивановым, Блохом, Фаиной, Маргаритой… Обход, видно, начался раньше обычного.

Иванов Нестерова в упор не видел, Блох взглянул исподлобья, Фаина проворчала: «На обход!.. На обход!..» А Маргарита оглянулась, одарила улыбкой…

Иванов и свита направлялись в начало коридора — к первой палате. Нестерову бросилось в глаза, как бледна была Фаина и как подавленно она выглядела. Обычно она с утра была бодра, свежа, благоухала, как майская роза и острила. А сегодня он едва узнал ее.

Нестеров, оставшись стоять возле умывальной, слышал обрывок разговора.

Иванов спрашивал у Фаины:

— И что, со вчерашнего дня муж не появился?

Фаина удрученно качала головой:

— Как в воду канул!

— И раньше такого не бывало?

— Никогда. Иннокентий — очень домашний.

— Может, вы поругались?..

Тут они скрылись за дверью палаты номер один.

Минут через пятнадцать врачи и медсестры остановились возле койки Нестерова. Иванов не стал присаживаться — как обычно присаживался. Не стал заглядывать в историю болезни — как обычно заглядывал. И тон был сегодня не такой благодушный. Взгляд серых глаз стал острым, тревожным…

И обратился Иванов к Нестерову как-то по-старорежимному:

— Ну-с, батенька, что скажете?..

Это самое «ну-с, батенька» не очень подходило к молодому летами Иванову. Если б это сказал какой-нибудь старый доктор…

Нестеров выдержал пристальный взгляд:

— Все вроде бы хорошо, доктор. Нигде как будто не болит. Но очень уж «жмет» под лопатками. А иногда — зуд…

Фаина стояла за спиной Иванова, но как бы не видела его. Она была далеко. У нее в доме какое-то несчастье…

— Под лопатками «жмет»… — и Нестеров, поморщившись, повел плечами.

Иванов смотрел на него сейчас даже с какой-то неприязнью:

— Дела наши не очень хороши…

— Вот как! — Владимир сделал вид, что сильно испугался.

— Много белка в моче, — хмуро продолжал Иванов. — Вы часом ничего не ели такого… эдакого?.. Кроме того, что разрешено?

Владимир был сильно расстроен. Пожал растерянно плечами:

— Ничего, кроме дозволенного, не ел. Да и откуда? У меня же нет здесь никого. Никакой пищи — только больничная.

Блох раздраженно скривился:

— Это мы уже слышали…

Иванов принялся раскачиваться с пятки на носок:

— Операция откладывается пока… Несколько дней понаблюдаем вас. Сделаем дополнительные обследования. А там будет видно — время покажет.

В душе Нестеров торжествовал, но лицо его оставалось довольно испуганным:

— А если станет хуже?

— Не думаю, — поджал губы Иванов. — Но если станет, прибегнем к терапии. А оперировать будем планово. На пике болезни не стоит влезать со скальпелем…

Врачи и медсестры ушли. Владимир взял с тумбочки первый попавшийся журнал и закрылся им от соседей — главным образом от разговорчивого, во все вникающего и сверх меры доброжелательного Виталия Сергеевича. Делая вид, что читает, Владимир раздумывал о разговоре, состоявшемся только что. Ничего особенного этот разговор как бы не дал… Кроме еще большей уверенности, что Иванов и Блох — преступники. Очень уж им не понравились жалобы на почки, одну из которых они намеревались изъять!..

Но, увы — уверенность это только уверенность. Она неплохо смотрится в ряду эмоций. Может быть, даже стоит она во главе этого ряда. Однако в ряд фактов ее не поставить — даже к концу этого поезда не подцепить. Факты нужны были! Хоть один маленький фактик — прямой, не косвенный. Чтоб зацепиться — одним хотя бы коготком. Точка отсчета нужна была.

Нестеров вздохнул

Будет факт — и не малый. Будет точка отсчета. Владимир отметит эту точку сегодняшней ночью. Марина Сенькова поможет ему. Марина Сенькова ему скажет, все ли у нее органы на месте. А он уж постарается услышать ее…

Спустя четверть часа Нестеров имел краткую беседу с Алексеем. Тот сказал, что к нему приходили его ребята — с работы. И он поручил им навести кое-какие справки. Про Иванова и Блоха. Саша Акулов, лейтенант, обещал наведаться через пару дней, сообщить результаты.

Несколько беспокоил Алексея моральный аспект:

— В не очень хорошем свете мы все предстанем, если Иванов и Блох окажутся кристально чисты. Они же лечат нас с тобой, Володя…

На кафедре судебной медицины начался новый учебный день. Ассистент Самойлов во главе группы студентов вошел в морг. С утра светило солнце — уже по-осеннему низкое — но часть лучей еще умудрялась попадать в окна подвального помещения. В морге был хороший естественный свет — это важное обстоятельство сразу отметил студент Новиков и сказал о своем наблюдении ассистенту. Самойлов в это время как раз прикрывал за вошедшей группой дверь. После замечания Новикова он огляделся.

Освещение в морге, пожалуй, даже можно было назвать веселым. Солнечные зайчики, отражаясь от непросохших еще после уборки метлахских плиток пола, улыбались на потолке. И даже трупы, лежащие на столах, — где-то прикрытые драными клеенками, где-то неприкрытые, — выглядели не столь мрачно, как обычно…

Впрочем студенты, а тем более Самойлов, уже привыкли к виду трупов. Гораздо больше их впечатлило солнышко, заглянувшее в морг.

Морг был похож сейчас больше на кабинет ЛФК, в котором пациенты легли каждый на свое место и приготовились к выполнению лечебных упражнений. Стоит только сказать: «И раз-два-три…» и пациенты начнут в определенном ритме двигать руками и ногами. А еще морг немного походил на соляторий: пациенты приготовились загорать, принимать воздушные ванны.

Самойлов не мог не согласиться:

— Солнышко нам придется сегодня весьма кстати, — и он отошел от двери.

Где-то в подсознании у ассистента Самойлова возникло на секунду некое ощущение — будто он не сделал чего-то, что обязан был сделать. Но ощущение это было столь слабо и мимолетно, что Самойлов, едва отметив его, тут же про него забыл.

Студенты сразу отметили, что за прошедшие сутки трупов в помещении прибавилось. Почти все столы были заняты.

На первом, крайнем со стороны входа столе покоился труп молодого человека. Симпатичного, с правильными чертами лица, атлетического сложения. Наверное, редкий юноша или мужчина не пожелали бы иметь такое же атлетическое сложение: могучий торс, широченные плечи, узкий таз, крепкие мускулистые бедра… Красивая фигура у этого безвременно ушедшего из жизни молодого человека…

На следующем столе — восково-желтая старушка. Еще дальше — восково-желтый старичок. Потом — кто-то с синим испитым лицом — бомж, не иначе. Пьяница… Далее толстая женщина… Неправдоподобно толстая. Такая толстая, что складки жира свисали со стола…

Столам не было конца… — так могло показаться человеку неискушенному, впервые сюда попавшему, у которого глаза от страха стали велики. Но не студентам-пятикурсникам, почти уже докторам, которые за пять лет обучения такого насмотрелись!..

Студенты молча, деловито обступили первый стол — с молодым человеком атлетического сложения.

Самойлов сказал:

— Он был так развит физически, что по нему можно изучать анатомию мышечной системы.

Никто из студентов не взял на себя смелость возразить.

А Самойлов указал рукой в конец помещения:

— А вот там, у самой стены, посмотрите…

Студенты посмотрели и увидели на широкой полке три или четыре трупа, сложенные почему-то «штабелем»…

Самойлов покачал головой:

— Нет, доктора! Вы не туда смотрите. На столе у самой стены — труп молоденькой девушки. Самоубийство на почве неразделенной любви…

Теперь все посмотрели, куда показывал ассистент. На последнем столе, действительно, лежала девушка — конечно, правильнее сказать труп девушки, но то, что увидели студенты, вовсе не походило на труп. Тело было розовенькое — будто живое. Оно было «живым» пятном на общем желто-зелено-лиловом фоне.

Самойлов сказал:

— Я хотел бы, чтобы вы подошли к ней и посмотрели на нее внимательно… Вам очень повезло, доктора. У вас есть возможность увидеть странгуляционную борозду на шее — след от веревки. Девушка избрала именно этот путь для ухода…

Студенты, одолеваемые любопытством, направились стайкой в конец помещения. А Новиков на полпути приотстал и совсем остановился. Также и трое других парней приотстали.

Самойлов удивленно вскинул бровь:

— Что-нибудь случилось, Новиков?

— Ничего не случилось, — неуверенно ответил тот, оглядываясь на однокашников.

— Почему же вы остановились?

Новиков несколько замялся:

— Она… обнажена. Неловко как-то!..

— Вы меня поражаете, Новиков, — холодно усмехнулся ассистент. — Вот эта обнаженная мертвая старуха не вызывает в вас чувства неловкости, а мертвая обнаженная девушка — вызывает.

Новиков пожал плечами и не ответил. Другие ребята топтались возле него.

Самойлов усмехнулся холоднее:

— Смотрите-ка, они топчутся!.. Вы, ребята, какой институт кончаете? Медицинский или политех? Может быть, у нас сейчас практическое занятие по сопромату? А у меня крыша поехала?.. — и он поторопил их. — Ну давайте, давайте! Не затягивайте время. У нас еще работы невпроворот… Вы можете не пялиться не ее обнаженное прекрасное тело, но странгуляционную борозду увидеть должны…

Новиков и другие ребята подошли к последнему столу и осмотрели шею девушки-самоубийцы.

— Не стесняйтесь! Осмотрите все-все, — приговаривал Самойлов. Можете даже потрогать руками. Ей уже, поверьте, все равно. Она уже не страдает стыдливостью… Как и та толстая женщина, мимо которой вы прошли.

Кое-кто из студентов, действительно, потрогал странгуляционную борозду.

Тут послышалось восклицание Новикова:

— Антон Петрович! А у нее разрез в области сердца… Это значит, ей тоже делали срочную экспертизу?..

Самойлов сумрачно кивнул:

— Вы очень способный студент, Новиков.

Группа еще некоторое время осматривала труп. Кто-то тщился разобрать каракули на бирке, привязанной к ноге трупа. Кто-то качал головой: «Вот дура! Такая красавица — и полезла в петлю!» Кто-то ответил шепотом: «Пережила бы свою печаль — через полгода смеялась бы!»

Наконец Самойлов позвал студентов:

— А теперь подойдите все, пожалуйста, сюда! Мы приступим к вскрытию сего молодого человека…

Группа подошла, обступила стол.

Самойлов, без интереса поглядывая на студентов и думая, как видно, о чем-то своем, монотонным автоматическим голосом говорил:

— Перед вами труп некоего Горюнова… Обратите внимание, физически парень был едва ли не совершенен. Занимался спортом… Но ему не повезло. Пришел с тренировки; усталый, прилег отдохнуть и заснул. А молодая жена в это время варила борщ… На минутку выскочила в магазин… Вода вскипела, пролилась на плиту. Огонь в газовой конфорке погас… Это, как вы понимаете, классический случай: несколько раз в год мы непременно сталкиваемся с ним… Люди беспечны и оттого страдают… — Самойлов перевел «слепой» взгляд на труп. — Итак, приступим… Цветкова у нас пишет: сначала шапку, про естественное освещение и так далее. Русланов делает лапаротомический разрез… Третий, четвертый вооружаются скальпелями, пинцетами и пробирками — будут брать ткани для исследований.

Студенты-доктора без лишних слов взялись за дело.

Вскрыв брюшную полость, Русланов поморщился.

Самойлов кивнул:

— Запах, конечно, не из приятных. Но придется потерпеть. У каждой профессии есть свои отрицательные стороны.

Ассистент и студенты осмотрели расположение внутренних органов, описали их внешний вид. Студенты работали быстро, с интересом. Самойлов только слегка поправлял их действия.

— Вскрываем желудок, доктора. Посмотрим, что Горюнов последний раз кушал…

Русланов принялся вскрывать желудок. Самойлов приготовил пробирку.

Новиков догадался:

— Немного пищи на пробу?

— Остатков пищи, — поправил Самойлов.

— На предмет ядов?

— Правильно! — кивнул ассистент. — И мы должны дать заключение. Ведь Горюнова могли отравить, подсыпать что-нибудь в пищу, а уж потом инсценировать «случайное» отравление газом.

Когда желудок был вскрыт, Самойлов подцепил пинцетом несколько комочков содержимого и поместил их в пробирку, поднес себе поближе, рассмотрел:

— Итак, практически перед самой смертью Горюнов кушал винегрет. Пища даже не успела как следует перевариться. Ел наспех, плохо пережевывая — видно, был очень голоден… — тут Самойлов посмотрел на Новикова. — А вы, доктор, какой-то неактивный сегодня… Вон там, на столике что позади вас, возьмите-ка пилу — ножовку по металлу… Нашли?

— Нашел, — Новиков взял пилу.

— Ким ему помогает, — Самойлов выхватил взглядом из группы студента с выраженными азиатскими чертами. — Ким, вы проводите разрез вверху лба — как раз по границе волосистой части, потом заворачиваете кожу со лба на лицо. Делаете все аккуратно, чтобы потом шов был не очень заметен… Значит, Ким заворачивает кожу, а Новиков пилит лобную кость по надбровным дугам… Потом берем на анализ кусочек мозга…

Наступила тишина. Все сосредоточенно работали.

Ким, сделав широкий разрез, легко завернул кожу лба на лицо трупа. Новиков, засучив рукава халата, чтобы не забрызгать их кровью, принялся пилить лобную кость. Дело это оказалось не совсем простым, поскольку кость была твердая. Пожалуй, даже такому крепкому парню, как Новиков, за две-три минуты было эту кость не распилить. Да еще следовало фиксировать у трупа голову, чтобы не моталась туда-сюда вслед за пилой. Ким помогал Новикову.

Ножовка заунывно пела: вжик-вжик… вжик-вжик…

Другие, склонившись над трупом, брали на анализ ткани, маркировали пробирки.

Работа кипела. Студенты-доктора переговаривались. В хорошем бодром ритме звучало «вжик-вжик»…

И в этот момент послышался какой-то шум в коридоре… Самойлов, занятый работой, не обратил на него внимание: мало ли какой шум может быть. Скоро неясный шум оформился в звук шагов. Звук все множился в пустынном коридоре. Это шел не один человек, не два… Шло много людей. Может, восемь. Или десять…

Шаги замерли под дверью. В наступившей тишине слышнее стало «вжик-вжик»…

Дверь с тихим скрипом отворилась. Медленно — дверь открывала неуверенная рука…

Самойлов удивленно («Надо же! Забыл дверь запереть!») и одновременно раздраженно обернулся. Также и студенты-доктора посмотрели на дверь. Только Новиков и Ким ничего не заметили, работали в поте лица.

«Вжик-вжик»… — слышалось методичное.

На пороге стояла девушка. С бледным лицом, в черном траурном платке. Черный цвет только подчеркивал ее бледность. Большие заплаканные глаза… Бледные губы — можно даже сказать, отсутствующие губы… Какой-то узелок в руках…

Из-за спины девушки выглядывали несколько мужчин. Скорбные лица…

— Что? — вопросил Самойлов, упершись холодным взглядом в лицо девушке.

— Нам сказали, что он здесь, — это была Маша Горюнова, она говорила слабым голосом, лепетала; она была на грани нервного срыва или сразу после нервного срыва. — Сказали, что мы можем его забрать…

Лицо у Самойлова стало каменным:

— Кто?

«Вжик-вжик»…

— Горюнов… Игорь… Тело… — лепетала Маша.

Мужчины со скорбными лицами топтались у нее за спиной.

«Вжик-вжик»…

— Кто сказал? — едва не прорычал Самойлов.

— Тетенька какая-то… санитарка…

Глаза Самойлова налились свинцом:

— Тут уже что?.. Тетеньки распоряжаются? Санитарки?

— Еще нельзя? — утирала слезы Маша.

«Вжик-вжик»…

— Еще в работе, — буркнул Самойлов. — Закройте дверь.

Но Маша, совершенно очумевшая от своего горя, и не думала закрывать дверь. До Маши как бы дошло что-то, и она медленно, мучимая страшной догадкой, перевела взгляд на труп на столе. Губы ее задрожали…

«Вжик-вжик»… — рукава высоко засучены, руки — по локоть в крови. И эта ужасная пила. И «вжик-вжик», вдруг ставшие такими веселыми! И располосованный живот! Какие-то пробирки… Руки в окровавленных резиновых перчатках… И эти лица!.. А у него, у Игоря, почему-то нет лица. Какой-то кровавый блин на месте лица!.. Кошмар!.. Куда его лицо дели?..

«Вжик-вжик»…

Маша стала бледная, как полотно

— Ой!.. Его уже режут… — прошептала она.

И вдруг закричала — пронзительно, на одной высокой ноте. С ней случилась сильнейшая истерика.

Кто-то подхватил ее сзади.

Новиков, услышав крик, перестал пилить. Обратил внимание на происходящее. Ким своим телом прикрыл фронт работ.

Лица мужчин за дверью из скорбных обратились в яростные.

— Мать вашу!.. Убью!.. — выкрикнул кто-то в коридоре.

И несколько человек, отодвинув Машу, вломились В морг.

Но Самойлов оказался не из трусливого десятка:

— А ну, доктора, за мной! — бросил он клич и, сжав кулаки, двинулся к двери.

Новиков, Ким, Русланов и еще один «доктор» — Десницкий — отложив инструменты, ринулись на помощь ассистенту.

Впятером они сумели вытолкать из морга непрошеных гостей. И хотя родственников Горюнова было значительно больше, — они вынуждены были отступить. Ими двигало только озлобление, в их действиях не было уверенности. Правда в этом казенном доме была на стороне этих казенных людей — в белых халатах и забрызганных кровью фартуках.

Захлопнув дверь и задвинув засов, Самойлов строго оглядел студентов-докторов:

— Бывают и такие эксцессы, — капельки пота повисли у него на бровях. — Впрочем это я во всем виноват. Почему-то забыл запереть дверь… А вам — наука!