Черный Гиппократ

Глава тридцатая

Владимир не хотел называть себя совершенной бездарью, но себе самому мог признаться, что в формулах из книги Иванова практически ничего не понимал. Владимир не был конченным человеком, в нем взыграло здоровое честолюбие. И он решил разобраться в основных выкладках Иванова хотя бы в принципе. Для этого Владимиру, как минимум, нужен был учебник органической химии (о, как он не любил этот предмет в институте!) и не помешала бы фармакология.

Поэтому с утра Нестеров отправился в публичную библиотеку. Примерно через час после его ухода в прихожей три раза прозвонил звонок. Три звонка в коммунальной квартире — значит, пришли к Нестерову. Но поскольку того не было дома, никто открывать дверь не поспешил.

Через некоторое время в прихожей раздались два звонка. Но чета геологов еще не вернулась из очередного своего вояжа. Посему опять же никто не откликнулся на призыв. Гостю, что стоял под дверью и изучал таблички, привернутые к косяку, не оставалось ничего иного, как позвонить один раз. Что неизвестный гость и сделал, — он был очень настойчивый человек и не собирался уходить, поцеловав дверной пробой.

Один звонок, соответственно указаниям на табличках, адресовался в первую комнату, в которой прежде жили бабушка и Вика, а после печальных недавних событий — только бабушка, Ирина Андреевна. Вообще-то бабушкой в привычном значении этого слова Ирину Андреевну можно было назвать лишь с большой натяжкой. Была она женщина еще не старая и до трагических событий выглядела хорошо: больше сорока пяти в ее пятьдесят пять ей никто не давал. Но за последние дни она сильно сдала. Во-первых, совершенно поседела; во-вторых, сразу запали глаза — и залегли под ними полукружья темной одрябшей кожи; в-третьих, совсем по-стариковски у нее начали дрожать руки и подбородок — это нервы, конечно, давали себя знать, в-четвертых… а в-четвертых, Ирина Андреевна, сломленная горем, просто перестала следить за своим внешним видом; завесив зеркала черным, она больше не подходила к ним.

На последний, очень настойчивый, звонок Ирина Андреевна не могла не откликнуться. Горе — горем, а жизнь все-таки продолжалась. Вон жизнелюб какой-то терзает звонок (можно было бы сказать — обрывает — но уже нигде не встретить веревочных звонков)!..

Поднявшись с постели, пригладив растрепанные волосы, Ирина Андреевна отправилась в прихожую открывать. Ах, сколько раз за жизнь она открывала эту дверь. И в радостях, и в горестях… Но, кажется, чаще — в горестях. Чем старше становилась, тем меньше становилось радостей. А вот горестей прибавлялось. Иной раз думалось, что растут они как снежный ком. И вот выросли… в страшную беду. Не стало Вики…

Гостей, терзающих звонок, оказалось, было двое. Высокие крепкие парни в белых халатах; один — с чемоданчиком. На лицах открытые любезные улыбки. Даже чуть-чуть виноватые улыбки — побеспокоили человека…

— Мы вас побеспокоили, извините! — сказал первый парень, наверное, доктор. — Но дело наше серьезное и не терпит отлагательств…

Ирина Андреевна молчала, у нее еще не было сил общаться с людьми. Она только смотрела вопросительно.

Молодой человек продолжал:

— Дело в том, что ваш сосед, Нестеров Владимир Михайлович, самовольно ушел из больницы, пролежав всего несколько дней. И мы посланы администрацией разузнать — как он? Не стало ли ему худо? Диагноз-то у Нестерова серьезный, а он этого как будто не понимает… И вот звоним… — он кивнул на кнопку. — Два раза звоним, а Нестеров не открывает. Может, плохо ему? Может…

Ирина Андреевна сказала слабым голосом:

— Кажется, он ушел…

— А если проверить? — приятно улыбнулся доктор. — Вы разрешите?..

Женщина отошла от двери, разрешая войти.

Они вошли, прикрыли за собой дверь и моментально преобразились. Улыбки сползли с их лиц, глаза стали холодными, злыми.

Ирина Андреевна еще ничего сообразить не успела, а уж тот, что с чемоданчиком, схватил ее жесткой рукой за горло, прижал к стене и прошипел в лицо:

— Ну ты, курва старая, только пикни — по прихожей размажу!..

Женщина была напугана не столько угрозой, сколько этим внезапным преображением. Напугана сильно. Она и не думала сопротивляться, взывать о помощи. Она лишь тихо обратилась к Всевышнему:

— Господи, за что ты насылаешь на меня все кары?..

Пустовит, бросив на пол чемоданчик, потащил Ирину Андреевну в ее комнату, там насильно усадил на стул и накрепко привязал ее к спинке и к ножкам разорванными на полосы простынями. А рот ей залепил пластырем…

Тем временем Башкиров пытался высадить плечом дверь в комнату Нестерова. Но не тут-то было! Дверь оказалась очень крепкой. Ее не смог выбить и Пустовит… Тогда они нашли в кладовке топор и стали рубить дверь в том месте, где в нее был врезан замок. Минут через десять они вышли из этого сражения победителями. Дверь была распахнута и являла собой вид унылый, а пол прихожей устилала щепа.

Башкиров и Пустовит бросились обыскивать комнату.

Доктор начал отодвигать диван, фельдшер устремился к письменному столу. Вытаскивая ящики, Пустовит вытряхивал из них все на пол и сами ящики бросал себе под ноги:

— Что ищем-то, Витек?

Башкиров оглянулся на него:

— Книгу ищи — в зеленом кожаном переплете.

— Такая ценная книга?

— Ценная… — Башкиров обрывал обивку с дивана. Саныч тебе за нее неслабые премиальные даст…

— Ого! — не удержался от восклицания Пустовит, выдвинув средний ящик; в руках фельдшер держал пухлый конверт; при этом Пустовит прикусил губу, он уже пожалел о своем восклицании.

— Что там? — Башкиров взял конверт, вытащил пачку долларов. — Неплохо! Это нам за труды, — он на глазок разделил пачку надвое; половину сунул себе в карман халата, половину вернул Пустовиту. — Конфеты своей девочке ты купить уже сможешь. Найдем книгу — сможешь купить и саму девочку.

Пустовит усмехнулся:

— У меня этих девочек — полный комплект.

— А ты их считаешь? — полюбопытствовал Башкиров, вернувшись к дивану.

— До сотни считал, а потом бросил. Пустая затея. Многих уж и не помню. Сначала пытался удержать в памяти. Зачем-то. Перебирал их мысленно. А потом вижу — не смогу. Некоторые надолго запоминаются — активные и ласковые. Но в большинстве своем — на следующий день уже и не думаешь о них, — он выбрасывал из стола последние ящики. — Бабы — дуры. Мясо. О них помнить — себя же унижать.

— А первую помнишь?

— Первую помню, — злобно скривился Пустовит. — Я-то летами был малек, а она — блядь прожженная; огонь и воду прошла. Сидели с ней в комнате, разговаривали. Она говорит: «Хочу интим, давай свечку зажжем». Я зажег. Но и в интиме — будто скованный. Первый раз ведь. Даже за колено не решаюсь взяться. А она — хочет. Задница так и горит. Крутилась, крутилась… Говорит, чтоб я принес воды, пить захотела. Я пошел за водой, возвращаюсь, а в комнате уже темно. Он говорит: «Свечка упала». Ну тут в темноте я и осмелел, залез на нее…

— Что, облажался?

— Почему облажался? Все — чин-чинарем! Заделал ей как следует. Я же тогда думал: чем сильнее работаешь, тем лучше. Ну и расстарался. Так работал, что панцирная сетка не выдерживала; девица кормой об пол стучала… Когда кончил, она говорит… многозначительно так говорит: «И что теперь?» Я грешным делом и испугался. Думал, замуж за меня собралась… Ну и набил ей рожу…

Башкиров усмехнулся, оставил диван с торчащими пружинами, глянул за батарею отопления.

А Пустовит подошел к шкафу, поднял голову:

— Ого, какой шкаф!.. Если он полон, трудненько в нем будет книгу найти.

Открыв шкаф и увидев, что он пуст, фельдшер вздохнул облегченно. Вошел в шкаф:

— Сюда бы еще освещение провести и выключатель — сбоку.

Он пошарил рукой по пустым углам.

Башкиров проверял половицы — все ли прибиты. Сорвал со стены коврик:

— Ищи, Коля. В ящики загляни! Вон внизу четыре ящика…

Пустовит один за другим выдвигал и обратно задвигал ящики:

— Да пустые они все!.. Такое впечатление, что этот Нестеров сюда только вчера вселился. И не все еще вещи перевез…

Они перерыли всю комнату, перевернули все, что можно было перевернуть — кроме шкафа, перевернуть который им двоим оказалось не под силу, — не нашли книги.

Башкиров предположил:

— Наверное, с собой ее носит.

Пустовит пребывал в некотором недоумении:

— А что искать-то эту книгу? Что в ней такого важного? «Капусту» зеленую нашли — и ладно!..

Башкиров напоследок еще раз придирчиво оглядывал комнату:

— Расчеты там всякие… Про наши дела написано.

— Вот как! — присвистнул Пустовит. — Тогда конечно!.. Нужно найти. Но я думаю, проще припугнуть его — и сам покажет. Возни меньше…

— Считай, припугнули для начала, — Башкире имел в виду хаос в комнате. — Сейчас уходим, а то мы тут пошумели маленько… Кто знает — сосед какой-нибудь стукнет в ментовку!..

— А потом опять наедем?

— Через день-другой, — кивнул Башкиров. — Он уже сговорчивее будет. Поймет, что мы серьезные ребята. Прилично наедем: может, ножичком пугнем…

Они вышли в прихожую. Пустовит заглянул в первую комнату, где Ирина Андреевна сидела, привязанная к стулу:

— А со старухой чего?

— Да пусть сидит! Спокойная старуха…

— А может, замочить? Свидетель все же!

Башкиров махнул рукой:

— Она и так одной ногой в могиле. Разве не видишь? Да и боится — не будет заявлять.

— Как знаешь! — нехотя согласился Пустовит. — Ты же шеф, тебе видней…

Пустовит поднял свой чемоданчик.

Они вышли, аккуратно закрыли за собой дверь.

Нестеров вернулся домой после полудня. Вошел в прихожую и за голову схватился… Дверь его комнаты была разбита, в комнате все перевернуто… растоптано, разорвано, сломано, смято… Только шкаф стоял целый и невредимый.

— Полтергейста мне еще не хватало, — прошептал Нестеров и направился к первой комнате. — Ирина Андреевна!..

Дверь в комнату была приоткрыта. Нестеров заглянул внутрь.

Соседка, привязанная к стулу, вместе со стулом лежала на полу. Она, видно, раскачивалась, пытаясь освободиться, пока не упала. Ирина Андреевна могла сейчас только звать голосом — мычать, поскольку рот ее был заклеен пластырем. Она мычала и глядела на Нестерова широко раскрытыми глазами. А из глаз катились слезы.

Нестеров подбежал к ней, рывком сорвал пластырь и принялся развязывать узлы. Но те были затянуты туго. Тогда он просто разорвал путы…

Ирина Андреевна дышала широко раскрытым ртом; она прямо-таки хватала ртом воздух.

Нестеров помог ей подняться:

— Что здесь случилось, Ирина Андреевна?

Она покачала головой:

— Погодите, Володя… дайте… раздышаться…

Через пару минут женщина сказала:

— За что-то Бог так наказывает меня!.. То с Викушей такое… То теперь это!.. У меня насморк, понимаете, а они мне пластырь на рот…

— Кто — они?

Пожилая женщина все еще шумно дышала:

— Я не знаю, Володя, кому — но кому-то вы дорогу перешли… Двое в белых халатах, любезные такие, сказали, что вы из больницы… самовольно… что беспокоятся о вас… А как впустила я их, так и началось…

Ирина Андреевна рассказала Нестерову про все, что было и что слышала из разговоров этих налетчиков в белых халатах; сказала про книгу, которую те будто бы искали.

Ирина Андреевна закончила словами:

— В милицию надо звонить, Володя…

Нестеров покачал головой:

— Не надо сейчас никуда звонить. За ними уже как будто приглядывают… Только мне непонятно, почему те, кто приглядывает, допустили налет… Но предоставьте мне самому во всем разобраться.

Женщина согласилась с ним, конечно:

— Только разбирайтесь, Володя, скорее. Второго такого налета мне не перенести…

Нестеров вернулся к себе в комнату. Под ногами его заскрипело битое стекло, осколки пластмассы… Что тут разбили? Графины с подоконника… Радио сорвали со стены… Зачем?.. Нестеров поднял с пола смятый конверт, грустно усмехнулся:

«Был беден — остался беден».

Потом подошел к шкафу, вытащил из него второй от окна ящик. На торцовой стенке ящика у Нестерова был устроен тайник: книга была на месте — прикрепленная к стенке лейкопластырем.

Нестеров опять усмехнулся:

«Примитивно, конечно, спрятано. Но ведь не нашли!..»