Черный Гиппократ

Глава четвертая

Как по волшебству, в приемном покое появилась санитарка — дебелая молчаливая тетя. Она поманила Нестерова пальцем и повела его куда-то по коридору. Проходя мимо комнаты отдыха персонала, Владимир увидел в ней работающий телевизор, нескольких женщин в белых халатах — по виду санитарок. Они, не отрываясь, глядели на экран. Показывали какой-то ужастик: трупы, едва не разваливаясь, толпой брели по ночному парку, потом осаждали какой-то павильон… Владимир молча взглянул на часы. Было около двенадцати.

Санитарка завела его в тесную, едва освещенную комнату и властно кивнула на кушетку. Нестеров сел. Покопавшись в каком-то шкафу, санитарка кинула Владимиру на колени дурно пахнущую — все той же карболкой больничную одежду, подтолкнула к нему ногой потертые дерматиновые тапки без задников. Обронила (действительно, обронила — будто серебряный рубль потеряла):

— Одевайтесь!..

И стояла, смотрела, как Нестеров, морщась от боли, стягивал с себя свои частные штаны и надевал общественные. Больничные штаны оказались ему чрезвычайно коротки — чуть ниже колен. Куртка, которую здесь принято называть пижамой, была очень толста и продублена — практически не сгибалась в рукавах; из трех полагающихся пуговиц оставалась только одна. И была пижама столь тесна в плечах, что Владимиру пришлось поджать плечи к голове и в таком положении оставаться.

— Эта одежда мала, — уныло сказал Нестеров.

— Сама вижу, — буркнула санитарка, — но другой нету.

В тапочки вовсе не влезала нога. Благо, санитарка, еще немного порывшись в своем волшебном шкафу, подобрала Владимиру тапочки побольше, — однако невероятно вонючие, и пахли они, увы, не карболкой.

Облачившись во все это чудо модельерского и портняжного искусства, подойдя к зеркалу, Владимир расстроился совершенно и даже на минуту пожалел, что скрыл свою причастность к медицине. Признался бы, что он врач, — так, может, поблажки какие-нибудь сделали бы ему; он мог бы рассчитывать на лучшее отношение. А так нарядили его, словно чучело. Самое время выставлять в огород — распугивать птиц. И не сбежишь в такой одежде — сразу угодишь в дурдом… От этой мысли Владимиру стало смешно.

«Что ж! Назвался груздем — полезай в туесок. Вздумал оригинальничать — иди до конца».

Но уж очень эта одежда подавляла в нем личность. Трудно было гордо нести голову и смотреть независимо, держаться соколом, когда плечи твои поджаты рахитически к самым ушам, когда у пижамы, застегнутой на верхнюю пуговицу, полы раскинулись балахоном, когда дурацкие, шутовские штаны столь коротки, что сверкают не только пятки, но и икры… Может быть, впервые в жизни Нестеров пожалел, что он человек высокий, с длинными руками и ногами. Но выбирать не приходилось…

Санитарка с каменным выражением лица повела Владимира к лифту. Когда он вошел в кабину, она, ни слова ему не сказав, сама нажала на кнопку, а сама входить не стала. Дверцы кабины закрылись, и лифт пошел вверх. Поднимаясь, Владимир размышлял над тем, почему нечеловечески зла санитарка. Он быстро угадал причину: из-за него, из-за поступившего больного, санитарка пропустила в ужастике самое интересное место — когда трупы сами собой эксгумировались и пошли в атаку на героев триллера…

Лифт остановился. Нестеров вышел на этаж — здесь был холл. Нестеров огляделся: направо — торакальная хирургия, налево — абдоминальная. Медицинское образование подсказывало, что следует двигаться в абдоминальную. И он, открыв большую скрипучую дверь, пошел по темному коридору к виднеющейся вдалеке настольной лампе сестринского поста. Чувствуй он себя похуже, — он мог бы кончиться в этом длиннющем коридоре, и никто бы даже не заметил его преждевременной кончины. Это была печальная мысль: медицина, его поприще, его кормилище, его призвание и даже более того — медицина, его любовь, — не блистала ни добрым обхождением с болящим, ни порядком, ни сервисом… Она как будто вообще ничем не блистала и была тускла, как единственная лампочка в коридоре отделения абдоминальной хирургии клинической больницы № 666… Впрочем эта печальная мысль не была для Нестерова таким уж открытием: он и прежде смутно догадывался, что отечественная медицина не блещет, но надеть этот горб на себя и испытать его тяжесть ему довелось впервые.

Владимир подошел к сестринскому посту и огляделся. Дежурной сестры на месте не было. На столе под самой лампой лежала новенькая и тоненькая еще история болезни. Он прочитал: «Нестеров Владимир Михайлович, год рождения 1966, предварительный диагноз: желчно-каменная болезнь в стадии обострения…»

Да, это было про него…

Из палаты вышла молоденькая симпатичная медсестра с лотком в руках:

— Вас уже подняли?

Она поставила лоток на стол и взглянула на лицевую часть истории болезни. В лотке лежал использованный шприц.

— Идемте со мной, Нестеров.

Медсестра указала ему койку в одной из палат. У двери. Именно койку, а не кровать. В больницах принято называть — койка. В палате стояли еще четыре койки, но кто на них лежал, Нестеров не мог видеть, поскольку медсестра не включала свет. Палата была освещена из коридора.

— Ложитесь пока, но не спите. За вами придут…

Нестеров послушно лег, и сам не заметил, как задремал. Он так намучился за этот вечер… Он увидел во сне Вику: она стояла на мосту над каналом и смотрела на Нестерова. А на другом мосту — далеко в перспективе над тем же каналом — стоял Артур. Вика с сочувствием смотрела на Нестерова. Тот понимал, что видит ее и Артура во сне. И даже не сомневался, что этот сон не случайный, а что-то значит. Значение, разгадка сна была где-то рядом — стоило только чуть-чуть пошевелить извилинами, ухватить ускользающую мысль. Однако Нестерову это никак не удавалось… Вика вдруг птицей подлетела к нему и больно ущипнула его за плечо: «Нестеров, подымайтесь!»

— Почему?.. — воскликнул Владимир и открыл глаза.

Бледное лицо доктора Блоха низко склонилось к нему:

— Выспитесь еще.

Владимир медленно, придерживаясь за спинку, поднялся с койки. Он думал в данный момент не о том, для чего его подняли, а о том, что лицо доктора Блоха отчего-то знакомо ему. Где-то они уже встречались — давно-давно — и, возможно, не один раз.

— Сделаем блокаду, — объяснил Блох и вышел из палаты.

Нестеров никак не мог вспомнить, где он мог видеть это лицо. В Петербурге он прежде никогда не бывал… Может, встречал Блоха в Москве — на какой-нибудь конференции? Это не исключено…

Дежурная медсестра — очень милая девушка — уже ждала его в коридоре. Она сопроводила Нестерова в процедурный кабинет. Нестеров зажмурился от яркого света. Посреди процедурного кабинета стоял высокий стол. За этим столом сидел Блох и читал какую-то книгу на иврите. Увидев Нестерова, доктор убрал книгу и указал на стол:

— Ложитесь…

Нестеров знал, что ему собираются делать новокаиновую блокаду, и ложиться надо на бок. Но он лег на спину. Он все еще не отказался от инкогнито.

— На левый бок, — велел Блох.

Владимир повернулся на бок.

Пришла еще одна медсестра — такая же молоденькая, как дежурная, и ему помазали поясницу и правый бок чем-то холодным. Доктор Блох вполголоса что-то объяснял девушкам и водил Нестерову по пояснице пальцем…

«Он обучает их на мне», — шевельнулась мысль, готовая перерасти в обиду.

Но Владимир вовремя подумал:

«Надо же им на ком-то обучаться — как обучался когда-то я и этот самый Блох. Чем я лучше других пациентов?»

— Сейчас будет небольшой укольчик, — нежно сказала дежурная медсестра. — А теперь другой укол, который вы не почувствуете…

Но он чувствовал — не боль; ему небольно заталкивали в спину тупой карандаш. Такое было ощущение.

Когда все кончилось, он слез со стола.

— Вас довести до палаты? — участливо спросила дежурная медсестра.

— Я сам… — Нестеров бросил на нее короткий взгляд; хотя эта девушка «затолкала ему в спину карандаш», она была ему симпатична — пока что единственная во всей больнице.

Медсестра удивилась:

— Надо же! Какой крепкий!.. Других после блокады на каталках отвозим…

Пошатываясь, Владимир добрел до своей палаты и повалился на постель. Симпатичная медсестра сделала ему этой ночью еще два каких-то укола. Он совершенно расслабился и лежал на койке пластом.

Боль почти не ощущалась…

«Где же я видел доктора Блоха?..»

Вика стояла на мосту и с сочувствием смотрела на Нестерова. У Вики глаза были взрослой, умудренной опытом женщины. Что-то в них было такое… Вика познала уже нечто еще не познанное Владимиром. Это выглядело странно: ведь она была совсем молоденькая девушка… В перспективе канала, на мосту маячила одинокая фигурка Артура. Фасады зданий… Небо — слитки свинца… Вода-мгла медленно текла под мостами. Это была Лета. Нестеров стоял на берегу и смотрел вниз. Ему было не по себе… Оказывается, нужно было иметь преимущества, чтобы заглядывать в Лету…

Проснулся Нестеров, когда в палату вошли врачи. Это был врачебный обход. Доктор Блох, примерно его же возраста — заведующий отделением, две медсестры. Одну — дежурную медсестру — Владимир уже знал; другая — постарше с какой-то недоброй внешностью роковой красавицы — как видно, сменяла первую; слушая врачей, она записывала что-то в блокнот.

Доктор Блох задерживался возле каждого из больных не более минуты. Он отчитывался за дежурство: температура, динамика, перевязки… Знакомая картина. В таких обходах и Нестеров принимал участие не раз. Но стоял он по ту сторону спинки кровати…

Владимир укрепился в намерении сохранить инкогнито. Пусть это будет в некотором роде эксперимент… В этом даже есть некоторое удовольствие — показать, что ты не знаешь того, что ты на самом деле знаешь!

Врачи завершали обход в палате.

— А вот поступивший ночью больной, — доктор Блох подошел к койке Нестерова. — Предполагается… э-э… приступ желчной колики; состояние средней тяжести, температура при поступлении субфебрильная, была тошнота, позывы на рвоту…

Заведующий отделением пробежал глазами записки дежурного врача, посмотрел лист назначений. Лицо его тоже показалось Нестерову знакомым. Это прямо наваждение какое-то. И опять же: Нестеров никак не мог припомнить, где уже видел это лицо — продолговатый овал, правильные черты, квадратный подбородок, холодные, голубые, цепкие глаза…

Глаза доктора прямо-таки вонзились во Владимира:

— Как самочувствие?

— Уже лучше, доктор.

— Гепатитом не болели?

— Нет.

Заведующий наскоро осмотрел живот, язык, склеры. Косо посмотрел, на Блоха:

— А может, тут почечная колика?..

— Будем обследовать… — ушел от ответа Блох.

Заведующий ткнул пальцем в запись врача приемного покоя:

— Вот посмотрите… Больной отмечал иррадиацию болей под правую лопатку. А если это никакая не иррадиация? Одна болезнь маскируется под другую… Я не исключаю почечную колику. И даже более склоняюсь к этому диагнозу: почечная колика. Надо поискать нефрит…

— Будем обследовать… — хмуро кивнул Блох, он что-то был не в настроении с утра.

Нестерова смутил разговор врачей. Он был совершенно уверен, что испытал очередной приступ желчных колик. Понятно, был бы он не врач, не разбирался бы в симптомах, его можно было бы запутать… Но он знал, чем он болен, и знал, что не ошибался, — ведь он обследовался уже…

Владимир посмотрел на заведующего вопросительно:

— А не желчная?

— Что — желчная? — насупился врач.

— Колика…

Заведующий шумно вздохнул:

— Возможно, но маловероятно…

Нестеров покосился себе на живот:

— Но я же чувствую…

Брови у доктора взлетели, как крылья птицы:

— Вы, простите, кто по профессии?

— Архитектор, — не моргнув глазом, ответствовал Владимир.

— Вот видите!.. — улыбнулся заведующий. — Я же не советую вам, как строить дом, хотя иногда тоже чувствую, что мне не совсем комфортно в доме, построенном вами.

Аргумент был железный, и Владимир не нашелся, что ответить.

Заведующий улыбнулся одобряюще:

— Потерпите маленько… э-э Владимир Михайлович! Мы же не припечатываем вам диагноз, как ярлык. Мы только совещаемся предварительно — так сказать, над постелью больного… Вот и доктор говорит: будем обследовать сначала. А потом уж примем решение… все станет ясно через пару дней…

Заведующий поднялся, тихим голосом дал какие-то распоряжения дежурной медсестре — той, роковой увядающей красавице. Она записала несколько слов в блокнот.

Врачи и медсестры вышли из палаты.