Черный Город

10

Приблизительно в два часа дня, когда экваториальное солнце находилось прямо над нашими головами, мы покинули судно в толпе людей, пытавшихся побыстрее сойти на берег по узкому деревянному трапу вместе со своими тюками, чемоданами и детьми. Тем временем примерно такая же по величине толпа, стоявшая на берегу, уже напирала в противоположном направлении: этим людям хотелось подняться на судно как можно быстрее, чтобы занять самые лучшие места, где можно было бы повесить свои гамаки и валяться затем в них, дожидаясь, когда судно, отправившись отсюда в обратный путь, прибудет в Сантарен. К этой толпе добавились также два-три десятка торговцев с корзинами на головах — они продавали сушеную рыбу, прохладительные напитки и всякие безделушки, — а также множество голых по пояс носильщиков, громко предлагавших свои услуги всем тем, кому не хотелось самому тащить свой багаж. В общем, началась очень большая толкотня на очень маленькой и убогой речной пристани городишка Белу-Монти — последней пристани на реке Шингу, после которой эта река текла на протяжении примерно двух тысяч километров по девственной сельве. Это была самая дальняя и весьма расплывчатая граница того, что еще можно было бы назвать цивилизацией. Впрочем, если бы я знал, с чем нам предстоит столкнуться в ближайшем будущем, это захолустное место показалось бы мне настоящим раем.

У дальнего конца пристани тихонечко покачивалось на волнах наше следующее средство передвижения, привязанное канатом к деревянному причалу. Это был блестящий легкий самолет-амфибия «Цессна Караван», выкрашенный в темно-синий цвет. На обеих сторонах фюзеляжа у него виднелись большие желтые фигурные буквы «АЗС» — логотип крупной бразильской строительной компании. Как только мы направились к этому гидросамолету, таща на себе все свои вещи, его дверь открылась и из самолета, опираясь на его поплавки, вылез и спустился на землю мужчина с такой внешностью, что я невольно задумался о том, а не правильнее ли было бы все-таки поплыть вверх по течению на пирóге. Все то в человеческой внешности, что аж никак не могло ассоциироваться с образом пилота, было сконцентрировано в ста шестидесяти сантиметрах роста этого смуглого мужчины с неряшливым видом и взъерошенными усами. Я краем глаза увидел, как профессор и Кассандра с нескрываемой антипатией окинули его с головы до ног. Этому человеку в его старых стоптанных башмаках, потертых залатанных шортах и покрытой масляными пятнами футболке не хватало еще только широкополой шляпы и пары пистолетов, чтобы стать похожим на одного из ближайших приспешников Панчо Вильи[8].

— Boa tarde[9], — поприветствовал он нас хрипловатым голосом.

— Boa tarde, — ответили мы хором.

— Вы — пилот гидросамолета? — спросил я, очень надеясь на то, что он ответит на мой вопрос отрицательно.

— Eu sou Getúlio Oliveira, a sua disposição[10], — заявил он, протягивая мне руку и тем самым подтверждая мои опасения.

После небольшой паузы, видимо заметив, с каким выражением лица мы на него смотрим, он с легким смущением показал рукой на самого себя и сказал:

— É meu dia livre…[11]

На то, чтобы загрузить наш багаж в самолет и объяснить пилоту, в каком именно месте реки мы хотели бы приводниться, у нас ушло менее двадцати минут. Вскоре я уже сидел рядом с пилотом и развлекался тем, что сравнивал маршрут, указываемый мне GPS-навигатором, с лежащей у меня на коленях навигационной картой, время от времени бросая взгляд через свое окошко на океан растительности, перемещающийся под нашими ногами со скоростью триста километров в час.

Во все стороны до самой линии горизонта простирались одни только джунгли. Не было видно ни одной деревни, ни одной дороги, ни хотя бы какой-нибудь поляны, на который солнечный свет мог бы достичь земли. Сельва в бассейне реки Амазонки, если смотреть на нее из самолета, мало чем отличалась от любого другого тропического леса: деревья, деревья, одни лишь деревья, сливающиеся в бесконечную монотонную зеленую массу, от лицезрения которой на душе возникало ощущение пустоты. Однако опыт пребывания в подобных местах подсказывал мне, что данное впечатление обманчиво, что под крышей из крон деревьев, скрывающей нижние ярусы растительности и землю джунглей, жизнь бурлит так, как она не бурлит ни в одном другом уголке планеты, и что тысячи видов птиц, млекопитающих, пресмыкающихся и беспозвоночных — многие из них еще даже не были изучены биологами — превратили этот регион в свое царство, куда нас никто не приглашал и где появлению людей наверняка никто не будет рад. Мне оставалось только надеяться, что неопрятный пилот, сидящий слева от меня и с невозмутимым видом управляющий самолетом, заботится о техническом состоянии этого летательного аппарата намного больше, чем он заботится о своей собственной внешности, и что нам не грозит аварийная посадка где-нибудь прямо посреди этой растительной пустыни.

Из-за моей спины доносился громкий храп профессора, кое-как уложенного на двух сиденьях и находящегося под воздействием алкоголя и диазепама[12]. Только это и помогло нам с Кассандрой затащить его в самолет, потому что, хотя профессор скрепя сердце и согласился полететь на этом самолете в верхнюю часть течения Шингу (что позволяло нам избежать мучительного многодневного путешествия по реке на пирóгах), у него непосредственно перед посадкой в самолет начался приступ паники после того, как он увидел, что этот летательный аппарат очень маленький и довольно хрупкий.

Попросив нас подождать, пока он примет парочку таблеток, и соврав, что пойдет и выпьет чего-нибудь освежающего, профессор отправился в находившуюся неподалеку от пристани таверну. Вскоре, видя, что он все никак не возвращается, я пошел туда и нашел его сидящим перед стойкой бара. Профессор положил на стойку голову и руки, а перед ним стояли три опустошенных бокала кайпириньи[13]. При этом Кастильо бормотал что-то про «лодку с крыльями» и про то, что он в нее не сядет даже под угрозой расстрела. Я почти волоком притащил профессора обратно на пристань и затем с помощью Кассандры и пилота усадил его в гидросамолет. Там мы разместили его, уже крепко уснувшего, в скрюченном положении на двух сиденьях, радуясь тому, что он сильно напился, потому что, будь профессор трезв, заставить его полететь с нами было бы попросту невозможно.

Кассандра расположилась на последнем ряду сидений, давая мне понять, что отнюдь не горит желанием со мной разговаривать. Пилот, тоже чем-то недовольный (по-видимому, тем, что ему приходится работать в выходной день), не утруждал себя пространными ответами на мои немногочисленные вопросы и ограничивался большей частью междометиями. Поэтому, убаюканный однообразием пейзажа и монотонным гулом двигателя и к тому же измученный двумя бессонными ночами, проведенными на борту речного судна, я, сам того не замечая, стал клевать носом, а затем и вовсе крепко уснул, продолжая держать у себя на коленях навигационную карту бассейна реки Шингу.

В своем сне я бродил по такой сельве, в какой мне еще никогда не доводилось бывать раньше, — сверкающей и усеянной цветами, растущими справа и слева от выложенной камнями дорожки, как в ухоженном саду. Неожиданно неизвестно откуда прилетел красивый попугай с синими, красными и желтыми перьями. Он сел на ветку неподалеку от меня и ни с того ни с сего издал в этом оазисе тишины и спокойствия оглушительный крик. Я стал с интересом разглядывать его, и мне показалось, что голос этой крикливой птицы мне знаком… И тут вдруг выложенная камнями дорожка просела под моими ногами и я рухнул вниз, в какую-то глубокую яму, а затем резко взмыл из нее вверх, а попугай тем временем снова что-то закричал со своим своеобразным мексиканским акцентом.

Открыв глаза, я увидел, как нос самолета начал покрываться пеной и огромными каплями, а затем, к моему ужасу, большая масса темной воды реки Шингу закрыла почти все ветровое стекло. Все это свидетельствовало о том, что мы наконец-таки прибыли к месту назначения.

Когда самолет снова ударился о поверхность воды, я подскочил едва ли не до потолка и не ударился об него головой только благодаря тому, что меня удержал ремень безопасности. Удары поплавков гидросамолета о воду заставляли этот летательный аппарат трястись так сильно, что, казалось, он вот-вот развалится на тысячу кусочков. Кто-то снова что-то крикнул, но на этот раз без мексиканского акцента и гораздо ближе ко мне.

И хотя поначалу этот голос показался мне незнакомым, я в конце концов понял, кто это так исступленно кричит от страха.

Это был я сам.