Черный Город

40

Мы с профессором рванулись вслед за мексиканкой и вскоре оказались вместе с ней в центре помещения, которое, насколько мы могли видеть, представляло собой абсолютно пустую комнату, куда сумели проникнуть снаружи лишь несколько вьющихся растений.

— Здесь, похоже, ничего нет, — прошептала Кассандра, оглядываясь по сторонам. — Ни каменного алтаря, ни ниш в стенах…

— Да-а-а, красота интерьера явно не имела большого значения для тех, кто все это построил, — с некоторым разочарованием произнес я.

Профессор, словно пытаясь лично проверить, действительно ли внутри этого помещения вообще ничего нет, осторожно сделал несколько шагов вперед.

— Да, ты права, — сказал он затем, повернувшись к Касси. — Здесь, наверное, была какая-то резиденция правителя или что-нибудь в этом роде, потому что я не могу даже и представить себе храм без алтаря, на котором делаются подношения или жертвоприношения.

— Может, вы и правы, — согласилась с профессором Кассандра, — однако не забывайте о том, что нам абсолютно ничего не известно о тех, кто все это построил. Кто знает, может, у них не было никаких богов.

Даже при тусклом свете догорающих факелов я смог разглядеть, что на устах моего старого друга появилась насмешливая улыбка.

— Ты это серьезно? Сколько тебе известно цивилизаций, у которых не было хотя бы какого-нибудь одного божества?

— Давайте-ка оставим все свои догадки на потом, — прервал я их разговор, — а сейчас нам не помешало бы убедиться, что здесь, наверху, нет змей и что они не напугают нас ночью до смерти.

Согласившись с моим предложением, Кассандра и профессор прекратили свою дискуссию о религиях, и мы все трое разошлись в разные стороны, осторожно передвигаясь по темному помещению и освещая себе путь догорающими факелами, которыми мы делали дугообразные движения влево-вправо почти возле самого пола.

Иак тем временем все еще стоял снаружи у входа в пирамиду, не решаясь переступить порог, и, несмотря на то что я пару раз приглашал его зайти, уверяя, что здесь, внутри, ему бояться абсолютно нечего, туземец оба раза отрицательно качал головой, не объясняя, однако, почему он предпочитает оставаться снаружи. В конце концов я решил оставить туземца в покое и направился к дальней стене, освещая каменный пол перед собой маленьким пламенем факела, — хотя я и был уверен в том, что раз уж в близлежащей сельве полностью отсутствует фауна, то, значит, и в этой пирамиде не прячется ни змея, ни какое-нибудь другое животное.

Подойдя к дальней стене, я остановился и, закончив осматривать пол и ничего на нем не обнаружив, выпрямился и осветил своим факелом стену. То, что я на ней увидел, заставило меня испуганно вздрогнуть.

— Проф! Касси! — крикнул я.

Мой голос прозвучал в этих четырех стенах подобно раскату грома.

— Что случилось? — встревоженно спросила мексиканка.

— Змея? — послышался задрожавший от испуга голос профессора. — Там змея?

— Да нет, не змея, — ответил я, стараясь говорить потише. — Я тут кое-что обнаружил. Кое-что такое, на что вам следует взглянуть.

— Черт бы тебя побрал, Улисс! — укоризненным тоном сказала Кассандра, поднося руку к сердцу. — Как же ты меня напугал!

— Ну и что ты хочешь нам показать? — поинтересовался профессор, подходя ко мне.

Когда он увидел то, что я обнаружил, у него невольно сорвалось с губ ругательство.

Со стены на меня смотрело высеченное на гранитной поверхности лицо с глазами какой-то странной формы, огромными и злыми. Оно лишь отдаленно было похоже на лицо человека. Под широким носом вместо обычного человеческого рта находилась открытая пасть с большими, как у хищника, клыками, а челюсти очень сильно, как у обезьяны, выступали из черепа вперед. Форма всей головы была, как мне показалось, весьма нелепой, потому что, несмотря на очень широкие челюсти, череп имел вытянутую форму и сужался к затылку, а на самом затылке виднелся какой-то странный выступ.

— Не знаю, были ли у этих людей боги, — задумчиво произнес я, — но вот демоны у них точно имелись.

Вокруг изображения этого чудовища виднелось что-то вроде каймы, похожей на обрамление семейной фотографии и представляющей собой серию коротких и длинных черточек, чередующихся с точками. Их, казалось, нарисовала детская рука, хотя, вообще-то, они были высечены на каменной поверхности.

Профессор провел подушечками пальцев по этим точкам и черточкам.

— Этого не может быть, — недоверчиво пробормотал он. — Это ведь похоже…

— Да, похоже, — поддакнула Кассандра дрожащим от волнения голосом. — Еще как похоже.

— Но… как такое возможно? — Профессор отрицательно покачал головой и сделал шаг назад. — Никогда… Никто… Но когда… Ради всего святого!.. Когда?

— Кто знает… — медленно произнесла мексиканка, с трудом сдерживая охватывающую ее эйфорию. — Но как бы там ни было, это — перед нашими глазами, и отрицать это невозможно.

— Это… — перебил я их. — Вас не затруднит объяснить мне, о чем вы вообще говорите?

Профессор и Кассандра повернулись ко мне и с недоумением уставились на меня — так смотрят на человека, проявившего вопиющее невежество.

— Неужели ты сам не видишь? — с некоторым раздражением спросил профессор, показывая на черточки и точки.

— Вижу, — ответил я. — Вижу какие-то черточки и точки.

— Эти, как ты сказал, черточки и точки представляют собой один из видов письменности.

— А вы откуда знаете? — проворчал я, начиная сердиться из-за менторского тона профессора. — На основании чего вы решили, что это не просто какие-нибудь бессмысленные точки и черточки?

— А ты приглядись к ним получше, приятель, — в свою очередь сказала мексиканка, показывая на высеченные на граните значки. — Разве ты не заметил, что они повторяются и расположены так, как в текстах, составленных из букв алфавита?

— Алфавита?

— Да. Если быть более точным, то клинописного алфавита, — пояснил, начиная сильно волноваться, профессор. — Эти значки очень похожи на клинопись.

— Ну вот и прекрасно, — заявил я, снова присмотревшись к значкам на стене. — Мы обнаружили значки, похожие на кли… На что они похожи?

— На клинопись, — подсказала мне Кассандра.

— Ну да, на клинопись… Рискую, наверное, вызвать у вас негодование, но у меня все-таки возникает вопрос: ну и что? У майя была письменность, основанная на иероглифах, а у инков имелось узелковое письмо — кипу. Что такого экстраординарного в том, что жившие здесь люди записывали что-то при помощи точек и черточек?

Кассандра закатила глаза, а профессор посмотрел вверх с таким видом, как будто просил Небеса дать ему терпения.

— Ни у одной из существовавших в Америке цивилизаций, о которых хоть что-нибудь известно, не было такого типа письменности, — сказал он, тяжело вздыхая. — Мы обнаружили нечто единственное в своем роде для всего этого континента, нечто уникальное. И даже не просто уникальное, а вообще невероятное!

— А-а, ну ладно… Вам видней. Но им ведь, мне кажется, нужно было как-то писать — не одним способом, так другим. Разве я не прав?

— Да, прав. Однако невероятно то, что их письменность очень похожа на клинопись!

Как я ни напрягал мозги, все никак не мог понять, что же в этом невероятного. Моя озадаченность, видимо написанная на лице, была замечена Кассандрой, и она, посмотрев на меня пристальным взглядом, ласково, что было совершенно нехарактерно для нее, спросила:

— Ты, наверное, не имеешь никакого понятия относительно того, что представляет собой клинопись, да?

— Ни малейшего.

Кассандра бросила взгляд на профессора, и тот, кашлянув пару раз, принялся разглагольствовать.

— Не знаю, с чего и начать… — сказал он, почесывая подбородок. — Видишь ли, считается, что эта письменность является результатом эволюционного изменения доисторических пиктограмм, при помощи которых изображались люди, животные и предметы. Эти пиктограммы постепенно упрощались, пока не превратились в то, что ты видишь здесь, на этой стене, — вертикальные и горизонтальные штрихи, а также значки, похожие на точки, хотя в действительности они представляют собой маленькие треугольнички. Пока что тебе все понятно?

— Ну конечно, понятно. Если я ничего не смыслю в археологии, это еще не означает, что я тупой.

— Прекрасно. Хотя о клинописи стало известно еще в семнадцатом веке, она была полностью расшифрована лишь в 1913 году, и сделал это американский востоковед, которого звали Аарон Бартон. Он в своей книге…

— Извините, что перебиваю вас. Вы сказали «востоковед»?

— Именно так, — подтвердил профессор, поднимая брови. — В этом-то и заключается самое странное.

— Секундочку… Мне, признаться, кое-что непонятно. Чуть раньше вы сказали, что такую письменность еще никто не обнаруживал.

— В Америке — да, еще никто не обнаруживал.

— Вы хотите сказать, что эта письменность существовала где-то еще? — ошеломленно спросил я.

Бывший преподаватель средневековой истории расплылся в торжествующей улыбке.

— Именно так, друг мой. Клинопись, точнее, самая древняя из известных ее разновидностей, была придумана шумерами.

Я с трудом верил своим ушам. Хотя я и не отличался обширными познаниями в области древней истории, я помнил, что цивилизация шумеров существовала очень-очень давно на берегах Тигра и Евфрата. Там, где сейчас находится Ирак.

— Вы имеете в виду… ту цивилизацию шумеров, которая существовала на Ближнем Востоке, в Месопотамии? — удивленно спросил я.

— Насколько мне известно, никакой другой цивилизации шумеров никогда не было.

— Но ведь она существовала много веков назад, разве не так?

Профессор посмотрел на Кассандру и жестом попросил ее мне ответить.

— Точные даты никому не известны, — сказала Касси, — однако считается, что самые древние из обнаруженных до сего момента клинописных текстов были написаны за три тысячи лет до Рождества Христова, то есть за тысячелетия до того, как в Америке появилась хоть какая-то настоящая цивилизация… и за сорок пять веков до того, как на землю этого континента ступила нога Колумба.