50

Эта пирамида сильно отличалась от всех тех пирамид, которые я когда-либо видел, в том числе и на фотографиях. По своей конструкции она была ступенчатой, а значит, чем-то напоминала пирамиды майя в Центральной Америке, однако, в отличие от них, ее так называемые «ступени» насчитывали по десять-двенадцать метров в высоту каждая. Учитывая, что таких ступеней у этого гигантского сооружения имелось шесть, я прикинул, что его высота составляет более шестидесяти метров. Тем самым из всех сооружений древности эта пирамида уступала в высоте лишь некоторым египетским пирамидам.

На каждой из террас, образуемых ступенями пирамиды, росли деревья, а по ее вертикальным поверхностям вились лианы. Это напомнило картинки, на которых изображались мифические висячие сады Семирамиды в Древнем Вавилоне. Несмотря на подобное «вторжение» на пирамиду растительности, было все равно заметно, что это не холм и не гора, а именно пирамида. Более того, мне даже показалось, что эта растительность как раз подчеркивала притягательную красоту данного сооружения, придавая ему одновременно и таинственный, и несокрушимый вид, и со стороны казалось, что это неописуемое строение, оберегаемое окружающей его природой, находилось здесь с момента сотворения мира и что оно и дальше будет стоять здесь, неподвластное разрушительному течению времени.

Я еще никогда так сильно не робел, стоя перед огромным объектом, созданным человеческими руками, — даже когда посещал несколько лет назад Мачу-Пикчу и города майя на юге Мексики и в Гватемале. Эта пирамида не была похожа и на гораздо более скромную, с точки зрения размеров, пирамиду, на вершине которой мы провели предыдущую ночь. Кроме того, к нашей превеликой радости, у этой пирамиды имелось то, чего не было у предыдущей пирамиды и что существенно облегчило нам жизнь, а именно лестница со ступеньками вполне приемлемых для человека размеров. Эта лестница убегала вверх по фронтальной части гигантской пирамиды — или «зиккурата», как эту пирамиду то и дело называли профессор и Кассандра, — а потому мы, в отличие от вчерашней ночи, имели возможность взобраться на ее вершину, не упражняясь при этом в альпинизме.

Мы остановились у основания каменной лестницы, не решаясь начать по ней подниматься. На всех четверых нахлынула целая волна эмоций, и это смешанное чувство настороженности и восхищения отражалось на наших лицах.

— Ну что, — нарушил я затянувшееся молчание, — раз уж мы пришли сюда, может, начнем подниматься?

— Да, мы, похоже, попусту теряем время… — сказала Кассандра, делая шаг вперед.

— Подождите, давайте сначала насобираем хвороста, чтобы можно было развести костер, — предложил профессор, наклоняясь к земле и начиная поднимать сухие ветки.

В какой-то момент он вдруг заметил, что Иак даже не тронулся с места и продолжает неотрывно смотреть на каменную лестницу.

— Ну же, Иак! — позвал профессор туземца. — Помоги нам хоть немного.

Туземец медленно повернулся к нему.

— Я не подниматься, — сказал он, четко выговаривая каждое слово.

— А почему? — спросил я, хотя можно было без труда догадаться, что туземец скажет в ответ.

— Это быть место, в который жить «древние люди», священный место. Мы не быть достойные входить в их храмы… и забираться на их горы, — сказал он, глядя на вершину пирамиды.

Профессор снял очки и с усталым видом провел ладонью по лицу.

— Послушай, Иак, — спокойно произнес он. — Мы не можем заставлять тебя подниматься с нами, но я тебя уверяю, что «древних людей», о которых ты упоминаешь, здесь уже давным-давно нет и никто уже не станет возражать против того, чтобы мы входили в их храмы и поднимались на их пирамиды. Хотя много лет назад эти места и в самом деле были священными, в настоящее время это всего лишь каменные сооружения. И чем раньше мы выясним, кто все это построил, тем больше уважения мы проявим по отношению к этим людям.

— Кроме того, — добавила Кассандра, — все, что мы узнаем об этом городе, может оказаться очень нужным для спасения твоих соплеменников. Помни, что от того, насколько значительным будет это место, зависит то, сможем ли мы задержать затопление.

Голубоглазый туземец задумался над словами своих спутников. Судя по выражению его лица, они его не очень-то убедили, но он все же стал, как и мы, собирать хворост для костра.


Несколько минут спустя мы уже поднимались по крутым ступенькам каменной лестницы, ставя ноги очень осторожно, чтобы не дай бог не поскользнуться. Хотя эти гранитные ступеньки были, конечно же, прочными, эрозия и покрывавший их черный лишайник сделали их необычайно скользкими, а значит, стоило кому-нибудь из нас споткнуться — и он скатился бы по крутым ступенькам вниз, ломая себе кости. Поэтому мы в конце концов стали взбираться уже на трех конечностях, то есть помогая себе одной рукой. Вторая рука у всех нас была занята — каждый держал охапку веток для костра, как сухих, так и зеленых, которые были нужны для того, чтобы костер посильнее дымил.

Добравшись до третьей ступени пирамиды, находившейся на высоте примерно тридцати метров, мы оказались выше крон большинства деревьев, под прямыми лучами солнца, которых мы совсем не ощущали, когда шли по земле под почти непроницаемыми верхними ярусами растительности сельвы.

Хорошо, что в это время суток солнце уже заходило за горизонт, а потому нам не грозила изнурительная жара, которая мучила бы нас, если бы мы оказались здесь несколько часов назад. Однако до наступления темноты оставалось менее часа, и мне, конечно же, не хотелось карабкаться по ступенькам под покровом ночи.

— Давайте на минутку остановимся и передохнем, — прохрипел, тяжело дыша, профессор. — Я уже больше не могу.

— Никакого отдыха, проф, — поспешил возразить я. — Не нужно останавливаться, мы ведь уже преодолели половину пути.

Профессор, игнорируя мои слова, тяжело опустился на ступеньку. Положив охапку хвороста на колени, он достал из кармана очень грязный платок и вытер пот со лба.

— Мне необходимо хоть немного отдышаться, иначе вам придется нести меня на руках.

— Если вам двоим нужно побыть наедине друг с другом, мы можем оставить вас здесь одних, — фыркнула Кассандра, докарабкавшись по лестнице до того места, где находились мы с профессором.

— Ты что, ревнуешь? — насмешливо спросил я, глядя на нее.

Мексиканка бросила на меня равнодушный взгляд и, обойдя нас с профессором, села на ступеньке на десяток метров выше по лестнице. Рядом с ней сел Иак, следовавший за ней, словно тень.

Профессор повернулся ко мне и, вопросительно подняв брови, тихонько спросил:

— Что, черт возьми, между вами произошло? Вы как кошка с собакой!

— Ну, видите ли… — ответил я, глядя на свои ногти, как всегда изгрызенные. — Такое в жизни бывает.

— Но у вас же все так замечательно начиналось… — напомнил мне профессор. — Вы казались мне самой влюбленной парочкой на свете, а потом вдруг ни с того ни с сего расстались. Между вами возник какой-то серьезный конфликт?

— По правде говоря… нет.

— Почему же тогда вы расстались?

Этот вопрос я и сам задавал себе в течение нескольких месяцев, но даже и теперь толком не знал, как на него ответить.

— Наверное, потому, что я пришел к выводу, что семейная жизнь — это не для меня, — сказал я, отвечая не столько своему собеседнику, сколько себе самому. — В моей душе есть что-то такое, что заставляет меня отдавать предпочтение одиночеству. Поэтому, вместо того чтобы продолжать поддерживать отношения, которые в итоге все равно завершились бы разрывом, я решил, что чем раньше я положу им конец, тем менее болезненным этот разрыв будет для нас обоих… Впрочем, возможно, я ошибался. Кто знает…

Профессор пристально посмотрел на меня. Мне показалось, что он прикидывает в уме, в самом ли деле я такой дурак или просто придуриваюсь.

— Но… у тебя же было немало женщин, — с недоумением сказал он. — Я даже помню, что с одной девушкой ты встречался довольно долго.

— Это были другие времена, проф. Тогда я воспринимал все как нечто временное, и каждая из моих женщин была для меня в определенной степени небольшим приключением, которое меня забавляло, — только и всего. Однако, как вы и сами знаете, с годами взгляды на жизнь меняются, и Касси… — Я с грустью прищелкнул языком.

— Кассандра — совсем другая, — кивнул профессор, догадавшись, что я хотел сказать.

— Я понял, что наши с ней отношения могут приобрести для меня уже гораздо более важное значение, — откровенно признался я, — и, прежде чем мой образ жизни вызвал бы у нее длинную череду обид и упреков, я дал ей понять, что нам лучше расстаться. Я наивно надеялся, что между нами сохранится хотя бы дружба.

— Мне кажется, ты поступил не очень-то разумно.

— Да, это верно. Для меня это стало настоящей катастрофой. И теперь каждый раз, когда я на нее смотрю…

— Ты по ней тоскуешь?

— Намного сильнее, чем я мог себе представить.

Мы оба посидели некоторое время молча, всматриваясь куда-то вдаль. Разговаривать на подобные темы всегда трудно.

Наконец мой старый друг нарушил молчание откровенным вопросом:

— А ей ты об этом говорил?

— Конечно же, нет. После того как я сам инициировал разрыв наших отношений, я не решаюсь ей об этом сказать. Это было бы с моей стороны как-то непорядочно.

— Как раз наоборот.

— Нет, я не могу. Я не должен этого делать.

— И можешь, и должен.

— Знаете, проф, — я, глубоко вздохнув, поднялся на ноги, — мне не хочется больше об этом говорить.

— Но я ваш друг — и твой, и Кассандры, — и для меня невыносимо наблюдать за тем, как вы оба мучаетесь.

Решив прекратить обсуждение моей личной жизни, я обхватил левой рукой свою охапку хвороста.

— Пока мы не выберемся из этой чертовой сельвы, — сказал я с унылым выражением лица, — вам придется с этим мириться.

Упершись правой рукой в следующую ступеньку, я снова начал подниматься. Проходя мимо Касси и Иака, я на них даже не посмотрел.

Я всегда очень ревностно оберегал неприкосновенность своей частной жизни, не допуская в нее даже самых близких друзей, которых, по правде говоря, никогда не было много. Расставание с Касси стало для меня очень болезненным, к тому же мне пришлось давать при этом кучу объяснений — прежде всего своей матери, которая не могла поверить, что мы вдруг ни с того ни с сего решили расстаться, хотя я вроде бы наконец-то «облагоразумился». Именно поэтому я решил поставить крест на данном вопросе и никогда уже не обсуждать его, поскольку каждый раз, когда я это делал, у меня возникало ощущение, что затянувшиеся было раны снова начинают кровоточить, усиливая мою боль, которая, если честно, никогда полностью и не исчезала, но все же, как мне казалось, становилась уже не такой мучительной.

Я знал, что любой психолог сказал бы мне, что мне необходимо подвести итог этому этапу своей жизни и решить свои психологические — да и ментальные — проблемы, прежде чем я смогу наладить свою дальнейшую жизнь. И что уже тот факт, что я отказываюсь говорить об этом с кем-либо, а тем более с Кассандрой, является неоспоримым подтверждением того, что у меня имеется серьезная проблема. Проблема, которую было необходимо как-то решить.

Но что, черт побери, они в этом понимают?!

Рассеянно размышляя обо всем этом и невольно пытаясь мысленно оправдаться перед самим собой за свои поступки и найти для них какие-то веские причины, я вдруг увидел, что уже добрался до предпоследней террасы этой ступенчатой пирамиды и что передо мной остался еще лишь один ярус из гранитных блоков — пониже и, естественно, поуже, чем все предыдущие.

Глубоко вздохнув, я начал подниматься по последним ступенькам, отделявшим меня от вершины пирамиды, думая о великолепном виде, который открывается оттуда на весь город. Когда наконец моя голова оказалась выше уровня последней террасы и я смог на нее взглянуть, первое, о чем я подумал, так это отсутствие здесь растительности. Да, в отличие от предыдущих террас, на этой почему-то вообще не было никакой растительности…

Второй мыслью, пришедшей мне в голову, была мысль о том, что от большой физической нагрузки кислород перестал поступать мне в мозг и у меня началась галлюцинация.

Загрузка...