Даша на Луне

* * *

«Нефритовый странник» — китайский космический корабль, на обшивке которого я сейчас висела, в общих чертах напоминал связку из командного отсека с прикрепленным лунным модулем «Аполлона», но только внешне. В отличие от лунной компании США Китай ставил перед собой задачу не исследовать, а колонизировать Луну.

Для решения подобной задачи требовалось более-менее регулярное сообщение между Землей и Луной, обеспечить которое должен был космический паром: корабль, курсирующий между орбитами Луны и Земли. Оба систершипа: «Странник» и «Странник-0», выведший на орбиту Луны ZERO, являлись прототипами подобного парома.

Этим объяснялась некоторая странность инженерного решения «Странника», который из-за сравнительно большой массы выводился на орбиту Земли с пустыми бакам и должен быть дозаправлен уже там. Для этого на орбиту заранее был выведен грузовик «Шэньчжоу». На этом же грузовике, напоминавшем компоновкой старый добрый «Союз», на орбиту была доставлена и посадочная капсула, призванная дожидаться нашего возвращения из лунной миссии, — в отличие от американцев с собой на орбиту Луны мы её не потащим.

Благодаря этим изменениям «Странник» имел значительно больший по сравнению с «Аполлоном» жилой объем, который сейчас фактически пустовал — проектировали на вырост.

Лунный посадочный модуль «Чанъэ» тоже был спроектирован для будущего обслуживания китайской лунной базы, так что он был выполнен модульным и по завершении нашей миссии должен был остаться на лунной орбите для использования следующими экспедициями, которые в целях экономии доставят с Земли не новый модуль целиком, а только сменную посадочную ступень.

Помимо отличий в компоновке «Странника», эти изменения несли и существенные отличия в работе внутренних систем корабля — так, к примеру, топливные баки всех модулей были соединены трубопроводами в единую сеть, обеспечивающую их дозаправку прямо на орбите. Это невозможная для 60-х задача была решена через использование автоматических датчиков, которые могли проверить работу стыковочных узлов, не допуская ни малейшей течи.

В целом «Странник» являлся космическим кораблем следующего поколения, первым из кораблей космоса, созданных не для одноразовых прыжков в ничто, а для планомерного освоения Солнечной системы. Но Китай не был бы Китаем, если бы не вставил в без малого идеальный корабль что-то специфически китайское. В стиле достопамятной китайской детской азбуки, где на кубике с буквой «Э» красуется надпись «Свинья» и нарисована утка.

На «Страннике» эту роль играл деревенский туалет в стиле «сортир», приделанный сбоку. Ладно, ладно, я немного преувеличила, не сортир, а складная шлюзовая камера, которая, находясь на момент старта в сложенном состоянии, наполнялась воздухом после вывода корабля на орбиту. Просто выступающая сбоку от корабля узкая прямоугольная пристройка с дверцей, в которую вделано круглое окошко-иллюминатор, лично у меня никаких ассоциаций кроме сортира не вызывает. Можно вывезти девушку из деревни, но деревню из девушки не вывести. Даже хлоркой.

И именно на этой камере я сейчас и стояла. На самом деле, в невесомости нет никакой разницы, как стоять, просто мне, висящей у бока корабля, почему-то стало спокойней, когда я, перебираясь по скобам, придав телу параллельное кораблю положение, уперлась ногами в верх шлюзовой камеры.

Минутой раньше я вылезла из доставившего меня к «Страннику» ранца и не без сожаления оттолкнула его от корабля. Умом, конечно, я понимала, что ранец нужно отпустить, но мне всегда очень тяжело расставаться с вещами. Росла в бедности, фигли.

Поэтому я поступила согласно методике Конмари по расхламлению квартиры из маминой книги. Моя мама обожает подобные — она с удовольствием читает «Легкий способ бросить курить» Аллена Карра, попыхивая сигаретой, «Бег ради жизни» Гарта Гилмора, лежа на диване, и «Магическую уборку» Мари Кондо, сидя на захламленной кухне. При этом в лаборатории у неё порядок, близкий к идеальному, что обидно.

В общем, я обняла ранец, поблагодарила его за службу, торжественно сказав: «Средство передвижения космонавта 21КС, большое спасибо. Ты хорошо поработал. Покойся с «Миром». В одной с ним впадине». И оттолкнула ранец по направлению к Земле.

Потом я, как уже рассказала, забралась на будку шлюза и немного наклонилась. Перед моим лицом оказался один из иллюминаторов верхней части «Странника», в котором сейчас маячила оторопевшая рожа одного из тайконавтов. Открыв от удивления рот, он тыкал в меня пальцем, что-то беззвучно крича.

— Дайте воды напиться, а то так кушать хочется, что переночевать негде, — сказала я, прислонив шлем к иллюминатору, чтобы меня было слышно внутри корабля.

В ответ я услышала шум работающих систем корабля, перемежаемый истеричными выкриками на китайском. Вскоре у иллюминатора маячили все четверо тайконавтов во главе с их жилистым высочеством — госпожой капитаном. В отличие от удивленных лиц членов команды, её лицо просто светилось плохо скрываемой яростью.

Еще на Земле, знакомя меня с членами моего будущего экипажа, Посредник предупреждала, что самую большую опасность для меня представляет капитан корабля Хе Пейронг.

— Мужчины, Даша, они и в космосе мужчины, — говорила она мне. — Похлопаешь немного своими длинными ресницами и можешь вить из них веревки. Особенно из этих трех — у старшего, Чэня Гуанчэна дочь твоего возраста, а сравнительно более молодой Пэн Мин, по данным психолога, в обществе женщин робеет и вообще подкаблучник.

— А про Вана Бинчжана что скажешь?

— Он программист, — отмахнулась Посредник, — от него проблем не жди. Знаешь, чем программисты отличаются от баклажанов?

— Нет.

— Вот. Никто не знает.

— А перед Хе мне тоже ресницами хлопать? — я вернула свернувший в сторону разговор в магистральное русло.

— Случай с Хе, конечно, более сложный, — со вздохом призналась Посредник. — Начнем с того, что Хе женщина. И дочь одного из членов ЦК компартии.

— Так она папина победа, — хохотнула я, — китайский Юра Батурин.

— Как раз нет. В этом-то и проблема. Из-за своего происхождения Хе постоянно находится в тени папочки. Всё, что она делает, люди воспринимают с учетом его личности. Хе всю жизнь доказывает себе и окружающим, что достигла всего сама, без оглядки на отца. А это накладывает опечаток — там, где простой смертный может проявить простительную слабость, Хе будет вынуждена идти до конца. Общество вынудило Хе стать большим мужчиной, чем большинство мужчин. И большим китайцем, чем большинство китайцев.

— Понятно, — согласилась я. И я действительно, немного понимала Хе, хотя и росла без отца. Обидно, когда все считают, что ты добилась столь многого за счет симпатичной мордашки. Хе хоть тут повезло — глядя на её скуластенькую физию, все понимали, что свой пост она получила за что угодно, но только не за няшность.

— Папочка, кстати, подгадил Хе так, как мало кто сумеет. Ты уже знаешь, что она, являясь капитаном миссии, единственная из всего экипажа не вступит на поверхность Луны?

— Да, довольно необычное решение.

— Папа в последний момент продавил. Хе не подарила ему внуков, и он, в виде ответной любезности, настоял, чтобы она осталась на сравнительно более безопасной лунной орбите. Поначалу на корабле должен был Ван Бинчжан оставаться, но Китайское национальное космическое управление козырнуло ЦК, и Ваню с Хе поменяли. Так что управлять высадкой она будет по радио, через спутник-ретранслятор «Цюэцяо». И я не берусь судить, как это сказалось на характере Хе, который и до этого все характеризовали как несносный.

— Фигня вопрос, — отмахнулась я. — Как-нибудь уживемся. Я по-любому что-то придумаю, — добавила я, так как до старта оставалось еще около двух месяцев.

Сейчас, наблюдая пылающее ненавистью лицо Хе Пейронг, от которого, кажется, можно было прикуривать сигареты, я поняла, что «что-то придумать» мне нужно прямо сейчас. И это должно быть очень серьезное что-то.

На самом деле, я могла бы и не торопиться. После первого всплеска активности, вызванного моим появлением, китайцы надолго затихарились. Я понимала, что им нужно время, чтобы связаться с Землей, обсудить проблему, принять решение… Но, вашу мать, не два же часа?

Устав висеть, я села на крышу шлюза, прислонив шлем к обшивке корабля. Звуки, пробивавшиеся через слои теплоизоляции и радиационной защиты корабля были искажены до полной неразборчивости, но, судя по накалу страстей, внутри корабля разворачивалась нешуточная баталия.

Больше всего выделялся принадлежащий Хе резкий фальцет, которым она что-то втолковывала вяло отлаивающейся мужской сборной тайконавтов. «Вот ведь сучка крашена!» — в первый раз подумала про Хе я, вспомнив героиню старинного фильма. Слава богу, принимать решение о моем запуске на борт будет не она.

ОО пояснил мне, что предоставленное само себе китайское космическое агентство CNSA будет решать, пускать ли меня на борт ровно столько, сколько нужно, чтобы я от нехватки кислорода загнулась. Потом они подождут еще немного, чтобы убедиться, что я точно ласты склеила, и начнут плакать о том, что не успели спасти.

И дело тут не в особой злокозненности Китая, просто система управления у них устроена так, что принять быстрое решение они не могут — правящим кланам нужно посовещаться, выторговать выгоду для себя и только потом что-то делать. А само космическое агентство, как дикие пчелы, в гнезде которых американцы слишком долго шурудили палкой, пытаясь предотвратить полет на Луну, склонно видеть во всём происки врагов.

— И нет, это не означает, что «ВСЁПРОПАЛО!», Дарья, — добавил ОО, выслушав серию моих нечленораздельных жалоб. — Это означает, что нам нужно точечно воздействовать на одного из китайских чиновников, который в нужный момент примет решение запустить тебя на борт. У бедняги просто не будет другого выбора, с учетом того, что Китай не Россия — в Китае взяточников расстреливают, а не переводят на другую должность. Остальные участники Большой игры домов, так в Поднебесной называется процесс управления страной, просто будут поставлены перед фактом.

Почему я так спокойно об этом рассказываю, ведь моё признание — это фактически смертный приговор человеку? Достаточно отмотать телетайпную ленту назад, чтобы узнать имя чиновника, принявшего решение. Просто потому, что решение приняла Хе. Сама. Как капитан космического корабля — первая на борту после Бога. А поскольку Хе атеистка, то просто первая. Прошу любить и жаловать.

Официальный Пекин и CNSA, получив запрос от Хе, просто не говорили ни да, ни нет, сказав, что нужно обдумать. Хеин папочка, к которому она, наступив на гордость, обратилась с вопросом: «Что делать?», сказал, чтобы Хе «слушалась партию», после чего отрубился, и ЦУП с не мог с ним больше связаться. Чиновник, которого шантажировал ОО, никак себя не проявил — конечно, я допускаю, что он просто ждал нужного времени, чтобы отдать приказ в последнюю минуту, но это рассуждения в пользу бедных. Решение спасти меня Хе приняла самостоятельно. Потребность быть большим китайцем, чем члены китайской компартии, не минус Хе как человека, а огромный плюс.

Но я забегаю вперед.

Просидев, как дура, два часа на крыше шлюза, я получила сигнал от скафандра, что кислорода мне осталось всего на час. Увы, тут всё как в договоре с российским опсосами, которые пишут о скорости Интернета всегда как о скорости «до 20 мбит/с», поэтому с какой бы черепашьей скоростью не тащился трафик, нарушением договора это не является. «Скорость в 0,2 мбит/с не является нарушением договора, поскольку она до 20 мбит/с», — тараторит в ответ на все претензии техподдержка.

Формально время автономной работы космонавта в скафандре «Орлан-М» — до 5 часов. Не пять, а до пяти. Почему так неточно? Да потому, что любое физическое действие ведет к перерасходу кислорода. Больше скажу — к перерасходу кислорода ведет даже чисто психологическое волнение. Так что, если вы получили от скафандра сообщение о том, что воздух осталось всего на один час, знайте, на самом деле воздуха хватит минут на пятнадцать, так как у вас от таких вестей моментально гипервентиляция случится.

Тут нужно правильно выбрать стратегию. Я могла бы, конечно, успокоиться и посчитать до ста, сохранив запасы кислорода в неприкосновенности. Я отбросила этот план — хоть экономь, хоть не экономь, перед смертью я не надышусь. Воздуха хватит на час, и моя будущая стратегия должна учитывать этот фактор.

Поняв и осознав это, я решила не противиться естественному ходу событий. Отдаться на волю течения и волн. «Паника, паника, я капитан Титаника!» — подумала я и, спустившись к люку, решила напомнить о себе корабельным затворникам.

Прикрепившись магнитами к дверце шлюза спиной к кораблю, я начала барабанить сапожком скафандра по двери. Начала я традиционно: весело, с легким оттенком безумия:

— Вы (Стук!) хотите (Стук!) поговорить (Стук!) о (Стук!) пресвятой (Стук!) госпоже (Стук!) нашей (Стук!) Марии Дэви Христос (СТУК! СТУК! СТУК!). Это не вопрос, это утверждение! (СТУК!!!!) Благая весть грядет! (СТУК!!!).

Но потом я случайно посмотрела на индикатор, который показывал, что я выдышала за какие-то пять минут пятнадцатиминутную норму, и меня пробрало по-настоящему. Настолько, что я даже стала серьёзной, что со мной бывает редко.

— Воздух заканчивается. (Стук!) Связи с Землёй нет. (Стук!) Возможности эвакуироваться нет. (Стук!)

Сколько я стучала, точно я сказать не могу, я не смотрела на индикатор, чтобы не расходовать паникой кислород. Субъективно — прошла вечность. Объективно — четверть часа. Дверь не открылась. Звуки внутри корабля стихли.

Я повернулась и посмотрела на замок. Входить в чужой дом без приглашения — признак невысокой культуры, но всё же лучше так, чем умирать на пороге. Оба индикатора на двери горели красным, сигнализируя, что шлюзовая камера заполнена воздухом и что ведущая в корабль внутренняя дверь шлюза открыта. Кстати, когда я прилетела, оба индикатора были зелеными. Китайцы открыли дверь в корабль, заблокировав замок шлюза специально, чтобы меня не впускать.

Вот я лошара, подумала я. Надо было сразу войти, как прилетела. Пока экипаж не прочухался. Хоть это и не было предусмотрено планом и Посредник прямо запретила мне подобный поступок как способный вызвать рефлекторную реакцию на вторжение в корабль. Агрессивную вплоть до убийства.

«Ну, пристрелили бы они меня, — подумала я. — И что? Лучше ужасный, но быстрый конец, чем эта смерть в рассрочку».

— Я (Стук!) хочу (Стук!) жить (Стук!), — прокричала я.

И прекратила стучать. Не видела смысла. Воздушной смеси в скафе осталось на пятнадцать минут, и мне их хотелось провести спокойно, без судорожного скобления под дверью. В голове вертелся идиотский стишок: «Стояла Даша около двери. Её не пустили. Она задохнулась». Вышло как-то очень не по Стругацким, во всех смыслах.

— Прощайте, — крикнула я. — Меня звали Дарья, скраденные вы суки.

Примерно в этот момент дверь шлюза и открылась. Трагедия моментально сменилась фарсом: к двери магнитными захватами я была приклеена, так что меня просто развернуло и прижало к кораблю. Конечно, я тут-же отцепилась и повернулась, как раз чтобы увидеть донельзя удивленную позу тайконавта, который вертел шлемом в разные стороны, пытаясь найти того, кто стучался.

Я вытянула руку и притронулась к его шлему, обращая внимание на себя. Бедняга с перепугу дернулся всем телом, судорожно разворачиваясь в мою сторону. Увидев меня, он выпучил глаза, замахав руками в нелепой попытке улететь. Но быстро успокоился, протянув мне раскрытую ладонь.

Если честно, я даже прослезилась от затопившего меня чувства благодарности.

На этом, кстати, сказка кончилась. Тайконавт, оглядел меня, зацепившись взглядом за пристегнутый сбоку от скафандра багаж. И тут же протянул в его сторону руку, требовательно раскрыв ладонь.

Я отстегнула карабин и передала чемодан в его руки. После чего этот вероломный китаец хорошо отработанным движением выпнул чемодан в космос. Как бьющий пенальти футболист.

— Ты что творишь, рэпер гнойный? — возмущенно выпалила я, наблюдая за стремительно уменьшающимся чемоданом. — Там, между прочим, у меня скафандр. Был, — со всхлипом добавила я чуть позже, когда поблескивающий гранями чемодан исчез из виду.

Тайконавт подал мне руку, направляя в шлюз, и проследовал за мной, закрыв двери. Одним из преимуществ решения с выносом шлюза как раз было то, что в просторной шлюзовой камере было место для двоих.

Включились насосы, заполняющие камеру воздухом. По тому, как менялось ощущение скафандра, который, став сначала из жесткого и неудобного каркаса висящим на мне балахоном, подобрался, облепив тело как мокрая одежда, я поняла, что давление на корабле примерно равно земному.

Вместе с воздухом в шлюзовую камеру начали поступать звуки из корабля. Гудение насосов и вентиляторов, фоновое бормотание новостного телеканала. Оставшийся на борту экипаж безмолвствовал. Но не успела я толком обдумать этот, очевидно, не самый лучший показатель «дружелюбности» встречи, как дверь в корабль начала открываться.

Естественно, внутрь. Не дожидаясь, пока она полностью откроется, я открыла забрало шлема. Посредник настаивала, чтобы я сделала это при первой возможности, чтобы тайконавты сразу увидели во мне человека, а не анонимный скафандр. Человека убить сложнее, этому учит нас психология. А еще забрало шлема нужно было открыть, чтобы я могла хлопать ресницами, не забывайте об этом моём тайном оружии.

За время выравнивания давления глаза успели привыкнуть к темноте, после слепящего вечного полудня космоса, так что я видела все хорошо. А посмотреть было на что:

В похожем на большую бочку помещении, освещенном яркими полосами светодиодных лент, царил типичный для космоса беспорядок. На самом деле, конечно, здесь, как в хорошей мастерской, все было на своём месте, а ложное впечатление хаоса создавалось потому, что вся техника, что мы привыкли видеть, от автомобиля до сотового телефона, проходит творческое осмысление дизайнером. Без удизайнеренного вусмерть облика сейчас даже шуруповёрт не продать. Тогда как на «Страннике» техника была в первозданном виде, такой, какой её задумали конструктор и инженеры.

Конечно, сейчас я смотрела на внутренности корабля несколько другими глазами — сказались полгода обучения. Вместо бессмысленной мешанины устройств я видела системы. Электроснабжение, связь, навигация, теплообмен, воздухоочистка, пожаротушение и научные модули сплелись в единый узел — сложный, но постижимый.

У стен корабля, держась за поручни, висели оставшиеся три тайконавта. Двое мужчин, находившиеся слева и справа от открывшегося шлюза, держались за поручни ногами, широко расставив руки и приготовившись меня ловить. Но я почти не обратила на них внимания, похищенного висящей у противоположной стены Хе Пейронг собственной персоной.

Жилистая, смуглая, скуластая женщина лет тридцати пяти — сорока, одетая в полувоенные брючки и черную футболку, с темно красными волосами, собранными в два рога в китайской традиционной прическе, Хе держала в руках антикварный кортик с перламутровой рукояткой и каким-то китайским мифическим животным на гарде и пырилась в меня похожими на угольки глазами.

— Здравствуйте, — как можно более нейтрально сказала я по-английски.

— Оно молча снимает скафандр. Медленно, — ответила Хе, немного поиграв кортиком перед моим лицом.