Демоны Черной степи

Глава 26

Далекие воспоминания (Клиника Григоровича)

Прошлое Евы

Тогда, я еще могла целовать кого-либо… И поцелуй мой не принес бы смерть этому человеку.

Тогда…

Это было в самом начале осени, более семи лет назад, и Григорович в то время только-только обустраивался в своей новой клинике, что находилась в окрестностях Рэгдолла, неподалеку от руин Райндолла.

Часть клиники я впервые увидела сквозь узкое зарешеченное окошко в кузове маленького грузовичка, в котором меня и еще нескольких пациентов подвезли к зданию. Она была не такой уж и большой, всего лишь шесть этажей, и выглядела довольно старой… Прямо на моих глазах, рабочие устанавливали вокруг клиники высокую сетчатую ограду. “Какое хмурое место” тут же подумала я. Неужто, здесь теперь мне жить? Здесь, вдалеке от всего мира… Но, разве принес мне этот мир хоть что-нибудь хорошее?

Первое время, в клинике было очень мало людей. Из охраны, лишь Габриэль Марек со своими подчиненными. Из персонала, только Линда, доктор Григорович да пару невзрачных медсестер, что никогда не разговаривали со мной. Из пациентов – я, и несколько плюгавых стариков, что и передвигались-то с трудом. В общем, чувствовала я себя ужасно одинокой.

Два раза в день мне разрешалось выходить во внутренний двор клиники, где стены здания зачем-то были выкрашены в кричаще-желтый цвет. Впрочем, желтизна эта мне нравилась, ведь она здорово контрастировала с каждодневным свинцово-серым небом наверху…

Также, во внутреннем дворе присутствовало несколько ореховых деревьев, и странный монумент самолета, взлетающего в клетке… Самолет меня очень заинтересовал, и я несколько раз подряд обходила его по кругу, пытаясь найти хоть где-нибудь на монументе какие-то надписи, которые могли бы рассказать о его происхождении и значении. Однако, ничего такого отыскать мне не удалось. Взлетающий в клетке самолет выглядел крайне абсурдно. Он словно бы возник из чьих-то бредовых снов…

На ореховых деревьях листья уже начинали желтеть. Пройдет совсем немного времени, и листья эти высохнут и опадут. А потом наступит зима… Интересно, каково гулять в этом дворе зимой? Я могла бы попробовать слепить снеговика… Эх.

Листья желтели, зато орехов было полно. Я подбирала их прямо с земли, когда они падали, вскрывала и с удовольствием ела. Орехи мне нравились… Они действительно были неплохи, хоть среди них и попадалось множество гнилых. Но, конечно, никакие орехи не могли заменить яблок. Вот яблоки – это сила! Яблоки я просто обожала. Но откуда было взяться яблокам в клинике Григоровича?

Линда была чуть старше меня… Дочка Григоровича… она ужасно на него походила почти во всем, за исключением волос. Волосы у Григоровича были темные, а у Линды пепельно-русые. В свои восемнадцать Линда выглядела настоящей красавицей, с прекрасно оформившейся грудью, и грустным, вечно бледным сердцевидным лицом.

Иногда, Линда выходила ко мне во внутренний двор, и тогда мы беседовали о всяком. С каждым днем мы все более сближались с ней, и вскоре стали хорошими подругами. Меня забавляла ее привычка вечно скрывать свои эмоции… В то время выходило это у нее из рук вон плохо и неуклюже.

День шел за днем. На улице становилось все холодней. Во внутреннем дворе клиники Григоровича мы с Линдой ели орехи, смотрели на желтые стены, гадали над происхождением монумента, вели бесконечные разговоры о чем угодно… Однажды, Линда даже пообещала раздобыть для меня яблок. И выполнила свое обещание. Она действительно принесла мне яблоки, прямо в палату, и именно такие, какие мне нравились – красные, мягкие и сладкие.

Пока мы вместе поедали эти яблоки, дочка Григоровича рассказала мне о своей матери, которая умерла от рака головного мозга, и о двоих старших сестрах, что после этого ушли из дома.

– Я не могу их ни в чем винить. – Говорила Линда. – Ведь я не такая глупая, как может показаться, и понимаю, чем занимается мой отец. Незаконные операции над людьми. По сути – он преступник. И все же… Они бросили меня. Я не виню их, но мне обидно и грустно. Ведь я очень любила их.

– Но доктор Григорович ведь тоже любит тебя, и никогда не бросит, это уж точно! – Уверила я Линду.

Та улыбнулась мне отцовской улыбкой.

– Я тоже так думаю. Он никогда меня не бросит. Он хороший. Обучает меня докторскому делу, и выходит у меня вроде неплохо. Скоро я стану хорошим хирургом, без всяких там университетов.

Конечно, Линда знала об особенностях моего тела. Доктор Григорович не мог не оповестить ее об этом. К тому же, она присутствовала в качестве его ассистентки на последних операциях, которые тот проводил надомной. Однако, как именно я управляюсь со своими костями, она никогда не видела… Однажды, во время очередной нашей прогулки во внутреннем дворе, Линда попросила меня продемонстрировать каким-либо образом свои способности. Я решила не шокировать ее сильно, и для начала просто заставила пальцы на обеих руках удлиниться… Заострившиеся костяшки, пробив кожу, превратились в огромные белые когти… Линда, узрев это, широко раскрыла свои светло-карие глаза.

– Да ты действительно опасна, Ева! Точнее… нет я не то хотела сказать. Ты, в случае чего, можешь здорово постоять за себя. Вот что!

– Это верно. – Я довольно улыбнулась, возвратив пальцам былой вид. – Я еще и не такое могу. Ведь мои кости полностью подчиняются мне… Недавно я пробовала создать костяной меч, который в случае надобности могла бы извлекать прямо из своего запястья. И у меня почти получилось. А еще ребра… С ребрами я тоже хорошо управляюсь, но правда это опасно, можно внутренние органы повредить… Показать что-нибудь еще?

– Нет. – Линда покачала головой. – Посмотри, твои пальцы уже кровоточат.

– Пустяки. Ты же знаешь о моей регенерации. Эти раны полностью зарастут через пару минут.

– Знаю.

Она замолчала, и задумчиво посмотрела на жалкий кусочек неба, весь затянутый серым. Там, наверху, почти всегда такая вот серость. Иногда мне казалось, что совсем скоро я забуду, как выглядит солнце… Но ведь на то и осень…

Я подошла к Линде совсем близко. Интересно, о чем она думает сейчас? Она… Может быть она испугалась того, что я на самом деле из себя представляю? Но ведь это просто мои кости, которыми я наконец владею. Раньше я была куда страшнее. Раньше я была настоящим чудовищем!

– Раньше я была жуткой. – Сообщила я Линде. – До того, как твой отец помог мне. Я была настоящей уродиной. Я была настолько мерзкой и страшной, что ты и представить себе не можешь. Мои собственные родители отвернулись от меня, а твой отец помог… и теперь, он отец и для меня тоже.

– Я знаю. – Тихо повторила Линда. – Знаю, как ты относишься к моему отцу, и знаю, какой ты была. Но сейчас ты прекрасна, поверь мне, Ева. И опасна… Ты словно роза, красивая и опасная, можешь выпустить шипы и ранить своих врагов.

Ветер не проникал в желтый каменный колодец. Но шумел где-то за стенами клиники. От Линды пахло хорошим порошком, которым она стирала свой белый халат…

Значит, она все-таки полностью принимает меня! Принимает такой, какая я есть. Как же это здорово! Мне ведь так не хватало, такой вот подруги, которая любила бы меня просто за то, что я есть. Мне не хватало любви, которую я потеряла тогда, когда болезнь ворвалась в мою жизнь, и заставила мою семью отвернуться от меня. Любви, которую я потеряла, убив свою мать… Стоит ли рассказывать Линде об этом убийстве? Может-быть чуть позже…

– Ты знаешь, что Габриэль положил на тебя глаз? – Наверное Линда хотела сменить тему, но получилось у нее плохо.

– Габриэль? Габриэль Марек?

Я видела Габриэля несколько раз мельком, и он показался мне очень даже симпатичным. Так я Линде и сказала…

Потом мы просто вместе смеялись и мечтали. Мечтали о том, о чем способны были мечтать…

Вороны садились на ветви ореховых деревьев, и громко кричали. Линда в моем сознании тоже почему-то ассоциировалась с вороной. Девушка-ворона… Я очень надеялась, что мы с ней останемся хорошими подругами, что бы ни произошло в нашей жизни дальше. Я верила в это…

***

Вскоре, по субботам начал являться туман. В первый раз он пришел вместе с небольшим землетрясением – несколько толчков, от которых в палате моей с потолка посыпалась известка… Когда толчки прекратились, я выглянула в окно, и увидела, как грязно-серый морок сползает по желтым стенам, стремительно заполняя колодец внутреннего двора. Обычный туман так себя не ведет, а этот словно бы был живым… В тот день я отказалась от прогулки, и, как выяснилось позже, поступила весьма мудро.

Первыми, опасность тумана прочувствовали на себе люди Габриэля, которых тот выставил по периметру ограды вокруг клиники. Трое из них к вечеру стали харкать кровью, один бесследно исчез, и еще один сошел с ума. Все это мне Линда тем же вечером рассказала… Сам Габриэль не пострадал. Но обеспокоился жутко. Позже, от той же Линды я узнала, что из тех троих, которые харкали кровью, выжил только один – тип по имени Патрик. Патрика я знала, потому что тоже видела его пару раз. Он куда старше Габриэля, но не в пример глупее. Мерзкий, бородатый, самодовольный мужик, от которого за версту разит дешевым одеколоном… Что ж, этот боров и вправду мог выжить. Такого умертвить тяжело.

Уже на следующей неделе мне стало известно, что благодаря своим связям, Габриэль выписал себе четверых новых бойцов, а также оснастил всю свою команду противогазами…

Землетрясений больше не повторялось. Однако, туман приходил каждую субботу с завидной регулярностью. Однажды, взглянув во Время Тумана в окно, я различила в серой мгле тощую фигуру, что покачивалась в петле на толстой ветви одного из ореховых деревьев… Вот так да! И кто же это вздернуться удумал? Неужто кто-то из стариков? Так они из палат-то своих почти не выходят… Или это кто-нибудь из персонала?

Нужно сообщить об этом Григоровичу или Линде! Я уже направилась было к двери, но некое странное чувство внезапно заставило меня развернуться обратно к окну. На ореховом дереве никто не висел… Но ведь я видела! Видела собственными глазами! А собственным глазам я привыкла доверять.

В воскресенье Линда внимательно выслушала меня.

– Ты ведь уже знаешь, что Туман опасен. – Сказала она мне. – Он ядовит, и кроме того, в нем таится нечто... нечто сверхъестественное и очень опасное. Не даром ведь один из подчиненных Габриэля сошел с ума, а один и вовсе исчез. Тот, который обезумел, все твердит о каком-то черно-белом полумесяце, каких-то нитях – красных, белых и черных. Но мой отец уже работает над ним… Туман может показать тебе иногда странные, а порой даже страшные вещи. Я не рассказывала тебе, но в прошлую субботу видела кое-кого за окном. Свою мать… А ведь та умерла давным-давно. Но это была именно моя мама. Даже по прошествии времени, я не могла бы спутать ее лицо ни с чьим другим. Вот только при жизни волосы у матери были рыжие и волнистые, но прошлую субботу она предстала передо мной с черно-белыми прямыми волосами, и в таком же черно-белом платье… Тумана следует всерьез опасаться, но не нужно всегда верить тому, что ты можешь в нем увидеть.

– Туман опасен. – Согласилась я, ничуть, впрочем, не испугавшись. Такая уж у меня натура, то что других должно пугать, меня заинтересовывает…

Шло время. С каждой неделей на улице становилось все холодней и холодней. Я не прекращала тренироваться, и с костьми своими управлялась все лучше. Ну правда, упражняясь как-то, во время работы с собственными ребрами, я ненароком повредила себе легкое. Однако, благодаря исключительной регенерации и своевременной помощи доктора Григоровича, довольно быстро оправилась.

Я мечтала стать его оружием, и готовилась к этому, и так ему и сказала, лежа на операционном столе, после той самой неприятности с легким… Он послушал меня и кивнул, а потом сказал, что пока не время, что он еще хочет усовершенствовать меня.

– И каким же это образом? – Поинтересовалась я, следя за блеском скальпеля в его ловких пальцах.

– Пока что, ты самый удачный мой проект. – Сообщил мне доктор Григорович. – И я очень хочу сделать тебя еще лучше. Скажи, чего бы ты хотела, чтобы быть моим идеальным оружием?

Я подумала немного, потом сплюнула кровь на заботливо предложенную Линдой салфетку и проговорила, задыхаясь:

– Я способна убивать своими костями, но думаю, мне не хватает физической силы, ловкости и… Я… – Внезапно я вновь вспомнила, как ползла на брюхе под фонарями. – Среди прочих ночных кошмаров, мне снятся иногда такие, в которых я проваливаюсь в сырую земляную яму, прямиком в змеиное гнездо, и змеи обертываются вокруг меня и кусают, кусают, кусают… Я ведь с детства боялась змей. Это после того, как в пятилетнем возрасте одна из них ужалила меня, и я чуть не умерла. Я боюсь змей… но и восхищаюсь ими! Это твари страшные, опасные, и жутко красивые. А вы глаза их видели? Хочу себе такие же… некоторые змеи ведь обладают инфракрасным зрением. Вы можете сделать мне змеиные глаза и инфракрасное зрение, чтобы даже в темноте я могла обнаружить своих врагов благодаря теплу их тел? – Потом я коротко взглянула на Линду, та смотрела на меня странно, но я все же продолжила… – И сделайте слюну мою ядовитой, как у змеи. Конечно, я тогда не смогу никого целовать, но думаю, что это не проблема. Я хочу кусать возможных врагов, и кусать смертельно. Сила, ловкость, змеиный взор и обоняние, а также яд. Вот, что мне нужно.

Григорович снова кивнул:

– Мне будет интересно работать над всем этим. Думаю, через неделю мы сможем приступить. А сейчас, нужно разобраться с твоим легким. Линда, давай наркоз.

– Не нужно. – Возразила я. – Я хочу чувствовать боль.

– Как скажешь. – Григорович пожал плечами. – Боль так боль. Но если ты вздумаешь дергаться, я все же попрошу Линду усыпить тебя.

***

Эту парочку привезли однажды утром, в понедельник. Об этом я узнала, конечно же, от Линды, которая, сопровождая меня с утра в столовую сказала, что сегодня у меня появятся новые друзья. Новые друзья? Над этим словосочетанием я всерьез задумалась… А нужны ли мне новые друзья? Нужно ли мне еще общение, кроме того, которое есть у меня сейчас? Подумав хорошенько я поняла, что нужно… Линда также сказала мне, что по ее просьбе Григорович определил новеньких именно на мой этаж.

– С каждым днем у меня все больше работы. – Голос дочки Григоровича действительно показался мне уставшим. – Теперь, я буду видеться с тобой редко. Но, скоро и в клинику будет поступать больше пациентов. Габриэль с частью своих бойцов навострился похищать людей из близлежащих селений во Время Тумана.

Я хмыкнула.

– Эти тоже из похищенных?

– Думаю, да… Но они, как бы это сказать? Они просто путешествовали в нашей местности.

– Путешествовали?

– Бродяжничали.

– Вот как…

В столовой я их наконец увидела. Они сидели на другом конце зала, неподалеку от полоумной старушки с первого этажа. Парень и девушка. Оба какие-то потрепанные, и в то же время невероятно красивые. Взор мой так и прилип к ним… Парень шепнул что-то девушке, и та рассмеялась, потом посмотрела на меня. Я и не думала отворачиваться, а про завтрак и напрочь забыла.

Девчонка была скорее всего одного возраста с Линдой, но намного красивее ее… Кожа, вовсе не бледная, но загорелая. И где это она загореть умудрилась в наших сумрачных краях? Хотя… Линда ведь сказала, что эти двое путешествовали.

Загар девушки был великолепен, но еще великолепнее были ее спутанные волосы персикового цвета. Эти волосы были длинными и небрежными, почти полностью распущенными. Лишь несколько маленьких косичек спереди обрамляли миловидное круглое лицо. Что за чудная прическа? Такая простая, и такая замечательная…

Парень тоже очень симпатичный. С мягкими, но приятными чертами и яркими ласковыми изумрудными глазами. Его темные волосы были подвязаны широкой серо-зеленой лентой.

Девушка слегка улыбнулась мне и подмигнула. Я не могла не улыбнуться в ответ. Интересно, какой им показалась моя улыбка?

Познакомиться с этой парой поближе, мне удалось чуть позже, на прогулке, во внутреннем дворе клиники Григоровича. Тот день уже был очень необычным, хотя бы оттого, что ближе к обеду извечные тяжелые тучи пропали неведомо куда, и выглянуло солнце. Оно почти не грело, и все же я смогла ощутить его слабое, едва теплое прикосновение на своей коже. Невозможно было не порадоваться этому солнцу.

Парень с девушкой как раз рассматривали взлетающий в клетке самолет, когда я подошла к ним. Первым меня заметил именно парень. Я встала рядом с ним и он, вновь возвратив взор к самолету, произнес:

– Что за странная скульптура… – Потом он спросил меня. – Ты знаешь ее значение?

– Нет. – Я покачала головой. – Все хочу доктора Григоровича об этом спросить, но забываю. А Линда не знает…

– Линда… – Задумчиво вымолвил парень. – Это ведь та молоденькая докторица?

– Она самая.

– Сегодня мне уже довелось встретиться с ней. Все расспрашивала меня, были ли в моей семье какие-нибудь наследственные болезни, что могли бы передаваться от отца к сыну или от деда к внуку. Бред какой-то…

Ворвавшийся в желтый колодец одинокий порыв ветра шевельнул его волосы. Парень еще раз взглянул на самолет, после чего протянул мне руку.

– Меня Феликс зовут, а ее Клементина. – Он кивнул на девушку. – Она едва не стала моей женой в конце этого лета. Но… обязательно станет, когда мы выберемся отсюда.

Даже загар не мог скрыть румянец, что появился на щеках девушки при этих его словах.

– А я Ева.

– Давно ты здесь, Ева? – Спросил Феликс.

– С самого начала. Григорович переехал в эту клинику пару месяцев назад, и я вместе с ним, и еще несколько пациентов. Старая клиника была куда меньше и хуже этой. И там меня на прогулки не выпускали. Ну, впрочем, первое время я и ходить-то не могла…

– Клиника? – Феликс хмыкнул. – Нет… это что-то вроде тюрьмы. Какая же это клиника?

– Нет! – Возразила я. – Доктор Григорович не только… – Тут я запнулась, но потом поняла, как продолжить. – Кроме всего прочего, он помогает людям! И вас он сможет исцелить, что бы вас не тревожило.

– Но мы ничем не больны. – Феликс нахмурился.

Не зная, что ему ответить, я посмотрела на девушку, и заметила на ее запястье множество разноцветных тканевых браслетов.

– Красивые браслеты.

– Спасибо. – Девушка улыбнулась. – Каждый из них я покупала себе в очередном городе, в котором мы с Феликсом оказывались, а некоторые сделала сама. – Она наклонилась к земле и подняла один из наполовину высохших ореховых листьев. – Хорошо бы кленовые листья. Я люблю кленовые листья, а тут одни ореховые, и усохли уже почти. Впрочем, осень ведь… Мы с Феликсом любим осень и зиму. Но летом путешествовать легче.

– Вы путешествовали?

– Ага. – Подтвердила девушка. – Наши родители уже давно махнули на нас рукой, и мы путешествовали, автостопом, электричками и даже автобусами, если на автобусы были деньги. Иногда, конечно, приходилось и пешком идти… В городах мы зарабатывали музыкой. Играли на площадях и в подземных переходах, я на флейте, а Феликс на гитаре. Все было хорошо, пока те вояки не прихватили нас и не доставили сюда. – Клементина затравлено огляделась. – Странное место, и жуткое. Наверное, мы добродились, и теперь над нами будут проводить эксперименты.

– То есть, вы бродяжничали. Я правильно поняла?

– Да. И что в этом такого?! – Девушка так забавно возмутилась, что я не могла не улыбнуться. – Мы жили, как хотели! Мы были счастливы! Но злая судьба занесла нас сюда…

– Не самое плохое место…

– Да нет же! – Воскликнул вдруг Феликс. – Может быть для тебя, Ева, и не самое плохое. Но для нас… Этот самолет в клетке очень символичен. Мы так же, как и он - не можем вылететь из этого желтого удушающего колодца, вернуться к степям, дорогам, городам, музыке! Но, мы сломаем эти прутья.

Он так уверен в себе, этот Феликс. Он обещает сломать прутья. Да только как он собирается это сделать? Смутное, не оформившееся беспокойство зародилось в моей душе… Лишь бы эти двое не сотворили чего-нибудь! Нужно сообщить Линде, чтобы она сказала Габриэлю приглядывать за ними.

Прекрасные бродяги… После этого разговора я почти влюбилась в них… Изумрудные глаза Феликса, и персиковые волосы Клементины… Вечером, лежа на постели в своей палате, я представляла себе бродяг, как моих новых замечательных друзей. Мне казалось, что жизнь моя заиграла свежими красками. Но… надолго ли это? Бродяги все же беспокоили меня, ведь мысли их текли в совершенно неверном направлении. А еще меня беспокоила Линда, которая, как мне казалось начала все более и более от меня отдаляться. И дело тут, похоже, было совсем не в избытке ее работы. Она будто… боялась меня?

***

Все последующие дни, снова были серыми и холодными. По утрам, на редких пучках пожухшей травы, и ветвях ореховых деревьев, уже полностью лишенных листьев, я видела серебро инея. Все дальше от лета, все ближе к зиме, в холодную неизвестность…. Но во мне теплилась надежда, что, когда выпадет снег, снеговика я буду лепить не одна.

Феликс с Клементиной… Невозможно было не думать о них! Эти двое прочно засели в моей голове. Размышляя о своих новых знакомых, я неизменно чувствовала сладкий трепет в груди. Но и боялась того, что они могут совершить…

Феликс сказал, что сломает прутья этой клетки. И что же он намерен делать? Что, они оба намерены делать? Лишь бы не натворили каких-нибудь глупостей. Мои милые прекрасные бродяги! Свыкнетесь с вашей новой реальностью, и не совершайте глупостей. Останьтесь, пожалуйста, со мной!

Линде, я так ничего и не сказала. Не сказала потому, что не хотела потерять их. Ведь из-за моего донесения, их могли отделить от меня, и поместить в более строгие условия содержания. А я не желала расставаться с теми, кого только-только обрела…

Однажды, во внутреннем дворе, я стояла под тем самым ореховым деревом, на ветви которого видела жуткую фигуру повешенного. Я стояла, рассматривая темный след на ветке, глубокую потертость, которую вполне могла бы оставить веревка… Это точно след от веревки, но… слишком старый. Ему наверняка десятки лет, а ведь висельника я видела совсем недавно. Значит, туман являет призраков? Он ведь показал Линде ее умершую мать…

Следовательно, когда-то кто-то повесился в этом желтом каменном колодце, на этом самом дереве, под которым я стою сейчас… Жутковато, и интересно…

Я услышала за спиной шаги, и обернулась. Это были они, мои любимые бродяги. Но правда сегодня, что Феликс, что Клементина, оба выглядели из рук вон плохо.

Феликс был мрачен и бледен. Клементина судорожно обнимала себя руками. Весь загар с ее кожи давно сошел, уступив место нездоровой землистости.

И глаза у них обоих потускнели. Я как ни старалась, не находила в этих глазах былого света…

Но все же, Клементина улыбнулась, взглянув на меня.

– Привет, Ева. – Она помахала мне рукой.

– Привет. – Я подошла к ним ближе. – Выглядишь, честно говоря, немножко скверно, Клем.

Девушка отмахнулась.

– Ой, ты бы себя видела. – Потом она попыталась рассмеяться, и… не смогла. Я отчетливо видела, что она действительно хотела этого, но вдруг что-то словно заморозило уже готовый родиться смех. – Он продолжает мучать меня. – Она вздрогнула. – Доктор Григорович! Он… Я даже не знаю, что он делает. Он вводит меня с помощью наркоза в глубокий сон, а просыпаюсь я уже в палате, и все тело у меня жутко ноет. Но нигде нет никаких ран, шрамов, ничего подобного. И все же он что-то делает! Он еще даже резать меня не начал, а я уже на пределе!

Дрожащими руками она подняла сухие листья с земли, и принялась мять их в ладони.

Тут в разговор вступил Феликс:

– Григорович мной не занимается. Он отдал меня этой… Линде, своей ненаглядной доченьке. Но дочь ничем не лучше отца! Она мила и вежлива, но под всем этим скрывается все тот же доктор Григорович, только в юбке. Она пока еще не истязала меня, лишь обследовала. Но я по глазам ее вижу, что будет истязать. У нее глаза, точь-в-точь, как у отца. Но… мы вскоре сломаем прутья этой клетки!

На лбу его уже не было серо-зеленой ленты, а черты лица растеряли былую мягкость.

Внезапно, Клементина рассмеялась. Она все же смогла! И тогда я увидела ее прежнюю, увидела такой, какой она была в первый день нашей встречи. Смотря на нее, Феликс тоже улыбнулся. Теперь, и он был прежний. Все те же изумрудные ласковые глаза…

– Мы очень мало знаем о тебе, Ева. Но все же, нам хочется тебе доверять, и мы думаем, что можем. Что-то есть в твоем лице такое – очень честное и незащищенное. Может, ты и не знала, но обладаешь странной способностью притягивать людей. Ты и нас с Феликсом притянула. Ты понравилась нам обоим!

От волнения у меня даже дыхание сперло.

– Понравилась? – Робко переспросила я. – Это… это здорово. Правда! Вы мне тоже очень нравитесь! Вы оба такие славные! И я хочу, чтобы вы были моими друзьями.

– Ты ведь тоже здесь не по своей воле. – Тихо вымолвил Феликс. – Мы с тобой товарищи, по несчастью.

– В этом месте так много боли, серости, тоски, безысходности. – Вновь заговорила Клементина. – И так мало любви. Но если вокруг нет любви, создай ее себе сам. Любовь с дружбой очень важны, бесценны, они – это то, ради чего стоит жить, и то, что помогает жить правильно. Они должны присутствовать везде и во всем. – Она осторожно взглянула мне в глаза. – Приходи сегодня ночью ко мне в палату, Ева. Там и Феликс будет. Мы хорошо проведем время, поболтаем о важном.

От этих ее слов я вдруг почувствовала себя невероятно легкой. Могла ли я желать большего! Это похоже на какой-то сон… Прекрасный, замечательный сон.

Одна единственная ворона вдруг каркнула над моей головой. Я посмотрела на эту ворону, потом взгляд мой переместился на желтые стены и темные окна. В одном из этих окон я вдруг увидела смутный силуэт Линды. Дочка Григоровича наблюдала за нами…

– Я приду. – Ответила я Клементине. – Обязательно приду.

– Мы будем ждать тебя…

Ворона закричала вновь…

***

Ночь была чернильно-темной. Выглянув в окно у себя в палате, я не увидела на небе звезд. Единственными немногочисленными звездочками были светящиеся окна клиники Григоровича.

Но на моем этаже свет давно погасили.

Конечно, ведь уже глубокая ночь, безветренная, безлунная и беззвездная…

Сжимая пальцами холодный подоконник, я наконец решила – пора, и двинулась к выходу из палаты.

Мои милые бродяги ждали меня, и все мое естество сладко трепетало, когда я думала о времени, что мы проведем вместе.

Аккуратно прикрыв за собой дверь, я побрела по темному коридору в палату Клементины.

Сердце мое билось быстро. Видимо, я и вправду привязалась к бродягам. На секунду мне даже представилось, как мы путешествуем все втроем – я, Клементина, Феликс. Как едем на электричке, или шагаем по пыльной дороге навстречу солнцу. Смогла бы я променять ту жизнь, которая есть у меня сейчас, на что-то подобное? Я бы научилась играть на чем-нибудь, и развлекала людей в городах, а они платили бы мне звонкой монетой. Прекрасно, но… Нет! Как же я могу уйти от своего названного отца?! От человека, который подарил мне новую жизнь, и силу?! Я же так люблю его, хочу помогать ему во всем и оберегать. Уж кого-кого, а его я никогда не покину…

Однако… сегодня ночью, я, возможно, забуду о нем ненадолго. Какой бы я ни была сильной, но любовь и дружба нужны даже мне. Мне нужен кто-то, с кем я могла бы общаться, проводить время, делить горести и печали. Раньше я думала, что Линда подойдет для этого. Но Линда стала отдаляться, а бродяги были так близки и так прекрасны!

Мои глаза уже давно привыкли к темноте… И все же, войдя в палату Клементины, я сначала почти ничего не увидела, ведь шторы на окне были задвинуты, что сгустило тьму еще более.

Но потом я услышала чье-то дыхание, и голос Феликса произнес:

– Ты и вправду пришла.

Он дотронулся до моего запястья, потом мягко обхватил его, и увлек меня за собой.

– Здравствуй, Ева. – Это уже произнесла Клементина, когда я присела на край кровати рядом с ней.

– Мы бы сыграли тебе в этой темноте, Ева. – Вновь заговорил Феликс. – И это согрело бы твою душу. Ты ведь даже не знаешь, как мы играем. Люди смеются и плачут слушая, ведь играя мы изливаем на них свет, что заключен внутри нас. Музыка – это самая настоящая магия, и я сомневаюсь, что есть в мире волшебство сильнее.

Они сидели совсем рядом со мной, и я чувствовала тепло исходящее от их тел. Как же приятно было ощущать это тепло! Оно, казалось, проникало через мою кожу и добиралось до самого сердца, которое билось сейчас очень спокойно и ровно.

– Но псы Григоровича забрали наши инструменты и не думают отдавать. – Продолжил Феликс. – А я ведь просил Линду об этом. Но она пропустила мои просьбы мимо ушей, хотя притворяется доброй.

– Она добрая. – Возразила я. – Я знаю ее достаточно давно, чтобы сказать – она действительно очень добрая.

Мне захотелось обнять бродяг, и я сделала это, прижала их к себе обеими руками, и несмотря на неприятные разговоры о Линде, почувствовала себя совсем уж счастливой.

– Что ты думаешь о тумане, Ева? О том, который приходит каждую субботу.

– Ну, я знаю, что это не просто туман. Он ядовит, смертельно-ядовит, если дышать им достаточно долго. И он таит в себе нечто. Он может являть призраков, и наверняка в нем скрывается кое-что похуже.

– Ты права. – Согласился Феликс. – Когда мы были на свободе, то прятались от этого тумана в заброшенных домах. Мы видели призраков и чудовищ, но я всегда сомневался в их реальности. До определенного времени я думал, что Туман – это какой-то ядовитый газ, биологическое оружие, эксперименты военных. Но нет. Это некий колдовской морок. И создали его вовсе не люди! Я видел в тумане своего покойного дедушку, а Клементина - давным-давно почившую тетю. Но они были не так страшны, как другое… Высокая рогатая фигура с синими светящимися глазами. Это что-то напало на нас, и мы едва смогли унести ноги, а вслед нам звучал зловещий смех… Что-то происходит, Ева! Что-то творится со всем этим чертовым миром! Может раньше было и по-другому, но сейчас мир полон чудес. Страшных чудес…

Я задумалась. Да, чудеса случаются. И чаще всего именно страшные. Я ведь и сама являюсь чудом. Способен ли обычный человек управлять своими костьми? Я – самое настоящее чудо, а доктор Григорович – самый настоящий волшебник.

Неожиданный свет фонаря, на насколько секунд, ослепил меня. Я вздрогнула и сощурилась.

– Не бойся. – Рассмеялся Феликс. Фонарик был в его руке, совсем маленький, карманный… Он на деле давал не так уж много света, но после кромешной тьмы был для меня невероятно ярок.

– Где ты взял его? – Спросила я.

– Сегодня, на процедурах, эта докторица Линда пыталась что-то высмотреть в моем горле с помощью него. – Феликс вновь рассмеялся, но уже тише. – Но она та еще растяпа, и мне удалось его стащить. Славная вещь. Смотри, как он светит уютно… Разве тебе не уютно здесь, с нами? Взгляни, Ева…

Я посмотрела, сначала на Феликса, а потом на его возлюбленную – Клементину, и сказала:

– Безумно уютно. Безумно хорошо. Мне уже давно не было так хорошо. Вообще я очень рада, что у меня теперь есть вы.

Все это было чистой правдой.

Потом мы, оставив серьезные темы, шутили и рассказывали друг другу всякое... Мне, на самом деле, поведать было почти нечего, а вот истории бродяг жутко завораживали меня. Они жили такой восхитительной и интересной жизнью, прежде чем попасть в клинику Григоровича! Они были свободны и с ними происходило столько всего! То были настоящие приключения, о которых я могла лишь мечтать! Бродяги прошли множество километров, увидели кучу городов, катались на сотне поездов в сотни разных мест. Слушая их, я очень ярко представляла себе то, чего никогда не видела… Я погружалась в огромный мир за стенами клиники. Мне хотелось слушать и представлять вечно…

После, мы с бродягами танцевали в полумраке, и это тоже оказалось чем-то волшебным. Я держала их за руки, почти слыша музыку, под ритм которой они двигались…

В конце концов мы втроем изнеможенные и смеющиеся повалились на кровать. Феликс погасил фонарь, и в нахлынувшей тьме я вновь обняла своих друзей.

– Ты прекрасно танцуешь. – Шепот Клементины обжигал мое ухо.

– С детства я очень талантлива во многих вещах, видимо и в этом тоже… – Я рассмеялась. – Может, у меня и играть на каком-нибудь инструменте неплохо бы получилось!

– Мне кажется, ты даже немного безумна.

– Что? – Я опешила на секунду, но потом согласилась. – Возможно… мое безумие лишь делает меня совершенней. Кем бы я была, без своего безумия?

– Уходи завтра с нами, Ева! – Неожиданно проговорил Феликс.

За окном, во тьме внутреннего двора, громко закричала очередная ворона, и вместе с этим криком по телу моему прошла волна мучительной дрожи. Я предчувствовала, что он скажет дальше…

– Завтра я убью эту дрянь – Линду. – Голос Феликса сделался поразительно холодным и жестким. – У меня уже есть план, как все провернуть… А Клементина прикончит Григоровича, его же скальпелем. Они не ожидают такого от нас, мы захватим их врасплох. А ты… Ты могла бы помочь нам, и уйти вместе с нами. Только представь – мы втроем разделываемся со всеми и вырываемся из этой клетки!

– Это безумие. – Возразила я. – Есть еще псы… Вам с ними не справиться.

– Я же говорю, Ева, у меня есть план! Я все продумал! Ты только послушай…

Но я не хотела слушать…

Слюна во рту густела…

Значит, этому прекрасному сну все же суждено превратиться в кошмар! Как и всем другим моим прекрасным снам.

– Вы не должны делать этого! – Попыталась я спасти ситуацию. – Здесь, вы можете стать лучше и сильнее. Григорович избавил меня от мучений, сделал сильной, сделал особенной! Он и вас сделает особенными! Ведь не бывает пути к совершенству без боли. Страдания – это благо. Человек должен в своей жизни страдать, иначе ничего хорошего из человека не выйдет. Это слова доктора Григоровича. Да, вам придется здесь пережить много неприятного, но зато вы сможете стать очень сильными.

– Мы не хотим быть сильными, мы хотим быть свободными… – Это уже говорила Клементина. – Таких как мы не заточить в клетке. Мы или вырвемся, или умрем.

– Но… – Душа моя разрывалась на части. – Я ведь люблю вас! Я влюбилась в вас с самого начала, и этой ночью особенно.

– Так уходи вместе с нами.

Ну зачем… Зачем они это придумали? Я чувствовала, как слезы текут по моими щекам, холодные… очень холодные… Мне вдруг и самой стало жутко холодно. Холодно и больно… Совсем как в ту ночь, когда мать пришла ко мне в комнату голая, с зашитым влагалищем. Она так напугала меня, и жутко искалечила, не снаружи, но внутри… Может, Григорович и исцелил мое тело, да вот только душа все такая-же изуродованная. Она как ядовитая змея, свернувшаяся в клубок. И лучше не прикасаться к этому клубку лишний раз…

Они предатели… Они не видят и не понимают всей сути. Глупое бродяжничество им дороже силы. Они не хотят совершенствоваться! Зря я так привязалась к ним.

Мои любимые бродяги! Вы так дороги мне, так важны для меня, и подарили мне настоящее счастье, пусть и ничтожно короткое…. Но Григорович важнее!

Я не могла перестать плакать. Но решение уже приняла…

– Так уж и быть… – Мой голос дрожал, но был нежен. – Я помогу вам выбраться из этой клетки. И вы будете путешествовать дальше, вдвоем. Но только…

Я покрепче прижала к себе их обоих, после чего заставила свою грудную клетку раскрыться кровавым цветком. Тренировки не прошли даром… Изменившиеся заостренные ребра, пробив мою кожу вонзились во множестве мест в тела бродяг. Больно… Но им еще больней. Впрочем, моя боль продлится дольше чем их.

– …не в этом мире… – Закончила я свою фразу, потом добавила. – Простите.

Феликс захрипел, пытаясь вырваться из моих смертельных объятий. Но движения его были слишком слабы, сила уже покидала умирающее тело… Я сосредоточилась, и вонзила в него еще несколько костей. Он дернулся и затих. В этот момент Клементина закричала. Закричала так громко, что ее должны были услышать во всей клинике. Вот черт! Хотя какая уже разница? Нужно поскорей заканчивать это все, иначе я сама истеку кровью… Еще одна кость – последняя, Клементине прямиком туда, где находится ее сердце. Даже в кромешной тьме я в это сердце попаду, потому что оно совсем рядом, и я чувствую его отчаянное биение…

Когда свет зажегся, и в палату вбежали Линда с Габриэлем, я все еще продолжала обнимать своих дорогих бродяг. Плакать больше не хотелось, хотелось лишь обнимать. Кости медленно покидали их плоть, втягиваясь обратно в мое тело.

Линда зажала рот рукой, и оперлась на угол дверного проема. В широко раскрытых глазах ее читался ужас. Даже Габриэль, и тот побледнел. Я улыбнулась им обоим и сказала:

– Эти двое замышляли убить доктора Григоровича, и тебя Линда. Они сами сказали мне об этом.

– Но… – Слова давались Линде с трудом. – Но ты же могла просто сообщить нам.

– Могла. – Согласилась я. – Однако, решила поступить по-другому. Так, как, по моему мнению, правильней.

– Ты безумна. – Тихо вымолвила Линда. Теперь она была максимально далеко от меня, дальше, чем когда-либо…

Но мне уже было все равно. Я едва сдерживала смех.

– И сколько раз вы намерены мне это повторять? Я и сама знаю, что я безумна, не нужно постоянно напоминать мне об этом.

– Боже… – Линда отвернулась и ее вырвало.

Габриэль не произнес не слова. Теперь, я скорее всего и ему не нравлюсь. Ну что ж… Невелика беда! Возможно, я просто не создана для любви. Я все-таки засмеялась, потом заплакала, а потом опять засмеялась… В итоге Габриэлю пришлось оттаскивать меня от окровавленных тел.

***

Той же ночью, я, так и не успевшая смыть с себя кровь, чужую и свою собственную, стояла перед Григоровичем, в его кабинете. Доктор смотрел на меня спокойно…

– Они действительно замышляли убить Линду и… меня?

– Мне нет смысла врать вам.

– Почему ты никому не сообщила, а сделала то, что сделала?

Его глаза так спокойны… И я не могу понять, что он думает обо мне на самом деле.

– Вы бы не стали убивать их. – Ответила я. – Просто перевели бы в более жесткие условия содержания. Ведь так?

– Так.

– Они хотели быть свободными. И я подарила им эту свободу, но и Вас не предала. Ведь я хочу служить Вам, помогать, охранять, стать Вашим оружием.

Григорович уселся в кресло и глубоко вздохнул.

– Хорошо, Ева. Я ведь уже говорил, что вскоре усовершенствую тебя…

– Позвольте мне сформировать свой отряд, как у Габриэля! – Внезапно выпалила я. – Вы ведь проводите эксперименты над людьми, и я знаю, что вы не остановитесь еще очень и очень долго… Вы же стремитесь улучшить человеческую природу! Я понимаю. Но в таком деле нужно крепкое подспорье. Габриэль хорош, спору нет, он отличный воин… Но он обычный человек, а я нечто большее, и отряд себе хочу такой же! В будущем вы можете отдать мне под покровительство некоторое количество ваших подопытных, тех, над кем эксперименты возымели значительный успех. Подумайте, вы можете получить отряд бойцов со сверхчеловеческими способностями, которым буду руководить я! Это станет такой силой! Что скажете?

Григорович сложил пальцы домиком.

– Интересная идея…

– Нет! Пап, послушай, не нужно этого делать! – Подала голос Линда, до того тихо стоявшая в углу комнаты. – Посмотри на Еву. Мне... Мне кажется, у нее не все в порядке с головой.

– Мы все безумцы в какой-то степени. – Ответил ей доктор Григорович, потом вновь обратился ко мне. – Ты получишь свой отряд, и свою силу… Я дам тебе все, о чем ты просишь. Но распорядись этим разумно.

– Я самым лучшим образом распоряжусь. Даю вам слово!

***

Через несколько дней я стояла возле зеркала в палате, которую совсем скоро должна была покинуть, и красила волосы в красный цвет. Совсем скоро я переберусь жить на верхний этаж, и у меня даже будет свой собственный коридор, с комнатами для моих бойцов. Великолепно! Я уже даже название для своего отряда придумала – Аканху. С древнего наречия Аканху переводится как “возрождение”. Это будет отряд возрожденных. Таких же, как и я…

Но… нам нужно отличаться от людей Габриэля. Особая форма, не черно-синяя, как у него, а просто черная, и… маски. Маски вместо противогазов, стилизованные под японские маски демонов Они! Я даже кисточку выронила и прихлопнула в ладоши от такой идеи.

Моя собственная, красная, оскаленная маска, уже возникала в моем сознании. Она идеально подойдет к новому цвету моих волос!

Вечером, того же дня, ужиная в столовой, я заметила новую пациентку. Девушку, совсем молоденькую, с синими волосами, стриженными под каре. Девушка совсем не волновалась, и спокойно ела свою овсянку.

Я встала из-за своего стола и подошла к ней.

– Ну привет.

Девушка подняла глаза от тарелки. Ее взгляд был спокоен, отстранен и даже холоден, но мне это понравилось.

– Привет. – Ответила она. – Ты тоже пациентка?

– Ненадолго. Меня повышают.

– Интересно.

– Интересно? – Я хмыкнула. – Да тебе, видать, вообще ни до чего дела нет! Тебя как зовут?

– Сильвия. – Совсем чуть-чуть эта девчонка смахивала на Григоровича. Но чем именно, я понять не могла. Своим спокойствием, скорее всего…

– А меня зовут Ева.

Я уселась рядом с ней.

– Что ты думаешь о страдании, Сильвия?

– Страдания – это лестница, по которой можно забраться очень и очень высоко.

Я звонко рассмеялась, и какая-то старуха позади нас, заслышав мой смех, выронила ложку.

– Думаю, мы с тобой поладим, Сильвия.

– Может и поладим.

Девушка улыбнулась уголком рта, а я уже думала о том, что ее маска будет синей, такой же синей, как ее волосы…