День Шакала

Глава 9

Чуть позже Министр Внутренних дел сидел за столом в кабинете и мрачно смотрел из окна на внутренний двор своего ведомства. В дальнем конце находились кованые ворота, каждая половина которых была украшена гербом Французской Республики. За воротами простиралась площадь Бово, куда стекались потоки транспорта с авеню де Мариньи и пригорода Сан-Оноре, водоворотом вращаясь вокруг полицейского, стоящего в центре.

Площадь пересекали еще две дороги - Авеню де Миромесни и Рю де Сусэ. На них застыли выстроившиеся в ряд автомобили, ожидая команды полицейского. Казалось, он играет потоками машин, как матадор с быком, - спокойно, с достоинством, мастерством и неизменным апломбом, тем более эффектным в этом смертельно опасном заигрывании с парижским транспортом. Роже Фрей позавидовал упорядоченной простоте его работы и вызывающей уверенности, которая сопровождала все его движения.

Стоя у ворот министерства, двое жандармов наблюдали за виртуозностью своего коллеги. За спиной у них болтались автоматы, и, глядя наружу сквозь двойные кованые ворота, защищавшие их от волнений внешнего мира, они ощущали некую эйфорическую уверенность в ежемесячном жаловании, продвижении по службе, да просто в месте под этим теплым августовским солнцем. Министр завидовал им, всей неусложненной простоте их жизни и амбиций.

Он услышал шорох бумаги за спиной и развернулся на вращающемся кресле к столу. Человек, стоявший перед ним, закрыл папку и положил ее на стол перед министром. Глаза их встретились. Тишину кабинета нарушало лишь тиканье позолоченных каминных часов и приглушенный шум с улицы Бово.

- Ну, что же вы думаете по этому поводу?

Комиссар Жан Дюкре, глава подразделения личной охраны Президента де Голля, был одним из ведущих специалистов страны по вопросам безопасности. В особенности, если это касалось безопасности первого человека страны. По этой причине он и занимал столь важный пост и, как оказалось, вполне заслуженно: шесть известных заговоров с целью убийства Президента де Голля были либо провалены в момент их исполнения, либо раскрыты в ходе подготовки.

- Роллан прав, - сказал Дюкре, помедлив.

У него был ровный бесстрастный голос человека, подводящего черту под общими умозаключениями. Таким же голосом он мог сообщить свой прогноз об итоге предстоящего футбольного матча.

- Если его выводы подтвердятся, данный заговор может стать исключительно опасным. Архивы всех секретных служб безопасности Франции, вся сеть агентов и информаторов, внедренная в ОАС, - вся эта система будет работать на поиск иностранца, прибывшего в страну извне, работающего в одиночку, не поддерживающего контактов и не имеющего друзей. Этот человек - настоящий профессионал в своем деле. Как там у Роллана... - он склонился над последним листом донесения шефа Службы "Действие" и прочел вслух, - "...предупредить Вас о чрезвычайном положении, которое сложилось в этой связи к настоящему моменту".

Роже Фрей пробежал пальцами по коротко остриженным седым волосам и снова повернулся к окну. Его нелегко было вывести из равновесия, однако в это утро 11 августа он был явно озадачен. За многие годы преданного служения делу Шарля де Голля он завоевал репутацию человека с твердым характером, скрывающегося под внешней светлостью и интеллигентностью, что помогло Роже Фрею занять министерское кресло. Ярко-голубые глаза его бывали то теплыми и приветливыми, то расчетливыми и холодными.

Все внешние достоинства министра - его мужественное лицо и прекрасная фигура - служили не только хорошим подспорьем в продвижении по служебной лестнице, но и являли собой неотразимый аргумент для женщин, ищущих покровительства облаченных властью мужчин.

В прежние времена, когда голлистам приходилось бороться за выживание против американской неприязни, британского безразличия, жирордистских амбиций и коммунистической свирепости, он научился достигать целей в упорной борьбе.

Сторонникам де Голля удалось-таки добиться своего, и дважды за восемнадцать лет этот человек возвращался из изгнания и забвения, чтобы занять главный пост во Франции. За последние два года борьба возобновилась, в этот раз, именно против тех, кто восстановил де Голля у власти - против армии. Еще несколько минут назад министр полагал, что подходило к концу заключительное сражение и враги ретируются, осознав бессилие и беспомощность своей ненависти.

Теперь он понимал, что ошибся. Тощий фанатичный полковник, находящийся в Риме, разработал план, который может разрушить, как карточный домик, с таким трудом возведенное здание. Есть страны, в которых общественные институты обладают достаточной долей стабильности, чтобы без разрушительных потрясений и трансформаций пережить смерть президента или отречение короля, как продемонстрировала Британия двадцать восемь лет назад и как продемонстрирует Америка еще до конца года. Во Франции шестьдесят третьего все строилось по-другому, и Роже Фрей не питал иллюзий относительно того, что смерть Президента не выльется в военный переворот, а впоследствии - в гражданскую войну.

- Я думаю, - сказал наконец он, все еще продолжая смотреть во двор, - мы должны сказать ему.

Полицейский не ответил. Одно из преимуществ его положения заключалось в том, что он исполнял работу, а стратегические решения оставлял за теми, кто получал за это деньги. К тому же ему совсем не хотелось записываться в ряды добровольцев, желающих сообщить эту новость Президенту.

Министр повернулся:

- Хорошо. Спасибо, комиссар. Я постараюсь сегодня встретиться с ним. - Его голос был сух и решителен. Он понимал, что необходимо что-то предпринять. - Нет нужды напоминать, что все должно оставаться в тайне, пока Президент не примет решение о дальнейших действиях.

Комиссар Дюкре поднялся, спустился по лестнице и вышел из здания. Он пересек площадь и зашел в ворота Елисейского Дворца. Оставшись один, Министр Внутренних дел подвинул себе папку и снова углубился в чтение.

Он не сомневался, что предположения Роллана верны, да и Дюкре в своем молчаливом согласии не оставил ему места для маневра. Опасность - весьма серьезная - действительно существовала, от нее никуда не деться, и Президент должен знать об этом.

Неохотно он пробежал пальцами по клавишам внутренней телефонной связи и проговорил в переговорное устройство:

- Соедините меня с главным секретарем Елисейского Дворца.

Через минуту звякнул красный телефон рядом с переговорным устройством. Министр поднял трубку, помедлив секунду.

- Месье Фокар к вашим услугам, - услышал он голос секретарши.

Еще одна небольшая пауза, и в трубке зазвучал обманчиво мягкий голос одного из самых могущественных людей Франции. Роже Фрей вкратце объяснил причину своего звонка.

- Как можно быстрее, Жак... Да, я знаю, что тебе нужно некоторое время. Я подожду. Позвони мне как только сможешь.

Тот позвонил через час. Встреча была назначена в четыре пополудни, сразу же по окончании послеобеденного отдыха Президента. На несколько секунд министра охватила волна протеста по поводу такого пренебрежения со стороны Президента. Он взглянул на бумаги и подумал, что сиеста могла бы подождать, однако вслух ничего не сказал, подавив возникшие эмоции. Как и любой человек из окружения де Голля, он понимал неразумность вступления в спор с человеком, имевшим помимо свободного доступа к Президенту еще и личную картотеку с весьма специфической информацией, о которой ходило больше слухов, чем подлинных сведений.

В тот же день, без двадцати четыре Шакал вышел из ресторана Каннингем на Керсон-стрит - одного из самых изысканных и дорогих из всех, специализирующихся на приготовлении блюд из даров моря Возможно, это его последний обед в Лондоне в ближайшее время, размышлял Шакал, сворачивая на Саут Адли-стрит. Такое событие стоило отметить.

В это самое время черный "Ситроен ДС 19"выехал из ворот Министерства Внутренних дел Франции на Пляс Бово. Полицейский в центре площади, предупрежденный знаком коллег у ворот дворца, остановил движение транспорта с прилегающих улиц и вытянулся, отдавая честь проезжающим машинам.

Проехав метров сто, лимузин свернул в сторону каменного серого портала Елисейского Дворца. Жандармы, стоявшие на страже, уже были предупреждены. Движение было остановлено, и машина без лишних помех вкатилась в удивительно узкие ворота. Два республиканских гвардейца, стоявшие у своих будок по сторонам портала, взяли под козырек, и машина въехала во двор. Перед внутренней аркой машина затормозила, дежурный офицер - один из сотрудников Дюкре - заглянул в салон и, кивнув министру, дал знак опустить на землю цепь, висевшую поперек арки. Далее, за площадью, посыпанной темным гравием, находилось здание дворца. Робер, водитель министра, повернул направо и повел машину по кругу против часовой стрелки, остановившись у основания массивных гранитных ступеней у входа во дворец.

Дверцу машины открыл швейцар в черной посеребренной ливрее. Министр вышел из лимузина и взбежал по ступенькам наверх, где его встретил старший швейцар. Министр сухо поздоровался и проследовал за ним. Некоторое время им пришлось подождать в вестибюле, стоя под большим канделябром, подвешенным на длинной позолоченной цепи к высокому сводчатому потолку. Швейцар подошел к телефону и с кем-то переговорил. Положив трубку, он повернулся, коротко улыбнулся министру и проследовал своей величественной неторопливой походкой влево по коридору.

На втором этаже они прошли небольшую площадку, с которой можно смотреть на расположенный внизу холл, и остановились перед дверью слева. Стоявший у входа служащий мягко постучал, и оттуда послышалось приглушенное "войдите".

Служащий плавно открыл дверь и отступил, давая министру войти в комнату, называющуюся Салон де Ордонанс. Когда Роже Фрей оказался внутри, дверь за ним бесшумно закрылась, и он услышал шаги удаляющегося швейцара.

Из огромных южных окон вливалось солнце, окутывая своим жаром ковер, устилающий пол комнаты. Одно из французских окон высотой во всю стену было открыто, и сквозь него доносилось воркование голубей. К нему примешивался приглушенный звук транспорта с Елисейских полей, на пути которого встала великолепная летняя листва окружающих дворец деревьев. Всякий раз, попадая в южные комнаты этого здания, Фрей, всю свою жизнь проведший в городе, обманывался этим ощущением удаленности, и ему казалось, будто он оказался в небольшой деревушке, затерянной в глубине страны. Шум машин, доходивший до северных комнат дворца из пригорода Сан Оноре, здесь был всего лишь воспоминанием. Насколько он знал, Президент обожал природу. Адъютантом де Голля в этот день был полковник Тесье. При появлении Роже Фрея он, поднялся из-за стола.

- Господин министр...

- Полковник... - мсье Фрей движением головы показал в сторону двойных дверей с позолоченными ручками. - Меня ожидают?

- Конечно, господин министр. - Тесье пересек комнату, коротко стукнул в дверь, открыл одну половину и остановился у входа.

- Министр Внутренних дел, господин Президент.

Изнутри послышался какой-то едва различимый звук, очевидно, приглашение войти. Тесье повернулся к министру, улыбнулся, и тот прошел в личный кабинет Шарля де Голля.

Всякий раз, попадая сюда, он думал о том, что не найти ни одной детали обстановки этой комнаты, которая бы не свидетельствовала о характере человека, в ней обитавшем. С правой стороны находились три высоких окна, наподобие тех, что были в приемной. И здесь одно из окон было открыто, и также ворковали голуби, правда, несколько тише.

Где-то за окном, внизу, под липами и березами прятались незаметные люди с автоматическими винтовками: настолько высокие профессионалы в стрельбе, что попадали в тузовую метку на карте с двадцати шагов. Но и им не позавидуешь, попадись они на глаза Президенту, когда тот выглядывает из окон второго этажа. Если он узнавал о предпринимаемых по его охране мерах или если эти меры случайно нарушали его уединение, гнев Президента уже стал во дворце легендарным и был направлен зачастую против тех людей, которые были готовы защищать его с фанатичным бесстрашием. Это был один из самых тяжелых крестов Дюкре, и никто не завидовал ему, поскольку у человека, которого он был призван обезопасить, все формы личной защиты вызывали лишь негодование и непонимание.

Слева, где у стены стоял застекленный шкаф с книгами, расположился стол времен Луи XV, на котором находились не менее старинные часы. Пол был устлан ковром Савонери[17], изготовленным на королевской ковровой фабрике в 1615 году. Президент когда-то рассказывал ему, что эта фабрика сначала была мыловаренной мастерской, и с тех пор это имя прикрепилось к выпускаемым коврам.

В комнате не находилось ничего, что не несло бы в себе некоего достоинства, что не служило бы примером величия Франции, но, вместе с тем, было достаточно простым. Это, по мнению министра, относилось и к человеку, сидящему за столом, поднявшемуся поприветствовать Фрея в своей обычной безукоризненно вежливой манере.

Министр вспомнил, как Гарольд Кинг, старейшина британского журналистского корпуса в Париже и единственный представитель англо-саксонской расы, являвшийся другом Шарля де Голля, однажды заметил* ему, что по своим манерам Президент скорее человек 18-го, нежели 20-го века. И с тех пор, встречая де Голля, министр всякий раз пытался представить его высокую фигуру, облаченную в шелковые и парчовые одежды, выделывающую свои приветственные "антраша". Фантазия ему не удавалась, хотя связь была явной. Но в то же время он не мог забыть несколько редких моментов, когда обычно спокойный и уравновешенный Президент ругался самыми черными словами такой выразительной силы, что приводил в недоуменный ступор то свое окружение, то кабинет министров.

Роже Фрею было хорошо известно, что одним из таких моментов, с большой долей вероятности вызывающих гнев Президента, был вопрос обеспечения безопасности государственных институтов Франции, главным из которых был сам Президент. Они никогда не встречались с глазу на глаз по данному вопросу, и многое, что делал Фрей в этом направлении, осуществлялось тайно. Когда он вспомнил о документе, лежащем в папке, и о той просьбе, с которой он пришел к де Голлю, министр едва не вздрогнул.

- Мой дорогой Фрей.

Высокая фигура в темно-сером костюме обошла вокруг огромного рабочего стола, рука протянута в приветствии.

- Здравствуйте, господин Президент. - Фрей пожал поданную руку. По крайней мере, хоть у Старика хорошее настроение. Де Голль пригласил министра сесть в один из двух стульев с высокой спинкой, стоящих перед столом. Они были обиты тканью Бово времен Первой империи.

Отдав дань вежливости, Президент вернулся на свое место по другую сторону стола и сел, слегка откинувшись назад. Обе руки он вытянул к столу, положив на него лишь кончики пальцев, напоминая пианиста, приготовившегося к игре.

- Мой дорогой Фрей, мне сказали, что вы хотите видеть меня по чрезвычайно срочному делу. Ну и что же вы мне сообщите?

Министр глубоко вздохнул и начал рассказывать. Он кратко и четко изложил суть, понимая, что де Голль вряд ли оценит витиеватую ораторию, если только она не исходит из его собственных уст. В частной беседе Президент ценил краткость, что, к своему удивлению, обнаружили некоторые из его наиболее болтливых подчиненных.

По мере того, как Фрей говорил, лицо Президента становилось похожим на маску. Все более откидываясь назад и как бы увеличиваясь на глазах, он смотрел на министра. Взгляд его выражал горькое разочарование, будто один из самых верных слуг притащил в дом некое мерзкое существо. Министр, однако, понимал, что близорукость Президента мешает ему разглядеть выражение мины на лице самого Фрея, и сейчас, на расстоянии четырех метров, он был для де Голля всего лишь размытым цветным пятном. Свою близорукость Старик не выставлял напоказ и на всех церемониях, кроме чтения речей, очки старался не надевать.

Министр Внутренних дел закончил свой монолог, длившийся чуть более минуты. Он также сообщил о мнениях Дюкре и Роллана но данному вопросу и закончил словами:

- Доклад Роллана - у меня в портфеле.

Не говоря ни слова, Президент протянул руку через стол. Фрей вытащил доклад и подал Президенту.

Шарль де Голль достал очки из наружного кармана пиджака, надел их, развернул папку и стал читать. Голуби перестали ворковать, как будто осознавали всю деликатность момента. Взгляд Фрея скользнул по деревьям за окном, потом перешел на медный настольный светильник. Это был настоящий Фламбо де Вермай времен Реставрации, прекрасно выточенный, со встроенной электрической лампочкой и за пять лет президентства де Голля проведший с ним тысячи ночных часов, освещая государственные бумаги, ложившиеся на этот стол.

Президент читал быстро. Через три минуты он поднял глаза и, положив поверх папки скрещенные ладони, спросил:

- И что же вы хотите от меня?

Роже Фрей еще раз глубоко вздохнул и принялся сжато излагать шаги, которые он намеревался предпринять. Дважды в свою речь он вставлял фразу: "По моему мнению, это было бы необходимо, господин Президент, чтобы предотвратить угрозу..." На тридцать третьей секунде своего экскурса он было начал: "Интересы Франции..." - и тут же был прерван.

Президент стал говорить, начав с повтора последней фразы Фрея. Грассирующее "р" в голосе де Голля поднимало слово "Франция" на божественную высоту, высоту, которой прежде не удавалось достичь никому.

- Интересы Франции, мой дорогой Фрей, требуют того, чтобы Президент Франции не бегал по кустам от какого-то несчастного выродка и... - он сделал паузу, и презрение к неизвестному убийце угрожающе повисло в воздухе, - ... и к тому же, иностранца.

Роже Фрей понял, что проиграл. Генерал не вышел из себя, как ожидалось. Он говорил ясно и точно, как человек, ни в коем случае не желающий быть непонятым собеседником.

До полковника Тесье, сидевшего в приемной, доносились лишь обрывки фраз.

- Франция не потерпит... величие и достоинство... от какого- то шакала...

Через две минуты министр уже покидал кабинет Президента. Он сдержанно кивнул полковнику Тесье, прошел через Салон де Ордонанс и вниз по лестнице, к вестибюлю.

"Вот, - подумал старший швейцар, сопровождая министра к ожидающему "Ситроену", - идет человек с какой-то чертовски серьезной проблемой в голове. Интересно, что это такое наговорил ему Старик." Но, будучи старшим, он сохранил бесстрастное выражение лица, такое же непоколебимое, как и фасад дворца, в котором он прослужил двадцать лет.

- Нет, так не пойдет. Президент высказался однозначно по этому вопросу.

Роже Фрей отвернулся от окна своего кабинета и повернулся к человеку, которому была адресована ремарка. Через несколько минут по возвращении из Елисейского Дворца он вызвал к себе начальника канцелярии, или, как его еще называли, начальника кабинета. Александр Сангинетти был корсиканцем. Это был человек, которому Министр Внутренних дел за последние два года делегировал большие полномочия по формированию определенной идеологии в рядах французских сил безопасности. Репутация Сангинетти складывалась из спектра противоречивых мнений, зависевших от того, какими политическими воззрениями и понятием концепции прав человека обладал его оппонент.

Крайне левые ненавидели и боялись его за непоколебимое участие в формировании 45-тысячных полувоенных формирований по подавлению мятежей с их нешуточной тактикой ведения боя при столкновении с уличной демонстрацией, по чьей бы инициативе она ни затевалась - левых или правых...

Коммунисты называли его фашистом. Вероятно, по той причине, что многие из его методов поддержания общественного порядка напоминали те, которыми пользовались в пролетарских раях по ту сторону железного занавеса. Крайне правые, тоже называемые фашистами левыми, ненавидели его в равной степени, приводя те же аргументы о подавлении демократии и гражданских прав, но более вероятно потому, что он с жестокой последовательностью осуществлял свои методы, предотвращая полный хаос, приведший бы к правому перевороту, якобы направленному на восстановление того самого порядка, которого Сангинетти с таким упорством добивался.

У простых французов он тоже не вызывал симпатий, поскольку драконовские указы, вышедшие из его офиса, коснулись и их: шлагбаумы на улицах, проверка документов на всех основных магистралях и перекрестках, заграждения на шоссе и обошедшие всю прессу фотографии молодых демонстрантов, сбитых на землю дубинками боевиков из спецформирований. Пресса окрестила его "месье анти-ОАС", и вся, кроме немногочисленных голлистских изданий, облаяла его вдоль и поперек. Если какие-то эмоции и владели им от осознания статуса самого презираемого человека Франции, он все же умело управлял собой, скрывая их под маской безразличия. Его верховное божество помещалось в Елисейском Дворце, и внутри этой религии Александр Сангинетти чувствовал себя главой курии. Он пожирал глазами пухлую папку, лежавшую перед ним на столе, в которой находился доклад Роллана.

- Это невозможно. Невозможно. Я не понимаю его. Мы хотим защитить его жизнь, а он не позволяет нам сделать этого. Я бы из-под земли достал этого Шакала. Но вы говорите, нам запрещено предпринимать контрмеры. Что же нам делать? Ждать, пока он нанесет удар? Сидеть и ждать?

Министр вздохнул. Он ничего другого и не ждал от главы своего кабинета, но это не облегчало задачу. Он снова сел за стол.

- Послушай, Александр. Во-первых, у нас нет абсолютной уверенности в том, что доклад Роллана содержит реальную информацию. Это его собственные заключения, сделанные из бреда этого... как его... Ковальского, который к тому же теперь мертв. Возможно, Роллан ошибается. В Вене все еще ведутся поиски. Я связался с Жибо, он ожидает ответ к вечеру. К тому же, затевать общенациональный поиск иностранца, известного лишь под кодовым именем, не совсем реально. В этом вопросе я готов согласиться с Президентом. Кроме того, я повторяю инструкции... нет, абсолютно определенные указания Президента. Повторяю для того, чтобы ни у кого из нас не было по поводу них разногласий. Никакой огласки, никакого общенационального розыска, никакого упоминания о поступившей информации вне узкого круга доверенных лиц. Президент считает, что если секрет выйдет из стен правительственных учреждений, пресса разойдется вовсю и другие нации только посмеются над нами, а любые предпринятые меры предосторожности будут восприняты как здесь, так и за границей забавным зрелищем, которое устроил Президент Франции, прячась от убийцы-одиночки, к тому же иностранца.

- Он, я повторяю, этого не потерпит. Фактически, - министр выделил сказанное поднятым указательным пальцем, - он ясно дал понять, что если в результате работы над этим делом хоть какие-то детали или просто общая информация выплывут на поверхность, падут головы. Поверьте, мой друг, я никогда не видел его более решительным.

- А как же насчет общественной программы, - настаивал корсиканец, - ее, без сомнения, необходимо изменить. Он больше не должен появляться в общественных местах, пока не будет пойман этот человек. Он, несомненно, должен...

- Он ничего не отменит. Не будет никаких изменений, ни на час, ни на минуту. Все должно происходить в абсолютной секретности.

В первый раз со времени февральского покушения в Военной Академии, закончившегося арестом заговорщиков, Александр Сангинетти почувствовал себя отброшенным к тому, с чего начинал. В последние два месяца, сражаясь против волны банковских ограблений и лихих налетов, он позволил себе надеяться, что худшее уже позади. Корсиканец считал, что крах аппарата ОАС под воздействием двойных ударов - Службы "Действие" изнутри и его боевиков снаружи - сопровождается предсмертными судорогами Секретной Армии и последними конвульсиями, направленными на финансовое обеспечение беззаботной жизни в изгнании.

Однако последняя страница доклада Роллана свидетельствовала о том, что его огромная армия двойных агентов, внедренных в святая святых ОАС, была обойдена с фланга умелым маневром неприятеля, заключавшемся в анонимности убийцы, известного лишь трем лицам, которые к тому же находились в Риме и были для него недостижимы. Он понимал, что огромные архивы, содержащие досье на всех, кто хотя бы отдаленно был когда-либо связан с ОАС, в данной ситуации оказались бесполезны по одной простой причине: Шакал был иностранцем.

- Если нам запрещают действовать, что же нам тогда остается?

- Я не сказал, что нам запрещено действовать, - поправил Фрей. - Я сказал, что нам запрещено действовать публично. Все должно проходить тайно. Это оставляет нам лишь один выбор. Личность убийцы должна быть установлена скрытным расследованием, где бы он ни находился - во Франции или заграницей, - он должен быть выслежен и уничтожен без колебания. Это, господа, единственный путь, открытый для нас.

Министр Внутренних дел обвел глазами чиновников министерства, давая всем почувствовать вес своих слов. Кроме него самого, на заседании присутствовали четырнадцать человек.

Министр стоял во главе стола, справа от него сидел глава кабинета, слева - Префект, политический руководитель полицейских сил Франции.

Справа от Сангинетти находились генерал Жибо, глава Службы Безопасности SDECE, полковник Роллан, шеф Службы "Действие" и автор доклада, копии которого лежали перед каждым из присутствующих. Далее, за Ролланом, сидели: комиссар Дюкре, начальник охраны Президента и полковник Сен-Клер де Вибан, состоявший в штате Елисейского Дворца, - фанатичный голлист, но не менее известный в окружении Президента как человек, равно фанатичный в удовлетворении своих жизненных амбиций. Слева от месье Мориса Пагона, Префекта полиции, сидели месье Морис Гримо, директор французской национальной уголовной полиции Сюрете Насьональ, и далее в ряд пять руководителей отделов Сюрете.

Сюрете Насьональ была излюбленной темой новеллистов, в романах которых она неизменно наголову разбивала все преступные силы. Однако на самом деле сама по себе СН была небольшим заведением со скромным штатом сотрудников, в подчинении которого находились пять криминальных отделов, выполнявших в действительности всю работу. Функции Сюрете были чисто административными. Так же, как и у Интерпола, имеющего не менее грозную репутацию, в ее штате не было ни одного детектива.

Следом за Морисом Гримо сидел человек, под чьим руководством находились все детективы и органы расследования Франции. Это был Макс Ферне, директор Судебной Полиции. Кроме огромной штаб-квартиры на набережной Ки де Орфевр, во много раз превосходившей по размерам штаб-квартиру Сюрете Насьональ, находившуюся на Рю де Сосэ, 11, за углом Министерства Внутренних дел, Судебная Полиция располагала семнадцатью региональными отделениями, по одному на каждый из полицейских участков метрополии. В них входило 453 районных отделения полиции, подразделяющихся на 253 окружных комиссариата, 126 местных полицейских постов и 73 центральных комиссариата. Вся эта сеть охватывает две тысячи городов и деревень Франции. Это силы борьбы с преступностью. В сельской местности и вдоль шоссе более общей задачей по поддержанию порядка занимаются Национальная Жандармерия и дорожная полиция Жандарм Мобил.

Во многих районах жандармерия и агенты полиции располагались в одних и тех же зданиях и совместно распоряжались наличными техническими средствами, что зачастую увеличивало общую эффективность сил охраны порядка. Общее количество людей, находившихся в 1963 году под руководством Макса Ферне в Судебной Полиции, составляло 20 тысяч человек.

Слева от Ферне сидели руководители четырех отделов Сюрете: Отдела Безопасности Республики, BSR, Главного Статистического Ведомства, RG, Корпуса Республиканской Безопасности CRS и Отдела Территориального Надзора, DST.

Отдел Безопасности Республики занимался, в основном, защитой зданий, коммуникаций, шоссе и других государственных объектов от диверсий и повреждений. Главное статистическое ведомство являлось памятью всех остальных отделов; в его Пантеоне - главном архиве - хранилось четыре с половиной миллиона досье на различных людей, попадавших в поле зрения французской полиции со дня ее основания. Архив располагался на полках общей длиной около восьми километров и составлялся либо по категории совершенного преступления, либо по именам. Содержались здесь и досье на оправданных и на свидетелей. Хотя в те времена система еще не была компьютеризирована, служба за несколько минут могла выдать информацию, скажем, о поджоге, случившемся десять лет назад в маленькой деревушке, или же имена свидетелей забытого судебного процесса, почти не освещенного в газетах.

Вдобавок, в нем хранились отпечатки пальцев всех, кто когда-либо проходил данную процедуру во Франции, включая и такие, чьи владельцы никогда не были идентифицированы. Там были и десять миллионов карточек на туристов, пересекавших границы Франции, и карточки всех иностранных постояльцев отелей вне Парижа. Эти карточки постоянно заменялись новыми, что диктовалось причинами чисто технического характера. Карточки же, заполнявшиеся в отелях Парижа, поступали не в RG, а в Префектуру полиции на бульварё дю Палэ.

Отдел Территориального Надзора был и является по сути силой, борющейся.со шпионажем во Франции, а также отвечающей за безопасность французских аэропортов, морских портов и границ. Перед тем как перейти в архив, въездные карточки иностранцев вначале сортируются служащими DST в месте въезда с тем, чтобы сразу определить лиц, за которыми следует вести наблюдение.

Последним в основании овального стола, рядом с министром внутренних дел сидел глава 45-тысячных полувоенных формирований боевиков Александр Сангинетти, заслуживший себе такую шумную, но крайне отрицательную репутацию во Франции. Между Сангинетти и полковником Сен-Клером сидел еще один человек. Это был крупный, флегматичный мужчина, чья дымящаяся трубка раздражала находившегося слева полковника. Министр сам попросил Макса Ферне пригласить этого человека. Им был комиссар Морис Бувье, глава криминального управления Судебной Полиции.

- Таково наше положение, господа, - резюмировал министр. - Каждый из вас прочел доклад полковника Роллана. Как вы поняли, в интересах Франции Президент значительно ограничил наши действия по его защите от возможного покушения. Я еще раз подчеркиваю, должна быть абсолютная секретность в проведении расследования и любой последующей акции. Ни с кем вне этой комнаты вы не должны ничего обсуждать, если только этот человек не будет посвящен в дело в ходе расследования. Я созвал вас всех потому, что рано или поздно нам придется прибегнуть к возможностям всех присутствующих здесь служб, и у вас, их руководителей, не должно быть никаких сомнений в важности стоящей задачи. Выполнение ее потребует вашего личного участия на всех этапах. Ни о какой передаче дела подчиненным не может быть и речи, кроме тех случаев, когда не требуется разъяснения сути.

Наступила пауза. Одни продолжали напряженно смотреть на министра, другие задумчиво обозревали лежащее перед ними досье. Комиссар Бувье рассеянно глядел в потолок, выпуская изо рта клубы едкого дыма. Он был похож на индейца, подающего условные сигналы. При выходе очередной порции дыма находившийся рядом полковник морщился.

- А теперь, - сказал министр, - я бы хотел услышать ваши предложения. Полковник Роллан, как с вашим расследованием в Вене?